На время антракта директор затащил его в свой кабинет, к столу с минеральной водой и фруктами.

— Триумф! — запальчиво тараторил он. — Кто бы мог подумать! Триумф! Завтра вся пресса всполошится. В нашем Доме культуры такое!..

Виктор прервал его:

— Водки или чего-нибудь крепкого.

— Момент! Сделаем!

— Не надо! — Директор преданно вытянулся перед ним. — Оставьте меня одного. Уйдите!

Он снова сдавил ладонями голову, зашептал умоляюще: «Боль уходит, отступает. Мне становится легче. Легче. Сейчас все пройдет. Я встану со свежей ясной головой и продолжу работу…»

Но она не отступала, не уходила. Засела, как кость в горле, вызывая сухость во рту, гадливое предательское подташнивание.

Второе отделение он начал, как лунатик, слепо выполнял заданную себе программу. Но зал ничего не замечал, он алчно и фанатично жаждал новых чудес от этого сверхчеловека, уже ставшего для них великим. И получал эти чудеса, и проглатывал их с крокодильей жадностью, и опять открывал свою зубасто-прожорливую пасть в ожидании новой непознанной пищи.

Завершал выступление Виктор самым сложным для себя экспериментом.

На сцену приглашались трое. Виктор ставил их спиной к залу, а счастливый директор Дома культуры проходил по краю рампы, показывая зрителям написанное на листе ватмана очередное задание.

Первый лист гласил: «Появились тучи комаров». И три смельчака, уверявшие всех, что не поддаются никакому внушению, начинали извиваться, отмахиваться, шлепать себя по щекам, по шее, по лбу. Один из них снял пиджак и закрыл им голову.

Зал ржал, восхищенный.

— Все, — говорил Виктор, — комары улетели! Вы не выдержали испытания. Займите свои места. Приглашаю других.

— А что, и вправду не было комаров? — спросил один из них, проходя мимо Виктора.

Зал снова грохотал хохотом.

Конечно, не выдерживали испытания и другие: спасались от мнимого пожара, исполняли танец маленьких лебедей из балета Чайковского, орали, вдруг захмелевши, вразнобой «Шумел камыш, деревья гнулись…».

А зал ревел, уже истерически всхлипывал.

Потом были вопросы, сотни вопросов. Виктор отвечал лишь на некоторые. Он держался рукой за спинку стула, пошатывался, превозмогая оргию в голове. Поэтому отвечал предельно кратко.

— Вы можете уличить преступника?

— Не пробовал.

— Способны предсказывать будущее?

— Пока нет.

— А где гарантия, что вы не станете антихристом?

— Моя совесть.

И тут был задан вопрос, над которым Виктор часто задумывался и на который сам почему-то боялся ответа.

— Вы можете управлять толпой?

Откуда взялись силы? Как он смог превозмочь дикую головную боль? Но какая-то проникшая в него могучая воля заставила сделать три шага вперед навстречу палящему жаром тугому ветру и, предельно напрягаясь, приказать властно, не раскрывая рта, огромному залу:

«Встать!»

Середина зала, примерно с первого по десятый ряд, гремя откидными сиденьями, поднялась. Он даже не поверил поначалу свершившемуся.

«Сесть!»

Все с грохотом опустились в кресла.

Он осмелел. Сосредоточился.

«Встать!»

«Сесть!»

«Встать!»

«Сесть!»

Грохот сидений стал непрерывным. Все большая и большая часть людей вставала и снова садилась.

В этот момент что-то разом надломилось в нем. Он упал на колени, потом свалился набок.

Его подняли чьи-то руки. Прогудел голос директора:

— Осторожно, осторожно. Ко мне в кабинет.

Виктор шептал, не уверенный, что кто-нибудь его услышит:

— Как видите. Могу. Я все могу.

Над ним тяжело дышал директор.

— Врача вызвать? Вы слышите меня? Врача вызвать?

— Не надо, — ответил Виктор, глядя, как потолок плыл над ним кругами. — Не надо. Выпить. Чего-нибудь выпить. 

Он судорожно глотал какой-то обжигающий горький напиток.

— Вам лучше?

— Еще выпить.

Опять это мерзкое зелье. Но оно помогло. Потолок уже не плыл, не кружилась голова. Голоса, те самые чужеродные жалящие голоса отдалились. А боль не исчезла, торчала раскаленным стержнем.

