— Только одну вещь, — просил Володя. — До отбоя еще двадцать минут. Перемотай… Момент дела…
— Что тебе так приспичило?
— Надо! Судьба решается!
— Судьба? — Бригадир глянул на Сидельникова с понимающей ухмылкой. — Если судьба — тогда ладно, — и нажал клавишу обратной перемотки. — В четвертом купе судьба-то? Гляди…
Сидельников подумал о том, что бригадир все знает о пассажирке из четвертого купе, и это почему-то ему не понравилось. Он не ответил, стоял, как на иголках, и ждал, пока открутится пленка. Когда она открутилась, бригадир нажал толстым пальцем нужную клавишу и тут же щелкнул тумблером «трансляция». По вагону поплыла «История любви». Володя метнулся в свое купе с таким чувством, будто совершил лучший в жизни поступок.
— Ваша работа? — спросила Лида. — Заказали… как в ресторане…
— Мне через десять минут выходить. Давайте выпьем, — попросил он. — Очень хочется выпить с вами под эту музыку. — Он поднял стакан и потянулся чокаться.
— За что же мы будем пить? — спросила она грустно. — За бездарно прожитый день?
— Давайте лучше за наступающий. — Сидельников легонько коснулся ее стакана своим и сразу выпил. А женщина слегка пригубила вино и, скрестив на груди руки, держала стакан у рта, не то смакуя, не то раздумывая: пить ли ей до конца?
За окном мелькнули первые огоньки городской окраины. Поезд рвался из таежной темноты навстречу острову света, затерянному в далеком далеке от мировых столиц. С каждой секундой этот свет все ближе подступал к вагонному окну, слепил его тысячами больших и малых, далеких и близких электрических лучиков, преломлявшимся и причудливо преломлявших друг друга.
Над головой звучали последние аккорды «Истории любви». Володя знал, что это последние, и уже не отмотать пленку, не прокрутить заново еще разок, как он это делал у себя дома.
Поезд притормаживал у станции. Сидельников снял с крючка полушубок и одним отработанным движением надел его на себя.
— Уже… приехали, — проговорила Лида будто со сна. и торопливо спросила: — Как вас зовут?
— Какая разница, — сказал Володя. — Если вспомните, называйте как хотите. Ведь мы никогда не встретимся… Лида.
Она пораженно глянула на него и поднялась с полки.
— Откуда вы знаете мое имя?
— Я все знаю. — Володя торопливо застегивал пуговицы. — Умею угадывать мысли на расстоянии и предсказываю, что все у вас будет хорошо. Желаю вам счастья… Большого, большого. — Он уже стоял в проходе и раскинул руки, пытаясь показать, каким огромным должно быть это счастье, и зацепил кого-то в коридоре. Это оказалась Никифорова.
— Чего размахался, как ветряк? — незло проговорила проводница. — Торопись… Билетик возьми. Пригодится к авансовому отчету.
— Отчитаемся, — небрежно обронил Сидельников, сунув билет в карман. Он никогда не ездил в служебные командировки и не знал, что все билеты и квитанции надо хранить для бухгалтерии, иначе не оплатят расходы. Да если бы и знал — было не до того…
— Давай, давай, леший, — по-матерински бубнила проводница, шагая к выходу впереди Володи и размахивая фонарем. — Развеселил девку-то… Развеселил… Оклемалась немного… Красивая, чертяка…
— Частично есть, — согласился Володя. Он обернулся. Лида стояла у двери своего купе и смотрела ему вслед. У Володи защемило внутри, запрыгало где-то под ребрами. Захотелось вернуться, сказать Лиде какие-то важные слова. Но он не знал, что надо сказать или сделать, да и возвращаться было поздно: стоянка поезда всего пять минут. Много ли скажешь за это время…
Он поднял руку, приветливо помахал ей. И она ответила тем же, как-то грустно и рассеянно улыбаясь.
Проводница уже открыла дверь и протирала тряпкой поручни. К вагону торопились новые пассажиры. Среди них Володя увидел высокого молодого человека спортивного вида. Он был в модном пальто с шалевым воротником и в такого же меха шапке с козыречком.
— Этого в четвертое не пускай, — шепнул Володя проводнице. — Поняла? Ни в коем случае…
Никифорова опытным взглядом окинула новых пассажиров и сразу догадалась о ком шла речь.
— Ревнуешь?
