Я думаю об атласе моего отца, о лодках рассказанных Габриэлем и о книгах об истории в библиотеке Вона, о всех записях в книгах Рида. Все – враньё! Мало того, что они украли наше будущее, им понадобилось и наше прошлое.

- Не смотри так уныло – говорит Вон – Ты слышала рассказы о временах, когда люди доживали до ста. Истина заключается в том, что наша страна страдает. Токсины в воздухе и в воде уже сократили продолжительность человеческой жизни практически до половины. Вот почему ты не видишь ничего хорошего вокруг себя. Естественно, люди, которые еще остались, когда вирус был обнаружен, были намного благороднее в любом случае. На самом деле в мире уже царил бардак. Этот вирус просто сделал его еще безобразнее. Полагаю, остальное ты знаешь. Первые поколения процветали и рожали детей. Прошло более чем два десятилетия, прежде чем обнаружился фатальный недостаток. Женщины не могли жить после двадцати, а мужчины после двадцати пяти.

Двадцать и двадцать пять. Мне эти цифры знакомы.

- К тому времени появился новый президент, Родерик Гилтри Третий, который унаследовал титул от своего покойного отца. Все наши дети гибнут, правительство больше не стоит прочно на ногах. Сотрудники полиции и врачи, и юристы, идут против правительства. Формируется про-научный и про-позиционный натурализм. Первая лаборатория, в которой произошел взрыв, была именно та, в которой обнаружился этот недуг. Она была единственной, в которой содержались исследования и технологии первого поколения. Потому что в то время как внебрачные дети безвозвратно ушли в прошлое, мы могли, по крайней мере, создать лучшее первое поколение, которое, как известно неплохо жило в семидесятые. Некоторые считают, что исследования были разрушены повстанцами другого правительства. Заговор, чтобы положить конец человеческой расе, целиком и полностью.

- Это не имеет смысла – говорю я резко – Кому захотелось бы положить конец человеческой расе?

Вона беспокоит моя вспышка. Он говорит:

- Те, кто устал от бесконечного круга.

Я не хочу ему верить. И я ненавижу себя за то, что верю.

- Невозможно понять все. Невозможно рассказать всего. Это можно только увидеть.

- Увидеть – говорю я, и мой голос порхает над землей.

- Я знаю, что это слишком много, чтобы понять все и сразу – говорит Роуэн – Ничего страшного, если ты не веришь сейчас. Я тоже не верил.

Сама того не осознавая я набрасываюсь на свой бокал шампанского. Вон снова наполняет мой бокал.

- Это долгий перелет – говорит он.

- Вы не сказали, куда мы летим? – говорю я – Или это тоже можно только увидеть?

- Я могу сказать тебе, хотя наверно действительно лучше сначала увидеть, прежде чем поверить мне – говорит Вон – Мы летим на Гавайи.

Глава 20

Перелет занял одиннадцать мучительных часов. Одиннадцать часов проведенных лицом к лицу с моим тюремщиком, и в голове моей слишком много вопросов. Планировал ли ты когда-нибудь воссоединить меня с братом? Ты виноват в выкидыше Сесилии? Насколько правдив твой рассказ? И что теперь должны делать с этим, Роуэн и я? Что случилось с Дейдрой? Где Габриэль?

- Все будет хорошо – говорит Роуэн. Сейчас он мягок, уговаривает меня сделать еще один глоток шампанского, говорит мне, чтобы я развернулась и посмотрела в свое окно, на облака.

Я беспомощно смотрю на него. Он больше никогда не будет прежним Роуэном. Я никогда не буду прежней Рейн. Все было подделкой. Я могу понять граждан из рассказа Вона, что они чувствовали, когда президент вмешался в их жизни во все, что случилось до моего рождения. Сейчас в мою жизнь вторглись и разбили ее на осколки. Я могу поймать отблески, тут и там, но осколки уже невозможно собрать воедино.

- Ничего не будет в порядке – бормочу я, но Роуэн слушает лепет Вона по поводу высоту, он не слышит меня.

Все то время, в течении которого Вон не говорил Роуэну и мне друг о друге, не имеют ничего общего со мной, я понимаю. Я всего лишь игрушка для его сына и еще одно тело для опытов. Вону хватило мозгов Роуэна, Роуэн никогда бы не стал сотрудничать, если бы знал, что я жива, он был бы слишком занят мной. К тому времени как мы приземляемся, голова просто раскалывается. Уши чувствуют себя странно, они будто оглохли. Хотя мы летели одиннадцать часов, там, где мы находимся, все еще светло. Через окно я вижу только воду; зеленую, и голубую, и темно-синюю. Я никогда не видела, чтобы вода была такой прозрачной, как эта.

