— Тот же Геббельс о хулящем его и хулимом им Геринге: «Если кто-нибудь вроде Геринга идет совсем не в ногу, то его нужно образумить. Увешенные орденами дураки и надушенные фаты не должны быть причастны к ведению войны. Либо они исправятся, либо их надлежит устранить» (курсив — Б. П., Е. П.) [17, с. 51].

Вслушайтесь: «Я не успокоюсь, пока фюрер не наведет здесь порядка» (дневник Геббельса, запись от 28 февраля 1945 года) [17, с. 51].

Геббельс, по-видимому, считал, что скромность украшает человека только в том случае, если ему самому нечем больше себя украсить. Послушаем еще одну выдержку из его дневника: «Вечером в семь часов будут передавать мою речьпо радио. Я еще раз прослушаю ее сам. Дикция и стиль великолепны(курсив — Б. П., Е. П.), и я льщу себя надеждой, что речь до некоторой степени произведет впечатление, хотя я и не был в состоянии использовать в качестве аргументов какие-то конкретные успехи. Но народ уже довольствуется и тем, что сегодня имеет возможность послушать по крайней мере часовую хорошую речь» (курсив — Б. П., Е. П.) [17, с. 60].

С точки зрения Геббельса критики, критикующие его, не могут быть правы. По определению.

«Когда, например, мою речь критикуют за то, что в ней лишь в туманных выражениях говорилось о воздушной войне, то в этом виноват не я, а Геринг. Я не преминул бы сказать нечто более позитивное о нашей военной авиации. Если бы авиация была в состоянии предложить нечто более позитивное. Впрочем, я полагаю, что речь произведет более глубокое впечатление только спустя некоторое время» (курсив — Б. П., Е. П.) [17, с. 68].

Действительно, большое видится издалека. Включая большую глупость и большую подлость.

Первый рейх. «Когда в ответ на его (Калигулы. — Б. П., Е. П.) громкий смех консулы спросили его о причинах веселья, он ответил, что его радует, что по одному его кивку им тотчас снесут головы» [2, с. 404].

— «Законы, ограничивающие расходы, по-прежнему запрещали слишком дорогие трапезы и по-прежнему игнорировались(курсив — Б. П., Е. П.). Цицерон попробовал жить согласно с ними, питаясь какое-то время овощами, а потом десять дней промучился поносом» [32, с. 148].

Второй рейх. Инквизиция приписывала своим указам обратную силу (курсив — Б. П., Е. П.). Благодаря этому инквизиторы возбуждали дела даже против умерших, получивших в свое время помилование(курсив — Б. П., Е. П.) у Святой матери церкви, если удавалось доказать, что какое-то преступление, совершенное при жизни, не было искуплено в соответствии с требованиями Святой палаты [89, с. 208]. Она стала отменять купленные ранее у нее же отпущения грехов, поскольку деньги были уже получены, то можно было утверждать, что отпущения действительны лишь в рамках трибунала совести [89, с. 297–298].

— «Чтобы избежать возможных неприятностей (то есть, что выберут не того, кого надо. — Б. П., Е. П.) прибегли к весьма простому средству: в то самый день, когда Великий Совет собрался для производства выборов магистратов, в момент подачи голосов с неслыханной, невероятной бесцеремонностью из состава избирателей было исключено множество граждан, которые были известны, как особенно горячие приверженцы народной партии(Савонаролы. — курсив и примечание — Б. П., Е. П.).

Благодаря этому, в гонфалоньеры юстиции был избран мессир Виери Деи Медичи» [12, с. 162]. Шел 1497-йгод.

— «19 мая (1498-го года. — Б. П., Е. П.) совершили свой торжественный въезд во Флоренцию папские комиссары, Джиоане Туррнано, Генерал Ордена Доминиканцев, и Франческо Ромолино, епископ Илердский и аудитор губернатора Рима, позднее более известный под именем кардинала Ромолино.

