В пятом городе руководитель городского трамвайного и троллейбусного парка раздавал в подарок парам, отмечавшим серебряную свадьбу, годовые проездные билеты. В шестом городе золотой медалью и дипломом награждали крестьян, рабочих и служащих, всю жизнь проработавших на одном месте и выходивших на пенсию. В седьмом городе чествовали тех, кому исполнялось сто лет. К сожалению, Иисус не смог поздравить их лично: Ему в очередной раз пришлось успокаивать товарищей, которым, как всегда, приказано было встать лагерем на окраине, — зато на праздник отправились св. Рох, св. Бернардино и один святой пастух из Абруццо. Столетних старцев угощали вином, пирожными и исполняли в их честь народные песни. Самый мудрый из юбиляров, который даже написал несколько книг, произнес благодарственную речь. Он сказал: «Если вы спросите меня, как дожить до ста лет, мой рецепт — хорошая сигара, капля вина за обедом и главное — поменьше фантазии!»

Начиная со следующего города странников встречали все неприветливее, давая понять, что лучше им поскорее убраться. Потом их стали хватать и сажать под замок: как раз сейчас св. Рох в очередной раз выводил товарищей на свободу. А еще он размышлял, что их появление причиняет одни неудобства, что люди слишком привыкли к оседлой жизни, чтобы принять компанию святых странников, и что, наверное, лучше им воротиться назад. Впрочем, странствуя с Иисусом, можно ожидать чего угодно… К тому же они еще не побывали во Франции, а св. Роху так хотелось еще разок повидать Монпелье.

Сестра Модеста стряпала для всего монастыря: готовила она превосходно, и сестры всячески расхваливали ее кухню — скромную, как и требовало их положение, но при этом вкусную и разнообразную. Впрочем, чтобы сестра Модеста не возгордилась, в ее присутствии они старались ее не хвалить. Однажды вечером сестра Лукреция не заметила, что в трапезной находится сестра-повариха, на которую, дабы та укрепилась в смирении, наложили послушание убирать со стола и мыть посуду. Случилось это за вечерней трапезой в День поминовения досточтимой основательницы ордена, по случаю чего монахиням подали сладкое. Сестра Лукреция, выходившая поговорить с богомолкой, которая принесла цветы к алтарю, заканчивала ужин последней. Остальные сидели и ждали, пока она доест. Сестра Модеста уже стояла в дверях с тележкой и, как и все, не могла не услышать: «В жизни не ела такого вкусного английского супа[17]!» Настоятельница с негодованием взмахнула рукой — говорившая сразу же поняла, что провинилась, она поникла, в трапезной повисло неловкое молчание. Толкая тележку, сестра Модеста вышла на середину и, как ни в чем не бывало, сказала: «Его Преосвященство монсиньор епископ тоже любезно заметил, что мой английский суп вкуснее, чем у самого Маркезини». Кроме настоятельницы и сестры-хозяйки Орнеллы, никто и не помнил голоса сестры Модесты, показавшегося всем необычайно нежным и подобающим мастерству, с коим она готовила кушанья. Сестры поднялись из-за стола и разошлись, забыв о том, что Модеста нечаянно услышала слова похвалы. Однако матушка настоятельница не могла закрыть на это глаза. Тем же вечером она вызвала повариху и, скрепя сердце, сказала: «Наши сестры, управляющие Домом улыбки младенца, давно просят прислать им кухарку, чтобы та готовила для настрадавшихся мальчиков и девочек здоровую, питательную и недорогую пищу. Соберите вещи и завтра же, сразу после заутрени, отправляйтесь!»

