По Свенсону, выражение "не в фазе" означало, что если какой-нибудь завр вздумает пересечь пути перед самым носом поезда, то и локомотив, и вагоны промчатся сквозь него, а ископаемый побредет себе дальше как ни в чем не бывало - и никакого вреда ни для прошлого, ни для настоящего. Представьте себе эволюционные последствия, если бы на путях миграции гигантских ящеров встали невидимые, но непреодолимые барьеры, иссекли бы древний ландшафт на клетушки, заперли бы какой-то вид или виды в изолированных заповедниках, и не на день, не на два, а до тех пор, пока нам, людям XX века, не надоест путешествовать таким манером! Хватило бы одного этого, чтобы огромные тупоумные ящеры, всемогущие кретины, вымерли много раньше положенного им срока.
Длинные тонкие трубы - минимальная длина тридцать миль - на меньших расстояниях поезда "Интерсити" не окупаются. И эти трубы могут функционировать лишь в эпохе, отстоящей от нас на восемьдесят миллионов лет, - именно в ту эпоху Земля и Солнце находились в специфической точке пространства-времени, где есть условия для возникновения межвременного резонанса. На современной нам Земле - только вокзалы и порталы туннелей. Бывшее железнодорожное полотно использовано под скоростные автострады. Нетрудно понять, что об автомобильном движении в туннелях Свенсона не может быть и речи: машин слишком много, ловушку для выхлопных газов на каждую не поставишь. Да и водители могут инстинктивно вильнуть, уклоняясь от выбежавшей на шоссе призрачной живности, или ударить по тормозам, засмотревшись на какого-нибудь лютого карнозавра, и вызвать тяжелые аварии и невообразимые пробки.
Никак нельзя и раздуть туннели времени в купола, способные вместить хотя бы небольшой город. Переместить в меловой период дома и фабрики при всем желании не получится. Но и железные дороги, проложенные по Свенсону, уже отчасти помогли стране нести бремя перенаселенности. В особенности это касалось грузовых перевозок. В сущности, с перенаселенностью борется каждый, но уж кто как умеет. Я, правда, не обращал особого внимания на выходки фашиствующих сторонников принудительной репатриации, на поджоги мечетей и погромы лавок, принадлежащих "иноземцам", на насилия и зверские избиения. В последнее время меня обуревали другие заботы. Однако давление в перенаселенном котле довело его до температуры кипения, и кипение обещало быть ужасным.
- Эй, веселее! Будет и на нашей улице праздник! - Анита улыбнулась, и мне это понравилось, хотя в улыбке сквозил какой-то натужный оттенок. - "Летнее пламя" - надо же! Мне нравится заглавие, Бернард. Оно берет за живое...
- Спасибо, - сказал я.
На самом деле я чувствовал, что не только поезд, но и я сам решительно "не в фазе".
В ночь накануне поездки в Лондон я испытал очередной приступ озабоченности. Сью спала беспробудным сном, а я вдруг очнулся и ощутил в руках и ногах судорожное подергивание. Ноги хотели бежать куда-то, руки хотели что-нибудь сделать и метались, как бабочки в паутине. Кого винить? Опять меня преследует мой альбатрос *.
"Весенняя роса" была моим третьим романом, моей лучшей книгой, моей надеждой наконец-то прорваться, выношенной в перерывах между лекциями об эпохе Возрождения. Три с чем-то года назад, когда она вышла из печати, я на волне эйфории успеха бросил работу преподавателя истории искусств. Издательство "Юникорн букс" предложило мне контракт и, как померещилось тогда, щедрый аванс под еще не написанное продолжение "Летнее пламя". "Весеннюю росу" покупали неплохо и все же хуже, чем я надеялся. Какой же я был дурак, что променял Джорджоне и Боттичелли на свободу, которая обернулась тюремной клеткой! "Летнее пламя" по-прежнему висело у меня камнем на шее, а мы все глубже тонули в долгах. И роман, кровь из носу, надо было закончить - или вернуть аванс. А из каких, простите, доходов? Меня все чаще подводила память - я забывал, кто есть кто среди действующих лиц и что с ними по моей воле уже приключилось. Приходилось то и дело, притом без всякой охоты, перечитывать "Весеннюю росу" и жалкие начальные странички продолжения - и на это опять-таки уходили часы.
Руки сновали туда-сюда - дерг, дерг... Такими руками ничего путного не напишешь. Время текло меж пальцев. И не происходило ничего нового, только деньги таяли, о чем меня извещали регулярно и пунктуально. Если я ленился нацарапать памятную записку и вывесить ее на видном месте, я забывал даже то, что обещал Сью по дому или шестнадцатилетней Джульетте, - и все потому, что берег свое драгоценное время для себя. Бедняжка Сью пошла бы работать, да не могла: вот уже полтора года она мучилась припадками парализующей усталости какая-то самоновейшая вирусная инфекция.
