«А может, вот так, сгорбившись под тяжестью узла, где-то бредет и мой отец?» — посмотрев на старика, подумал Моренец и вышел навстречу Кочергиным.

— Разрешите помочь…

— Благодарю, молодой человек, — вежливо ответил Кочергин. — Мы и сами как-нибудь управимся.

— А вам помочь? — обратился Коля к девушке.

— Что вы! Что вы! — ответила она и, сбросив с плеч самодельный вещевой мешок, крикнула сидевшему в кузове светловолосому мальчугану:

— Держи, Петрушка!

Но не успела девушка опомниться, как ее мешок оказался в руках Моренца.

— Держи, Петруша! — теперь уже выкрикнул Моренец.

Потом Николай подсадил старика, помог девушке забраться в кузов машины.

Погрузка шла полным ходом.

С группой работниц обогатительной фабрики подошла жена забойщика Вера Ивановна Ковалева.

— Тетенька Вера, тетенька Вера, идите к нам! — послышался чей-то тоненький голосок, и тут же из-за борта полуторки выглянула перевязанная накрест платком черноглазая девочка лет восьми.

Те, кто уже сидел в машине, принимали от Веры Ивановны Ковалевой и помогавшего ей Моренца узлы, а затем и детей.

Грузилась и семья главного геолога комбината Николая Александровича Хрущева^[1].

«Тот самый, — подумал Моренец. — Один из первооткрывателей крупнейших в мире месторождений редких металлов».

— Возьми это, — резко выпрямившись, словно боясь выпустить из рук, Николай Александрович подал оцепеневшей от горя жене тяжелый матерчатый сверток. — Ты знаешь, что он для меня значит… Береги его.

То были его труды: карты с геологическим строением района, расчеты, инженерные выкладки, схемы выработки металлов.

В сероватой дымке, стелившейся за рекой, проглядывали рудничные постройки, новые корпуса обогатительной фабрики… Жизнь замирала. Не дымили трубы, молчаливо стояли подъемники, а на стальных канатах сиротливо висели пустые вагонетки.

Моренец видел, как, сняв форменную фуражку с перекрещенными молотками, главный геолог еще долго и внимательно оглядывал все вокруг. Видимо, вспоминал свою жизнь на Кавказе: крутые обрывы, давно нехоженные турьи тропы, по которым неделями бродил в поисках редких металлов, звездные ночи, костры, возле которых можно было помечтать, набросив на плечи теплую бурку.

Вдали под самым небом маячила высокая гора Кургашилли. Туда не раз он ходил с Беталом Калмыковым, известным в стране партийным деятелем, первым секретарем Кабардино-Балкарского обкома партии. Как-то глубокой осенью Бетал Калмыков поднял на склоне горы блестящий камушек и задумчиво произнес:

— Если б вы знали, Николай Александрович, как нам нужен металл.

А когда поиски редкого металла увенчались успехом, Бетал Калмыков помог Хрущеву встретиться с Серго Орджоникидзе, отдыхавшим тогда в Кисловодске. Разве можно забыть ту встречу, разговор с товарищем Серго и его теплые слова: «Не беспокойтесь, Николай Александрович, все поставим на ноги, а комбинат построим».

— Папа! Папа! — с неподдельной грустью воскликнул Миша. — Почему ты с нами не едешь?

Николай Александрович встрепенулся. Слова сына вернули его к действительности. Он с нежностью посмотрел на Мишу, сидевшего с матерью на большом узле, на его сдвинутую набок шерстяную шапочку и тихо сказал:

— Так надо, сыночек. — Хрущев приблизился к борту машины. — Не волнуйся, Мишенька, скоро и я поеду.

— Когда, папочка?

— Со следующей партией.

Главный геолог судорожно пытался проглотить подступивший к горлу комок.

— Береги детей! — только успел вымолвить.

Шофер резко просигналил, и перегруженная полуторка, набирая скорость, скрылась за поворотом ущелья. Двинулись и другие машины, отправляемые Моренцом. Их было много: часть военных, но большинство рудничных. В одних — раненые бойцы, не успевшие эвакуироваться с госпиталем, женщины с грудными детьми, школьники, престарелые шахтеры, в других — штабелями лежали матерчатые мешочки с концентратами. Дальше в горы их должны были нести альпинисты и те, кому силы позволят тащить на себе хотя бы небольшой груз.