— Частично есть…
— Ишь ты, ревнитель какой… Раз, два — и в дамках…
— Прошу, — настаивал Володя, чувствуя потенциального соперника в этом, в шапке с козырьком, который показал свой билет и неторопливо, с чувством достоинства, вошел в тамбур.
— Место укажу потом, — крикнула ему вслед проводница и метнула в Сидельнкова насмешливый взгляд: издевалась.
— Смотри, мать, — шутливо пригрозил Володя. — Если что, в другой раз высажу тебя с поезда на ходу… — Он направился по высокой платформе к четвертому купе. Лида стояла у окна, упираясь длинными руками в столик и, кажется, ждала его появления. Они посмотрели друг на друга через окно, улыбнулись. Дверь в коридор была открыта. Володя увидел, как подошел и остановился напротив купе тот спортивный, в шапке с козырьком.
Поезд тронулся и поплыл, поплыл — в темноту…
Предсказания Ивана Буратино не сбылись. Сидельников приехал на такси в гостиницу «Центральная» и не обнаружил там никакой толпы. Ни в вестибюле, уставленном модными креслами, ни у окна администратора не оказалось никого. Правда, на стойке красовалась табличка «Мест нет». Симпатичная такая табличка, обрамленная северным орнаментом, похожим на оленьи рога. Но Сидельников не поверил написанному и обратился к пожилой женщине, неторопливо попивавшей из большой чашки чай с баранками.
— Вам надолго? — спросила дежурная, отхлебнув из чашки.
— Дня на два-три.
— Могу предложить только люкс. Пять рублей в сутки…
— Какой разговор! Всю жизнь мечтал пожить в люксе!
Люкс оказался двухкомнатным: одна комнатка совсем маленькая, другая побольше. Из крохотной прихожей открывалась дверь в совмещенный санузел. Сидельников разделся, по-хозяйски осмотрел все помещения, для порядка опробовал краны: холодная и горячая вода лилась исправно, сливной бачок унитаза журчал вполне напористо.
На тумбочке, рядом с деревянной кроватью, стоял телефон. Володя вдруг пожалел, что нет у него в этом городе ни одного знакомого, кому можно было бы позвонить. И все-таки он из любопытства поднял трубку и поднес ее к уху, надеясь услышать протяжные гудки. Но вместо гудков женский голос сказал: «Четвертая слушает». Сидельников не отозвался, легонько опустил трубку на аппарат, отошел в угол и сел в глубокое кресло, выбросив вперед ноги, как это часто делают герои кинофильмов, особенно заграничных. Он устало прикрыл глаза и подумал о том, что второпях не разузнал толком у Козюбина, в какие организации надо обращаться прежде всего и где эти организации находятся. Ладно, разберемся, решил он. Главное, устроился в гостинице запросто, да еще в «люксе». А Буратино… «бронь министерства», «десятку в паспорт»… Трепло. Но про иголку все-таки надо не забыть… Музыка — дело святое… И вдруг вспомнилась «История любви», поезд, соседка в купе. Володя отчетливо представил Лиду и напротив нее за столиком — симпатичного высокого мужчину, наверняка заслуженного мастера спорта. Они сидели, мило беседовали и допивали Володькино марочное вино…
Володя рынком вскочил с кресла, пошел в ватную, попрыгал там под холодным душем и окончательно пришел в себя после дорожного хмеля…
Засыпая, он с удовольствием думал о том, что ездить в командировки не так уж плохо. Даже, можно сказать, хорошо. Новые места, новые знакомые, свежие впечатления. Не то, что в Кусинске, где каждый день одни и те же дела, одни и те же лица, разговоры, заботы… Потом ему мерещились цепи, много цепей, новеньких, в масле и пергаментной бумаге; виделись какие-то учреждения, люди с расплывчатыми физиономиями и невнятными голосами. Люди, которых он никогда не видел…
Утром он проснулся непривычно поздно для себя, когда из репродуктора, стоявшего на окне в маленькой комнате, неслись уже позывные «Пионерской зорьки». Он хотел вскочить, как иногда вскакивал дома, боясь опоздать к автобусу, возившему в лес бригады, но тут же, не открывая глаз, вспомнил, что находится в командировке и особо торопиться пет смысла, поскольку здесь все конторы начинают работать с девяти. А теперь только восемь. Он блаженно покрутился, понежился на широкой и мягкой гостиничной кровати, подумал лениво, с какого конца начинать поиск. Решил в первую очередь отыскать справочное бюро, где все толково разъяснят и выпишут на бумажку нужные адреса.