— А, понятно. Так ты еще и расист? Тут на заднем сиденье есть и другой парень. Он белый. Он может войти?

— Слушай, умник, откуда ты вообще взялся? Кто ты такой?

— Стокли Джонс, полиция Нью-Йорка, — спокойно произнес Сток, помахав у него перед носом своим старым значком и забыв к своей должности добавить слово «в отставке», как он иногда делал в подобных непростых ситуациях.

— Да? Так вот как? Полицейский в штатском, ха! Значит, следили за «Бентли» моего босса. Тогда вам, вероятно, все же стоит войти, — сказал громила, вынув двуствольный обрез-дробовик из-под своего пончо и прижав дуло к виску Тревора. Но Проповедник даже не вздрогнул.

Большие черные ворота распахнулись внутрь.

— Парам-пам-пам! — обрадовался Сток, все же стараясь сильно не улыбаться.

Разозленный охранник отвел дуло дробовика от головы Тревора. Сток заметил, что губы Проповедника шевелятся, и подумал, что он молится.

Сток перевел взгляд на охранника и улыбнулся ему:

— Ну наконец-то ты прислушался к голосу истины! Я так и знал, что ты все-таки впустишь нас.

— Заткнись, пока цел, — огрызнулся громила.

— Да ладно, не заводись, — улыбнулся Сток, показав ему ряд своих жемчужно-белых зубов. Тревор завел «Линкольн» и начал въезжать в ворота. Стокли обхватил громадной ручищей спинку сиденья и, обернувшись, поглядел на Росса. Тот улыбнулся в ответ.

— Что ты улыбаешься?

— Да на тебя смотрю, коллега, — ответил Росс.

— Черт возьми, — сказал Сток. — Если парень не может вести себя, как нормальный человек, он начинает вести себя, как киногерой.

Эмброуз Конгрив сидел, положив обутые ноги на стол и не сняв пижамы, зачем-то нацепив на себя черный вельветовый смокинг с алым носовым платком в нагрудном кармане. Он курил трубку и пристально глядел в большой телевизор, закрепленный у потолка. Надпись на экране гласила:

— Какое прекрасное утро, Эмброуз, — бодро произнес Хок. — Ты сегодня встал как никогда рано. Ну что там по ящику, есть что-нибудь интересное?

Конгрив криво улыбнулся вошедшим сквозь густую пелену табачного дыма.

— Я обычно не смотрю телевизор в такое время, ты же знаешь, Алекс. Я вообще в такое время ничего не вижу, кроме милых ангелочков в моих снах. Но Конч, твоя дорогая подруга, вызвонила меня из Вашингтона аж в шесть часов, и мне пришлось безнадежно расстаться с моей теплой кроватью. У нее есть некоторые опасения насчет посла Соединенных Штатов в Париже.

— Садись, Текс, — обратился Хок к Паттерсону, — и не обращай на него никакого внимания. Он всегда ворчлив, когда его будят до обеда.

Конгрив косо взглянул на Хока и снова обратил взор на телеэкран.

— Это может быть чертовски интересная пресс-конференция, Алекс, — сказал Паттерсон, садясь на стул.

— Что он собирается…

— Да сейчас все и увидим, — прервал Алекса Паттерсон.

Сначала камера показывала крупным планом лицо репортера, а затем зрители увидели самого посла и двух его детей, стоящих на фоне посольского сада. Посол наклонился, прошептав что-то на ухо белокурым сыновьям. Потом встал в полный рост, широко улыбнулся и приблизился к трибуне.

— Добрый день и добро пожаловать, — начал он.

Оператор медленно увеличивал масштаб изображения, поймав в объектив лицо посла, одухотворенное пламенной патриотической речью. В его ясных голубых глазах сверкала убежденность в правоте своих слов:

— Свобода и страх сейчас в состоянии войны, — говорил он. Десять минут спустя, когда речь была произнесена, посол начал отвечать на вопросы журналистов.

— О боже, Дьюк, о чем, черт возьми, ты думаешь?! — воскликнул Паттерсон и взволнованно хлопнул ладонью по столу.

— А я восхищаюсь его непреклонностью, — глубокомысленно произнес Хок, пристально глядя в лицо посла. — Он ведь прав.