За машинами в облаках пыли тянулись и тянулись подводы с людьми… По обочине дороги шли забойщики, откатчики, крановщики, рабочие самых различных профессий. Еще вчера они спускались в шахты, добывали в штольнях руду, а сегодня, оставив обжитые места, уходили вверх по ущелью, подальше от фашистов.

Набежавшие было тучи расползлись, и снова выглянуло солнце. Островерхие вершины, проглядывавшие из бокового ущелья, штопорами врезались в бесконечную синь.

«Так это и есть грозные башни Тютю-Су?» — Моренец вспомнил, как на сборах в Тырныаузе Юрий Одноблюдов и Александр Сидоренко рассказывали о них.

Как-то перед самой войной, в разгар альпинистского сезона, днепропетровцы из спортивного общества «Сталь» четверо суток поднимались по гладкой стене. Кругом сплошной камень отвесов, на крутизне которых не держался снег и даже орлы не вили гнезд… Один вид стены отбивал желание взобраться наверх. Но Саша Зюзин и его друзья были настоящие альпинисты, смелые, отважные. И на пятые сутки Тютю-Баши сдалась. Над ее башнями заалел победный вымпел украинских альпинистов…

Тяжело было машинам. Моторы урчали и, как люди на большой высоте, задыхались без кислорода. А дорога то снова взлетала вверх, то круто неслась вниз, то поворот один страшнее другого, то отвесные террасы, где машины висели чуть ли не над самой рекой. Шоферы, проезжая опасные места, включали фары.

Вскоре перебрались на другой берег. Повеяло пронизывающей сыростью. А когда ущелье совсем сузилось, то между стенами скал проглянула лишь тоненькая полоска неба.

Только на полпути к селению Верхний Баксан ущелье снова раздвинулось и как-то сразу наполнилось ярким солнечным светом и теплом. Ожила природа вокруг. На плоских горных верхушках, террасах, то тут, то там маячили густые кустарники с пунцовыми ягодами и ярко-красными цветами. Чаще попадались ольха, рябина и целые поселения ирисов с бархатистыми венчиками. По сторонам пестрели живописные полянки. Песчаные отмели чередовались с каменистыми берегами, у которых резвились белогрудые птички-оляпки, а по обочине дороги, словно на параде, выстроились столбиками жирные суслики и по-милицейски свистели вслед уходящим машинам…

Неожиданно колонна остановилась. Слева надвигалось ущелье Адыр-Су, в котором, образуя каскады пенящейся воды, неслась словно бешеная речушка того же, что и ущелье, названия.

Вдоль берега шел среднего роста человек в роговых очках, с большим рюкзаком за плечами.

— Так это Алеша! — без труда узнал Малеинова Моренец. — Видимо, получил нашу радиодепешу о назначении в группу Одноблюдова и спешит нам навстречу…

В ущелье Адыр-Су было несколько высокогорных лагерей: «Молния», «Сталь», «Азот». В одном из них, в лагере химиков, Малеинов ведал учебной частью. Именно со снежных перевалов этого сурового ущелья Малеинову и пришлось осваивать «белые пятна» — непокоренные вершины. Их тогда в районе было немало.

Рыжеволосый, с добрым, умным лицом, Алексей Александрович, которого альпинисты чаще всего называли Алешей, был не просто инженером, но мастером на все руки. А руки у Алеши были золотые — с широкими, натруженными ладонями, везучие, трудолюбивые. Он все умел. Когда нужно, заменял в лагере не только инструктора или лектора, но и электрика, дизелиста, слесаря. Если требовалось установить движок на новой электростанции, он и это делал. На столе рядом с картами, кроками, методической литературой у него всегда лежал большой, словно простыня, лист ватмана, карандаши, рейсшина, циркуль, рейсфедер. Он, как и его младший брат Андрей, хорошо рисовал, чертил, делал эскизы всевозможных спортивных сооружений. А когда его спрашивали: «Для чего ты рисуешь, чертишь?» — Алеша смущенно поправлял на переносице очки.

— Для чего? — говорил он, на минуту прикрыв ладонью свои эскизы. — Для будущего…

Алеша был и большим мечтателем. В его голове рождались дерзкие планы создания благоустроенных спортивных баз в горах, его воображению рисовались изумительные по красоте горные приюты, отели над облаками, подвесные дороги, высокогорные катки, слаломные трассы. Прошли годы. И многие его мечты сбылись…