Джироламо Бенивиени (патрон Флоренции. — Б. П., Е. П.) накануне получил из Рима письмо, в котором говорилось: «Два комиссара едут с приказом осудить Савонаролу на смерть, если бы даже он был свят, как сам Иоанн Креститель» [12, с. 172]. Последние, впрочем, совсем не скрывали этого: едва лишь Ромолино прибыл в отведенные ему апартаменты в доме некоего Пандольфо дела Луна у Сан Пьеро Скераджио, как сказал ему: «Мы устроим хороший костер: приговор по этому делу уже подписан» (курсив — Б. П., Е. П.; то, что это произошло доначала судебных слушаний — деталь, совершенно несущественная. — Б. П., Е. П.) [12, с. 172]…

«На следующий день, 20-го мая, все было готово для новых пыток, и Савонарола был подвергнут третьему допросу. При этом, кроме папских комиссаров, присутствовали: Паоло Бенини и Биаджио ди Джованни, в качестве представителей гонфалоньеров компаний; Джиованни Каначи — от лица «Двенадцати Добрых Мужей»; Пьеро дельи Альберти — от совета «Десяти». Франческо Пуччи — от совета «Восьми» сэр Чеккони тоже был здесь. Но так как им остались не особенно довольны за ведение предыдущего судебного разбирательства, то теперь ему дали на помощь двух нотариусов в надежде, что соревнование еще более изощрит его ум в искажении ответов обвиняемых» (курсив — Б. П., Е. П.) [12, с. 172–173]… «Вопросы уже были сформулированы заранее. Папские комиссары решили показать, как следует пользоваться пыткой и как следует искажать ответы и добиваться того, чего только хочется(курсив — Б. П., Е. П.).

Они подвергли несчастного монаха жесточайшим пыткам» [12, с. 173].

Однако желаемого и ожидаемого папскими комиссарами результата пытки Савонаролы не принесли: «Наобещав папе слишком много, они достигли лишь того, что еще более оттенили невиновность Савонаролы. Вот почему это следственное делоне было напечатано, осталось без подписей, и не было даже прочитано всенародно: оно представляется как бы прерванным и незаконченным(зато прерванной и законченной на эшафоте оказалась жизнь Савонаролы, согласно приговору, вынесенному по прерванному и незаконченному следственному делу. — Б. П., Е. П.). Его держали в секрете.

Все это, однако, не воспрепятствовало апостолическим комиссарам 22-го мая собраться на заседание для решения вопроса о судьбе трех монахов.

Приговор был произнесен весьма скоро: Савонаролу, Фра Сильвестро и Фра Доменико повесить, после чего сжечь» [12, с. 175–176]. Аминь.

Третий рейх. Герман Геринг (из выступления, сделанного им в 1934 году): «Мы не признаем заумных адвокатских выдумок и хитроумных юридических тонкостей… Мы лишаем правовой защиты врагов народа» (курсив — Б. П., Е. П.) [73, с. 633].

— Он же. Теперь уже со скамьи подсудимых на Нюрнбергском процессе: «Да, я смотрел на договоры, как на клочки туалетной бумаги(курсив — Б. П., Е. П.), но я же хотел сделать Германию великой!» [25, с. 6].

— Адольф Гитлер. «Mein Kampf»: «Нужно быть уж очень доверчивыми дурнями, чтобы, имея дело с… партнером, связывать себе руки определенными правилами игры» [21, с. 115].

— Адольф Гитлер: «Я готов подписать все, что угодно. Я сделаю все, что может облегчить мне проведение моей политики. Я готов гарантировать любые границы, подписывать пакты о ненападении и договора о дружбе с кем угодно. Некоторые недалекие люди считают, будто подобными средствами нельзя пользоваться, потому что может возникнуть такое положение, когда торжественное обещание понадобится нарушить. Дурак тот, кто прежде, чем подписать пакт, размышляет, сможет ли он его выполнить(курсив — Б. П., Е. П.) [86, с. 95].

Первый рейх. Известен случай, когда Калигула распорядился казнить человека, считая его очень богатым и рассчитывая конфисковать его имущество в свою пользу. Когда же ожидания не оправдались, он язвительно произнес: «Помер ни за что» [2, с. 367].

Он же, «обходя ряд пленных, чтобы назначить кандидатов на казнь, остановился возле одного плешивого и распорядился: «От лысого до лысого!» Это выражение позднее стало крылатым» [там же].