-Мне жаль, я дурак.

Святые небеса, мне ничего больше не нужно было, чтобы сойти сума от влюбленности в эту же секунду! Да, да, товарищи женщины, они еще существуют! Правда, почему мы разучились так делать? Почему этим теперь можно завоевать нас? Почему одно извинение показывает твое превосходство на рынке отношений, почему? Это, казалось бы, должно быть самым обычным явлением, самым общепринятым. Но такого нет. Если бы он не сделал этот первый шаг к примирению, я бы его никогда не сделала. Потому что уж такова я. Никогда в жизни я не стану показывать свою чрезмерную заинтересованность, и уж если разошлись, то мы лучше на веки потеряем друг друга, чем я первая протяну руку мира. Так не должно быть, это неправильно, но иначе не будет. Не думайте, что я из тех, кто вечно судачит о том, какими должны быть мужчины. Я из тех, кто вечно осуждает женщин за то, что мы заставляем их быть такими, какими они из-за нас должны быть.

Мне стало совершенно ясно, что этот австрало-американец целиком и полностью завладел моим расположением, что он надолго запал мне в душу.

-Ты меня тоже прости…

Тяжело было это из себя выдавить, но он того стоил. Так мне впервые и запомнился Джек. Эта маленькая сценка, как потом выяснилось, заключила в себе всю дальнейшую историю наших отношений. С ним всегда так: непостоянно, резко, непонятно, приятно, тепло, с этим бесценным чувством, что тобой могут дорожить и, что ты нужна.

Джек признался мне в любви на третий день. Да-да, на третий день. Так, сказал посреди разговора о чем-то нейтральном, легко и чрезвычайно обыденно:

-Я тебя люблю.

Фраза, поведшая за собой увлекательнейший разговор с неоднозначным открытием по итогу. Тогда еще он был едва ли не первым, кто так легко говорил мне это. Не от больших чувств, как потом оказалось.

-Как неожиданно.

-Разве?

-Ну как бы да, знакомы-то всего ничего.

-Это очевидно как день, конечно, я люблю тебя.

-А ты влюбчивый.

-Вовсе нет. Я же не сказал, что влюблен в тебя.

Легкий ступор.

-В смысле, конечно, я люблю тебя, но я совершенно точно не влюблен в тебя.

-И в чем же разница?

-Какая ты забавная. Любить можно много чего и кого, а быть влюбленным в кого-то – это слишком серьезно, так в каждого не влюбишься.

-Странный народ. Все у вас наоборот.

-А может, это у вас наоборот. Все ведь относительно.

Все относительно, понятное дело, но с таким взглядом на вещи я раньше не сталкивалась. Интересно, почему же нам никто и никогда не объяснял эту разницу во время изучения языка. Все только толкуют, что нравиться и любить – разные вещи, но на деле оказывается, что любить и нравиться не представляет особой разницы, а, когда речь идет о чувствах – это влюбленность. Причем именно так. Любовь – привязанность к кому/чему-либо, влюбленность – глубокие чувства исключительно к этому человеку или предмету. На самом деле, странно. Особенно в момент, когда слышишь такое впервые. Но, раз для них законы таковы, то пускай. Мне же легче. И я держала это в голове до второго «люблю». Не успели заметить, как для нас это слово стало привычнее «здравствуй». Мне всегда было приятно, когда он снова повторял такое серьезное, казалось бы, признание. Вроде и говоришь человеку о любви, но тут же даешь понять, что это ничего не значит. Люблю, мол, тебя больше фастфуда. А, хотя, нет, больше фастфуда он ничего не любит.

Но дальше бежать от нахлынувшего на меня приключения я больше не могла. Бог наградил меня великим чувством, которое больше никогда не повторилось со мной. Я знаю, что он не любит меня в понимании этого слова, в нашем понимании, но он совершенно точно привязан ко мне. Тогда я для себя решила, что просто позволю ему проявить себя дальше, я просто позволю судьбе показать мне, насколько далеко это все может зайти, показать мне, на что способен этот холодный мир, показать, есть ли тут еще место для чего-то настоящего и прекрасного.