— Да мало ли, прав он или нет, — сердито буркнул Паттерсон. — Не время сейчас выяснять, кто прав, а кто виноват. Моя команда несет ответственность за жизни этих людей! А этот парень заявляет всем своим коллегам, что… вот черт, это еще что такое?

Мужчины с ужасом вглядывались в экран, не веря своим глазам. Американский посол корчился на земле, а из его ботинок валил белый дым. Вот потрясенные, непонимающие лица двух его юных сыновей, отчаянно пытающихся помочь отцу; но их удерживают агенты безопасности, чтобы оградить детей от ужасающего зрелища. Ноги мужчины загорелись.

— Белый фосфор, — сказал Текс Паттерсон. — Господи! Кто-то добрался до его ботинок и…

Эмброуз увидел взгляд Алекса, прикованный к двум маленьким мальчикам, наблюдавшим, как отец умирает у них на глазах.

— Выключите это! — закричал Эмброуз, вставая. — Выключите же кто-нибудь телевизор!

Кто-то нажал кнопку дистанционного управления, и экран погас.

Мужчины, собравшиеся вокруг стола, замолкли. Все знали, что Хок своими глазами видел жестокое убийство собственных родителей во время плавания к Багамам.

— Текс, — сказал Алекс, подняв голову и пристально посмотрев на начальника ДСБ горящим взглядом. — Тебе объявили настоящую войну. Тщательно организованный джихад. И эта война носит личный характер. Гиена убивает твоих парней по одному. И он любит грязные способы ведения боя.

— Ты знаешь, что самое худшее, Соколиный Глаз? Мы больше не представляем себе, как вести грязную борьбу.

— Но если не воевать, скоро никого из нас вообще может не остаться на свете.

— Ваши предложения? — сказал Конгрив. — Я лично считаю, что если ни у кого из вас нет неотложных дел, то мы не должны покидать это судно, пока не придем к предельно ясному пониманию двух вещей: как выследить этого проклятого Гиену и как поймать его в капкан. Мистер Паттерсон?

Текс откинулся на спинку стула. Меж его потрескавшимися от солнца губами подрагивала незажженная сигарета.

— Да… Позвольте мне начать с самого начала. У нас было одно дело. Я имею в виду, у ДСБ было одно дело. В середине 90-х в Лондоне объявился серийный убийца. Большинство его жертв — молодые, привлекательные женщины. Продавщицы в магазинах. Проститутки. Мою команду привлекли к расследованию, когда он убил служащую госдепартамента. Одну девочку, которую он подцепил в пабе в Сохо.

— Как ее звали? — поинтересовался Конгрив.

— Элис Кернс. Штатная сотрудница невысокого уровня. Отдел по сотрудничеству с африканскими государствами в нашем посольстве на площади Гроссвенор.

— Она была его последней жертвой?

— Да. Это был конец весны, 98-й год. Май.

— Американка, я так полагаю.

— Вообще-то да. Единственная американка, которую он убил. А почему ты спрашиваешь?

Конгрив погладил свои усы, не ответив на вопрос.

— Так, значит, человек, которого вы подозревали в организации убийств в штате Мэн и на которого указал молодой полицейский перед смертью, был подозреваемым в этих лондонских серийных убийствах?

— Да.

— Понятно. И почему же этот Гиена, как вы его называете, получил столь неблагозвучное прозвище?

— Из-за его смеха, — сказал Паттерсон.

— Я не понимаю.

— Видеозаписи, которые были найдены в его пентхаусе на Парк Лэйн, после того как он исчез. На каждой пленке убийца был одет в изношенный черный кафтан. Он был очень осторожен и никогда не показывал своего лица. Но, ей-богу, слышали бы вы его смех. Он был похож на хрип или на вой гиены.

— Гиена был в кафтане, — проговорил Алекс. — Очевидно, араб.

— Определенно, — подтвердил Паттерсон его слова. — Мы очень близко подобрались к нему. Он был известной личностью в Лондоне, крупным бизнесменом. Но, так или иначе, мы сумели сохранить наши подозрения в тайне от прессы. Он понятия не имел, что мы сели ему на хвост. Никто не подозревал об этом.

— Как его имя? — спросил Хок.

— Сней бин Вазир, — ответил Паттерсон. — У него имелся паспорт гражданина Эмиратов, но он был во множестве стран. В Африке, в Индонезии…