Была машина, ревущая мотором. Были новые вопросы. Что-то он отвечал. Был лифт, в котором его стошнило. Была кровать. Чьи-то суетливые пальцы.

Проснулся. За окном солнце. Он в гостинице. На тумбочке бутылка водки, тарелка с ветчиной и колбасой. А в голове прежний огненный жар… Крутится. Жжет. Нещадно жжет.

Все сразу припомнилось. Концерт. Триумф. Блестящие волчьи глаза. Аплодисменты, хохот, похожий на обвал. И он, маленький, жалкий перед ними. Нет, не жалкий. Всевластный. Конец… Конец всему этому. Эстрада. Толпа. Политика. Все это не для него. Только «глухой» Мессинг мог находиться в орущем мыслями зале.

Забылся на неопределенное время. Снова пробудился. Жаль, что не было Верочки. Хорошо, что не было Верочки! Все сегодня или завтра узнает из газет. Узнает… А он уже никогда не сможет повторить. Что делать с головой?

Выпил… Притянул к себе телефонный аппарат. Она взяла трубку.

— Аллоу!

— Верочка… Это я, Виктор. Мне очень, очень надо с тобой увидеться.

— Где ты?

— В гостинице «Золотой колос». Приходи.

Бессилие свалило его на подушку. Даже не услышал ответа. Глаза закрылись, и он безвольно, благодарно пошел в глубину.

Глава 15

Зловещий блеск косы

Кольни его копьем.

Пусть дохнет поскорее.

А нам пора домой.

Несносная жара!

Упавший сверху голос Пана встревожил, снова разогрел в голове остывающее раскаленное облачко.

— Поздравляю, Виктоша, скоро твои афиши будут на каждом шагу. А газеты напишут: «Великий Санин затмил славой Кастелло, Гутмана и даже Мессинга!»

— Ты был на концерте? — вяло удивился Виктор, ощущая затылком влажную подушку.

— Нет. Моя служба донесла в подробностях. Знаешь, с сегодняшнего дня я увеличиваю твой гонорар втрое и обязуюсь бесплатно оказывать тебе содействие в организации концертов.

Виктор оцепенело посмотрел по сторонам, пробормотал удрученно:

— Не надо. Это был мой последний выход на сцену.

— Как? — мрачно сдвинул брови Пан.

— Многолюдье чуть не убило меня…

Прикусив губу, Пан понимающе закачал головой.

— Обидно, — задумчиво протянул он и тут же подмигнул дружески. — Не падай духом! У нас с тобой будет еще много других ярких выступлений. Да одни только пациенты принесут тебе славу на золотом блюде.

— Возможно.

— Не веришь? Твои первые пациенты вели себя на элитной тусовке как наследные принцы.

— Зачем тебе эти бомжи? — прямо спросил Виктор.

— Я ж говорил. Расширяю дело. Нужны коммерческие агенты. Без права окончательного решения, без права подписи. Уволить могу в любой момент. Но почему не испытать? Вдруг у кого-нибудь прорежется талант.

— Возможно, — повторил Виктор Недоверчиво. В голове снова закружился огненный шар.

Точно обидевшись на недоверие, Пан продолжил без прежнего сочувствия, с царственной небрежностью:

— Я пришел, Виктоша, поговорить с тобой открыто. Ты мне очень нужен. Дело у меня большое, серьезное, риск на каждом шагу. Тебе уже известно такое, что, случись беда, оба будем чалиться на лесоповале.

Слова его сделались тяжелыми, как удары. Виктор невольно сжался под одеялом, настороженно прислушался.

— Мой бизнес требует хладнокровия и решительных действий. Кто со мной — живет роскошно, кто кочевряжится — превращается в пыль. Жестоко? Иначе нельзя. Ты уже повязан со мной, поэтому я хочу ввести тебя в мое дело. Но доверие за доверие, понял?

— Понял, — вполголоса произнес Виктор. На самом деле он еще ничего не понял, но страх уже сковал его разум.

— Давай отлеживайся, приходи в себя. А когда почувствуешь себя лучше, Стинг отвезет тебя в наш самодеятельный театр. Я, как режиссер, ставлю маленький спектакль для одного капризного богача в воспитательных целях.

Виктор не сводил глаз с подвижных губ своего нежеланного властелина — напористого, лютого, распираемого честолюбивыми амбициями. Обрадовался, когда тот ушел, как растворился в окружавшем Виктора тумане.