Я не видел никакого пути назад, к тому Бернарду Келли, каким был прежде. Мало-помалу я становился истерзанным безумцем. Можно ли надеяться, что безумец сумеет раздуть пламя "Летнего пожара"? И почему я забываю, почти забыл, о ком и о чем собирался писать? Наверное, потому что новая книга стала для меня просто-напросто обузой, тяжкой, как свинец. С четырех до шести утра я лежал без сна и нервничал, меня била дрожь, и я спрашивал себя, скоро ли у нас не останется иного выхода, кроме как продать дом.
Сквозь занавески стал просачиваться рассвет. Тогда я разглядел нашего кота Бена (полное имя - Бенвенуто), сонно растянувшегося в кресле. Большую часть дня рыжий зверь тоже проводил в царстве снов. Обычно его самозабвенная лень меня успокаивала: вот уж кто уверен в крыше над головой и в завтрашнем дне, и не гложут его никакие печали... Сегодня зрелище дрыхнувшего кота вогнало меня в панику. Почему мне не дано призанять у Бена хотя бы часть его праздного, ничем не занятого времени? Ровно столько, чтобы закончить "Летнее пламя" быстро и безошибочно: я пишу, а весь мир замер недвижимо. В общем, я окончательно потерял сон, да еще и истерзал себя до изнеможения. И вот несколько часов спустя еду в Лондон умолять об отсрочке.
В сущности, мелькнула мысль, жизнь моя подошла к последней черте. Как она будет выглядеть, эта черта? Сверхдоза снотворного где-нибудь к концу лета? Или прыжок на рельсы под поезд метро в Лондоне? Сью, быть может, получит какую-никакую страховку. Но как же страшно очнуться покалеченным, но живым, неудачник, и еще инвалид в придачу...
Не исключено, что ослабление памяти будет усиливаться до тех пор, пока не вынудит меня отойти от всего и вся. Но куда отойти? И как?
Промчался встречный, вернув меня рывком к действительности. Смазанный промельк окон без единого различимого лица за ними, горизонтальный ураган. Анита хмурилась, посматривая на часы.
- Нет, вы только взгляните!..
Я показал за окно - еще одно стадо утиных клювов паслось у речки. Самый долговязый вдруг вытянул шею и заревел, а может быть, затрубил. Собратья-завры тут же последовали его примеру, тревожно вывернув свои гребни-флюгера в одном направлении. Из тополиной рощицы вывалился исполинский хищник, помахивая недоразвитыми передними лапками и распахнув ужасающую зубастую пасть. Я прижался к стеклу носом, а Анита щекой, но поезд проскочил мимо, так и не позволив нам увидеть, чем это кончилось. От давления на стекло ее щека ненадолго посинела, словно от оплеухи.
- Ну и чудовище! - сказала она и поправила волосы.
- По-моему, это был горгозавр... - Оскал исполина мог бы обратить в камень кого угодно. - Не хотите ли чашечку кофе, Анита? Или пива? Я, правда, не знаю, пьете ли вы пиво...
Мне не следовало бы швыряться деньгами - в вагоне-буфете все наверняка втридорога... ну и черт с ним, в конце концов.
- Нет, спасибо, не будем транжирить. Она снова ушла в свою скорлупу.
- Не думаю, что пассажирам часто доводится видеть крупных хищников. В эту эпоху их осталось мало.
Она мрачно усмехнулась.
- Это знамение. Разрушители обречены. Шло время. Местность за окном становилась суше, растения ниже ростом. Попадались отдельные деревца и большие заросли саговника с серыми мохнатыми плодами, смахивающими на ананасы. Парочка ящеров со змеиными шеями, похожая на ощипанных страусов, устроила забег наперегонки - клювастые головы задраны вверх, трехпалые передние лапки подняты вперед, как у богомолов, а длинные суживающиеся хвосты вытянуты назад. Спасаются, учуяв какого-нибудь карнозавра? Соревнуются, кто первым добежит до подруги? Или кто первым отыщет вкусные яйца на закуску? Далеко же меня занесло с той поры, как я покинул вокзал Нью-Стрит! А с другой стороны, я гораздо ближе к современности, чем хотелось бы. От Лондона, дождя и издательства "Юникорн букс" меня отделяют - посмотрим - какие-то сорок минут. Соревнующиеся страусоящеры пропали из виду. Пассажиры рылись в своих чемоданчиках, сражались с кнопками электронных секретарей, шуршали розоватыми страницами "Файнэшнл тайме".