Никто никогда не поверил мне, что Джек стал для меня подлиннее всего, что лежало вокруг. На самом деле, я его не видела, не трогала, не осязала, но я его чувствовала, ощущала и верила в него. Я верила в него, как люди верят в Бога, а самого Бога просила не отбирать его у меня, не трогать этот островок рая моего сердца, ибо не сомневалась, что только высшие силы могли сохранить Джека. Я еще клялась ему сама, клялась, что никому не отдам его, что сделаю все, что только может сделать человек, поэтому меня и наказали – я не сдержала слово, и никогда не могла бы его сдержать. Для этого я слишком гордая. Да, слишком гордая и ленивая. Я все жду, что кто-то в один прекрасный день постучит в мое окно с коробкой подарков, как на День рождения, после чего мне не придется за чем-то гнаться, и мое счастье придет ко мне само. Не надо смеяться, я и вправду верила, и сейчас немного верю, что мир может дать тебе все, что не всегда за своим надо бежать, что часто решение проблемы найдет тебя, а тебе самому порой твои старания только во вред. Да, так и есть, но это правила работает с кем угодно, только не с тем, кто его придерживается.

Джек, мой милый, мой хороший, единственный мой. Так ласково я могу говорить только о тебе одном. Я говорила эти слова многим, нет смысла скрывать это, но делала я это в ответ на чьи-то эмоции, мои же настоящие в это время были обращены к тебе одному. Загадка, почему суждено выделять из миллиардов одну улыбку всегда будет терзать меня. Я так хотела разлюбить его, так старалась. Был, по меньшей мере, десяток попыток забыть его, вычеркнуть, и в нем самом нет и не будет ничего особенного, и ни один из этих раз не сработал, ни в один я не смогла отпустить своего американца, никогда. Мне становилось легче, только когда я повторяла себе свое вечное правило: «Мы все тут ненадолго, и ничто не важно до такой степени, чтобы задеть тебя». Впору выколоть эти строки себе на лбу, глупая.

Время так жестоко… Я расскажу вам о том дне, когда я впервые осознала, что это мой пик счастья. Вернее, это не мог быть один день и один миг – их было несметно много, но отчетливее всего я помню первый.

Прошла не одна неделя нашего с Джеком знакомства. Он исправно писал мне каждую ночь, перед сном и каждое утро, сразу по открытию глаз. То было такое же утро. Я собиралась идти на курсы в университет. А встала, как обычно это бывало во времена Джека, непозволительно рано, в пять. Потянулась к телефону, и сразу увидела его сообщение. Глаза еще не опомнившись с ночи, болели, были красными с элегантными мешками под ними.

-С добрым утром, - ответила я.

-Ты встала так рано, иди, поспи еще немного.

-Что-то не хочется. Через несколько часов надо будет уходить, а я хочу посвятить это время тебе.

-Ох, мисс, ты слишком милая.

-Только изредка.

-Всегда. Я кстати все хотел попросить тебя о разговоре.

-О разговоре?

-Видишь ли, очень хочется услышать твой голос, увидеть тебя. Пожалуйста.

Мое сердце забилось в лихорадке, я ответила:

-Можно устроить…

-Отлично!

Наш первый видеочат. Я волновалась больше, чем, если бы мне предстоял прыжок со скалы без страховки. Посмотрелась в зеркало и отпрянула: спросонья, в мятой пижаме, растрепанная, с синюшным лицом. «Оно и лучше» - сказала я себе, - «Пусть не сильно рассчитывает на красотку, буду рубить правду-матку». Наконец настала эта минута тревожного звонка, раздавшегося на планшете. Я на секунду глянула в окно – там все еще темно, а в комнате тусклый свет, все неубрано, вокруг тишь, и я, тонущая в болоте этой авантюры.

-Привет…

-Привет…

И я теряю сознание, сейчас отключусь. Сижу в странной позе у стенки, держу планшет трясущимися от ужаса руками. Сейчас-сейчас, уже вижу его лицо… Да, это мой Джек.

Я увидела своего малыша, своего мальчика. Он лежал на кровати, так же, как я. Он только вернулся домой. На нем кепка и красная футболка, он смущенно улыбается. Эти глаза, этот небритый подбородок, он снимает кепку – эти рыжие волосы. Мороз по коже.

-Слава Богу, это ты, - он снова говорит первый. – А то уже стало создаваться впечатление, что я в отношениях с экраном от телефона.