На следующий день сестра Модеста пропела утренние молитвы, в последний раз приготовила сестрам кофе с молоком и покатила по улицам города туда, где ей теперь предстояло трудиться, на своем голландском велосипеде. Обычно она ездила на рынок за свежими овощами и зеленью: велосипед подарил ей мэр, когда втайне от всех она приготовила торжественный обед для правительственных советников, год назад лично приезжавших с проверкой. Сестра Модеста добралась как раз вовремя, чтобы испечь рогалики для своих новых сестер и проживавших в приюте девяноста пяти мальчишек и девчонок. На новом месте дела пошли замечательно, вскоре сестры, прежде страдавшие желудком и печенью, расцвели и почувствовали себя как никогда хорошо; потому-то они не сразу заметили, что с каждым днем маленькие постояльцы все сильнее любят кухарку, хотя и видят ее только во время трапезы, и привязываются к ней крепче, чем к учительницам и воспитательницам — крепче, чем к сестре Маргерите, которая с ними играла и занималась гимнастикой. Когда же сестры это заметили, им показалось несправедливым, что наставником для малюток становится чрево. Их терпение лопнуло, когда, не тратя лишнего цента из скромного бюджета, сестра Модеста сумела ввести не предусмотренный ранее полдник: ей казалось, что не по-человечески и не по-христиански не позволить детишкам узнать, что такое вкусный полдник, занимающий в распорядке дня малыша важное место. Сестра Модеста хорошо помнила свою бабушку, которая, прежде чем уйти на работу в поле, пекла ей по будням булочки с шоколадом — девочке дозволялось съесть их после того, как часы на колокольне церкви Мадонны делле Грацие пробьют четыре. А по праздничным дням у них всегда подавали сливовый пирог… Сестру Модесту перевели в Отдел паломничества и благочестивых походов, и она принялась кормить пилигримов. Хотя за недолгое время, проводимое в странах, по которым пролегали их маршруты, непросто было познакомиться с местными продуктами и приспособить их к нуждам паломников, — особенно преисполненных надеждой больных, направлявшихся в святые места, где свершались чудесные исцеления, — сестра Модеста каждый день выкраивала время для поездки на рынок, и велосипед повсюду следовал за ней: в почтовом вагоне, если паломники путешествовали поездом, или на багажнике передвижной кухни, если ехали автомобилем. Слава непревзойденной поварихи докатилась до самого Папы, и тот, собираясь в пасторскую поездку, приказал включить сестру Модесту в свою свиту, однако вскоре наша монахиня осталась без места: случилось так, что по возвращении из паломничества к святым местам, где никто не выздоровел и богомольцам было даровано лишь духовное утешение, подавая суп в вагоне для инвалидов, сестра Модеста сказала: «У супа семь добродетелей, одна из них — воскрешать мертвецов».

На что один из присутствующих — не мертвец, а глухонемой от рождения — немедленно ответил: «Вы должны разнести эту весть и обрадовать тех, до кого она еще не дошла!» Оставлять сестру Модесту среди паломников было нельзя: ее отправили в Святейшую пекарню, где изготавливали облатки, впрочем, вскоре ее и оттуда убрали, заметив, что многие, особенно молодежь, подходили к причастию, не подготовившись, так привлекал их изумительный аромат сих миниатюрных хлебов. Долго пришлось бы рассказывать, сколько раз сестру Модесту переводили на новое место и всякий раз отзывали обратно, и сколь возросло ее мастерство, хотя ей давали все более скромные и незначительные поручения. Однажды сестра Модеста не выдержала и поддалась отчаянию: постучав в двери первой обители, где она некогда была насельницей, она попросила дозволения поговорить с матушкой настоятельницей, а пока ждала, приготовила бывшим сестрам ризотто с морепродуктами. Когда настоятельница ее приняла, сестра Модеста стала умолять отправить ее миссионеркой к каннибалам Нунуру. Прибыв к каннибалам, она вскоре обратила их всех в христианскую веру, а они в благодарность избрали ее своей королевой.

Владелец ресторана «Сочное бедрышко» без труда получил разрешение расширить и перестроить свое заведение. Визит члена Комиссии по историческим памятникам являлся пустой формальностью: главное — не нарушать правила, не создавать прецедентов, ведь ресторан находится в историческом центре. К заведению присоединяли помещение бывшего цветочного магазина, закрывшегося после сорока лет честной работы, поскольку его владелец умер, не оставив наследников. Все бы ничего, если бы не одна деталь: в идеально квадратном помещении, где у цветочника находилось отхожее место, предполагали провести ремонт и установить ультразвуковую печь последней модели, чтобы быстро удовлетворять запросы самых требовательных клиентов — нынешних и будущих. Каково же было всеобщее удивление, когда, сняв бачок унитаза, рабочие обнаружили на стене дворянский герб, а крючок, на который некогда вешали ведерко с водой, оказался из чистого золота. Тут уж примчался не один, а все члены комиссии: вскоре было установлено, что в достопамятные времена туалет принадлежал императору. Уважаемых членов комиссии ничуть не смутило то, что перед ними был классический «турецкий» туалет: они знали, что император отдал лучшие годы жизни борьбе с турецкими завоевателями, как знали и то, что сей великий государь проявлял любопытство к обычаям и привычкам неприятеля. Так было окончательно доказано, что император бывал у нас в городке: находка подтверждала предание, согласно которому он нередко захаживал к нам во время многочисленных походов с севера на юг страны и с юга на север. А еще предание гласило, что он самолично вершил правосудие, проявляя куда большую мудрость и справедливость, чем рядовые судьи, потому-то замыслившие преступление злодеи медлили, ожидая, что глашатаи возвестят о скором прибытии императора. Разумеется, работы по расширению и ремонту ресторана остановили и назначили специальную комиссию, в которую вошли молодые, но многообещающие историки, археологи, архитекторы, гражданские и военные инженеры, архивисты, библиотекари, палеографы, писатели и юристы.