- Наша встреча в час – говорит Вон – Я вижу нашей Рейн нужно время, чтобы прийти в себя. Я сейчас закажу вам обед, а позже приду и заберу тебя, когда придет время. Что на это скажешь?

- Так было бы лучше – отвечает Роуэн, за нас обоих, будто я инвалид. Я благодарна, когда Вон уходит, оставив нас вдвоем.

Дежурный приносит нам еду с тихоокеанских островов, он будет прислуживать нам лишь потому, что хочет посмотреть, кто прибыл на Гавайи с якобы уничтоженных земель Америки, но я в шоке от того, что рассказал мне Вон, и не знаю чему мне верить. Я едва замечаю еду, которую приносят на всех, за исключением омаров и растопленного сливочного масла. Это одно из моих любимых блюд. Совпадение ли это? Или Вон знал эти сведения обо мне?

- Прежде чем мы выйдем из самолета, я думаю, доктор Эшби сначала подготовит тебя, к тому, что тебе предстоит увидеть – говорит Роуэн.

Я не представляю, что еще меня может напугать в этом месте, чего я еще не видела. Роуэн все еще видит во мне шестнадцатилетнюю сестру, которая была слишком наивной, чтобы понять, что чуть не умерла, когда грабитель ворвался в наш дом, которая была настолько глупа, чтобы ответить на объявление, в итоге оказавшееся ловушкой. Он не видит, как этот год изменил меня. Или, может быть, видит. Он наклоняется ко мне так, чтобы я на него посмотрела и говорит:

- Но ты справишься с этим. Сейчас я беспокоюсь о других вещах.

- Других вещах? – переспрашиваю я.

Он откашливается и смотрит в свою тарелку.

- Рано или поздно, нам обоим придется смириться с фактом, что многое изменилось. Но сейчас ты жива, и это намного больше, о чем я мог мечтать, когда проснулся этим утром. Просто ты… ты выглядишь старше. В прошлом году я уже смирился с тем, что ты застыла во времени, я становился старше, а ты навсегда будешь шестнадцатилетней. Дитя. Мы оба были детьми, когда виделись в последний раз, не так ли? Но сейчас ты чья-то жена.

Теперь как ни странно мне его жаль. Он не забыл, каково это оплакивать мою смерть.

- Я хотел бы знать, и в тоже время, нет. Я не знаю, готов ли я услышать рассказ о том, что ты пережила.

- Рано или поздно – тихо говорю я – Ты прав.

- Но сейчас у меня есть один вопрос и это … - его лицо становится бледным, он не смотрит в мои глаза – Твой муж… он добр? К тебе?

Я думаю о Линдене. Мой угрюмый, изящный бывший муж, который был так отчаянно влюблен в женщину, проскользнувшую у него между пальцев. Кто приходил к моей кровати и утешал меня, когда мы оба в этом нуждались. Кто наплевал на свою жизнь, когда сбежал от единственного родителя, единственной стабильности, которая у него когда-либо была, из-за меня. Я не знаю, сможет ли Роуэн понять всю правду о моем браке с Линденом. Я даже не знаю, смогу ли я ее рассказать. И тогда я говорю:

- Да. – И я не помогаю, добавив – Он не такой как его отец.

- Ты злишься на доктора Эшби – говорит Роуэн – Я могу понять почему. Я сам хочу на него разозлиться. Он разлучил нас на год и еще … - он щурится, пытаясь придумать способ как уложить это в своей голове – И все же, он дает нам намного больше, чем забирает.

- Почему ты веришь всему, что он говорит? – я спрашиваю.

Я не решаюсь говорить больше. Я наконец-то нашла его и я не могу рисковать потерять его снова.

- Ты не заметила ничего необычного в дежурном, который принес нам еду?

Я не обратила внимания.

- Ты имеешь в виду, был ли он гавайцем? – спрашиваю я.

- Я имею в виду – говорит Роуэн – Что он был старше нового поколения, но моложе первого поколения. Они даже не знают эти термины. Люди здесь рождается без вируса.