Таким образом, несмотря на сопротивление театров и других учреждений культуры, определенные сложности в выработке методов контроля над репертуаром имели место. Главрепертком постепенно создавал централизованную систему, от бдительного ока которой не мог скрыться ни один гастролер. Так, в письме Главреперткома в Ленинградский гублит от 12 июля 1927 г. говорилось: «На Ваш запрос от 31 /Vo “Синей птице” в постановке МХАТ 1, телеграммой ГРК от 1 / VI постановка была разрешена без “Лазурного царства”[459]. Между тем, по дошедшим сведениям, сцена эта, во время только что закончившихся гастролей МХАТ 1, исполнялась. Просим срочно представить объяснения[460]». Исключение составляли только заслуженные и народные артисты, которым предоставлялось право выступать без предварительного цензурирования репертуара[461]. Однако такое положение просуществовало до организации Главискусства в 1928 г.

Осуждению подвергались не только одиозные и «чуждые советскому строю» современные танцы, шимми и фокстрот, но и классические произведения, запрещенные к публичному исполнению по соображениям высоких инстанций. Многими эти распоряжения рассматривались как проявление невежества и воинствующего революционного карьеризма. Тем не менее 13 августа 1927 г. в адрес Ленинградского гублита пришло следующее распоряжение Главреперткома:

«До сведения ГРК дошло, что 1. VIII в “Саду Отдыха” была исполнена с Вашего разрешения увертюра Чайковского “1812 год”. Произведение это принадлежит к роду программной музыки, программа которого, иллюстрируемая темами “Спаси Господи” и “Боже Царя Храни”, является, конечно, абсолютно неприемлемой для нас. Что касается музыкальных достоинств, то эта увертюра является с этой стороны одним из слабейших произведений данного композитора. Ввиду этого, увертюра “1812 год” Чайковского подлежит запрещению для публичных исполнений^[462].

Новый этап в истории политической цензуры, связанный с острой политической борьбой и усилением внимания партии к вопросам культуры и роли творческой интеллигенции в социалистическом строительстве, охарактеризовался более требовательным отношением к цензурным органам и эффективности их работы. Поэтому деятельность Главреперткома и Главлита была подвергнута резкой критике. В связи с этим 14 ноября 1925 г. Политбюро ЦК РКП(б) приняло решение[463] о создании Комиссии Политбюро по проверке деятельности Главлита и Главреперткома. В состав комиссии вошли Скворцов-Степанов, Сырцов, Варейкис, Луначарский, Марецкий, Лелевич, Воронский, Рязанов, Сенюшкин, Яковлева[464]. Комиссия провела работу по проверке Главлита, итогом которой стала справка о его деятельности, представленная на заседании ОБ ЦК 7 марта 1926 г.[465] В ней основные задачи Главлита определялись следующим образом: идеологически-политическое наблюдение и регулирование книжного рынка (статистический учет выходящей литературы, разрешение и закрытие издательств, утверждение издательских программ, издателей и редакторов, регулирование тиража); предварительный и последующий просмотр литературы (идеологически-политического характера и на предмет сохранения экономических и военных тайн); изъятие с книжного рынка и из библиотек «вредной» литературы, выходившей в дореволюционные годы и последующий период. В качестве оперативных задач назывались охрана военной и экономической тайны и регулирование деятельности частных издательств; эти задачи были определены в резолюции Политбюро ЦК ВКП(б) «О мерах воздействия на книжный рынок»[466].

Если постановляющая часть справки комиссии носила скорее формально-обязательный характер, то подготовительные материалы содержали подробный анализ новых тенденций, появившихся в работе Главлита в новой политической обстановке. В записке П.И. Лебедева-Полянского, подготовленной специально к заседанию Оргбюро, подробно раскрываются наиболее характерные методы и формы деятельности цензуры и ее взаимоотношения с партийными органами, важные с точки зрения понимания проблемы вертикали власти и выявления механизма принятия решений. Отметим, прежде всего, утверждение, что Главлит находится в тесной связи с центральными партийными органами, в частности с Агитпропом, Отделом печати ЦК, работники которого входят в Коллегию Главлита, снабжают его директивами и «получают от него спорадическую и ежедневную отчетность». В развитии этого взаимодействия руководитель Главлита предлагал предоставлять Отделу печати ЦК, помимо текущих отчетов, «специальные, содержащие идеологически-политическую характеристику отдельных видов литературы»[467]. Как мы убедимся, в последствии этот «жанр» стал постоянным. С помощью таких отчетов осуществлялось информирование Главлитом идеологических отделов ЦК о культурной ситуации в стране. При общей характеристике книжного рынка в СССР говорилось, что, несмотря на отдельные достоинства, заметно преобладание книг отрицательного характера: «русская беллетристика страдает чаще такими недостатками – бульварный характер, низкопробный эротизм и порнография, идеалистические тенденции, отсутствие классовой установки, необоснованная патетика, бесплодная фантастика, неубедительное изображение положительных героев, психологизм не первого сорта, идеологическая путаница, неясность политических воззрений»[468]. Давалась отповедь изданиям, вышедшим в частных издательствах, особенно ленинградских. Однако, справедливости ради, Главлит констатирует, что «из 179 прорецензированных книг только 11 можно отнести к определенно плохим, главным образом по литературным качествам»[469]. Общее количество запрещенных рукописей, прошедших через Главлит и Мосгублит, по всем частным издательствам – 47, что составляло на тот момент 3,4% от всех запрещенных рукописей по всем издательствам вместе. Ленгублитом было запрещено 68 рукописей частных издательств, что составляло 4,1% от всех запрещенных Ленгублитом рукописей[470]. О ситуации в частном секторе говорилось, что в ближайшее время он «захиреет» и станет послушнее, «преследуя не столько идеологические цели, сколько коммерческие». Цинизм, с которым чиновники рассуждали об удушении частных издательств, в дальнейшем распространился и на все проявления самостоятельности в идеологии и культуре (например, в сферах кинодела и радиодела), при этом как инструмент воздействия государство использовало финансовые и технические средства.

Основными пороками художественной литературы в материале П.И. Лебедева-Полянского назывались порнография, нездоровый эротизм, матерщина, халтура и бульварщина, извращение советской действительности, изображение ОПТУ как застенка, «явная контрреволюция». В качестве примеров проявления явной контрреволюционности приведены повести М. Булгакова «Роковые яйца», «Записки на манжетах», «Собачье сердце», «проскользнувшие в печать по недосмотру», «Повесть непогашенной луны» Б. Пильняка и др. Ограничения переводной литературы носили облегченный характер, поскольку к ней имела доступ очень ограниченная часть читателей. Общее количество книг и периодических изданий, разрешенных в 1925 г. с исправлениями по Главлиту и Ленгублиту, продемонстрировано в таблице 1.

Таблица 1

Книжно-издательская продукция, запрещенная в 1925 г. Главлитом и Ленгублитом

Ведомственная принадлежность изданий	По политическим и идеологическим соображениям	По перечню
Наркоматские	26	150
Учреждений наркоматов	37	128
Местно-советские	21	12
Партийные (РКП(б))	22	64
Других партий	3
Профессиональные	62	116
Кооперативные	8	25
Частные	255	19
Прочие	14	13
Итого	448	527