Некоторые протестанты считали — в периоды с 1689 по 1697 год и с 1702 по 1713 год, — что Людовика XIV вынудят его враги (англичане и голландцы) вновь установить режим Нантского эдикта. Среди французских католиков, напротив, можно было пересчитать на пальцах обеих рук сторонников этого положения. Самым известным из последних был Вобан. Король совершенно не посчитался с его мнением. Даже если бы он подумал, что в октябре 1685 года он допустил политическую ошибку, он счел бы более опасным теперь отменить эдикт Фонтенбло. Эту точку зрения разделяли лучшие представители власти. Ламуаньон де Бавиль критикует в частных разговорах отмену Нантского эдикта, но он считает, что перед лицом европейского общественного мнения королю Франции невозможно пойти на попятный. Теперь только остается проявлять, применяя новый закон, твердость, гуманность и разумность^{117}.

Такой разумности, как известно, Людовик XIV не был лишен. Смерть архиепископа Арле в 1695 году избавила его от одного из злых гениев. Противоречивый характер депеш интендантов, писем прелатов (теперь немного успокоенных) и миссионеров и рапортов некоторых чиновников охладил его оптимизм. Восстание камизаров в июле 1702 года произвело на него сильное впечатление. А неспособность Монтревеля, «поджигателя домов», подавить Севеннский бунт поразила его еще сильнее. И не случайно то, что Людовик заменил Монтревеля маршалом де Вилларом. Виллар коренным образом изменил положение меньше чем за восемь месяцев (апрель — декабрь 1704 года). «Известно, что Виллар создал новую систему и, действуя мягко, но твердо и впервые заговорив о милосердии к населению, о прощении населения, которое фанатично страдало, добился всеобщего ослабления напряженности»^{112}. 6 ноября Эспри Флешье, Нимский епископ, писал: «Вы правы, сударь, что поздравляете нас сейчас со спокойствием, которым мы наслаждаемся. Больше не убивают, не поджигают, дороги почти полностью свободны. Большинство вооруженных фанатиков сдается с оружием»^{39}. Начиная с этого решающего 1704 года, «переход через Пустыню»[88] будет менее жестоким для протестантов королевства.

Но кто когда-либо узнает, сколько за двадцать лет было совершено насилий над совестью? И сколько причастий, совершенных по самому торжественному обряду, были святотатственными, «ибо для тех, кто верил в реальное присутствие Иисуса Христа в облатке и в пресуществление, как давать облатку тем, кто не расположен принять Иисуса Христа с уважением и любовью?»^{249} Здесь больше не идет речь ни о политике, ни о прагматизме, ни об оппортунизме. В то время, когда Реформа оставалась близкой к своим истокам, когда Контрреформа достигла наивысшей точки, христиане были очень далеки от современного экуменизма. Логика отмены Нантского эдикта привела наихристианнейшего короля к тому, что он заставлял и поощрял совершать десятки тысяч святотатств.

Глава XXII.

ДЕСЯТИЛЕТНЯЯ ВОЙНА

Война, начавшаяся в 1688 году, возникла, по мнению некоторых историков, в результате проведения политики «присоединений», которая — и в этом парадокс — была как раз направлена на то, чтобы ее предотвратить. Поводом для нее послужили события, связанные с Пфальцем, но замысел осуществления «славной революции», преследующей восстановление протестантизма во дворце английских королей, предшествовал штурму Филипсбурга, предпринятому французскими войсками. Эта война привлекла к себе внимание великими сражениями, разыгравшимися на суше — при Флерюсе, Стенкерке, Неервиндене, — но в основном война ведется на море. Слишком много предвзятых мнений скрывают ее действительную сущность, которая весьма причудлива и парадоксальна, но которая больше, чем любая другая, предвещает наши современные войны.

Многие авторы описывают этот затянувшийся конфликт как следствие империалистической политики, проводимой Версальским кабинетом, но они сами противоречат себе, как только называют его «войной Аугсбургской лиги». Лига, образованная в Аугсбурге 9 июля 1686 года императором, Швецией, курфюрстом Баварским и Испанией, к которой примкнули со 2 сентября Пфальцский курфюрст и герцог Гольштейн-Готторпский, а затем и Виктор-Амедей II Савойский, утверждала, что поддерживает перемирие, заключенное в Регенсбурге. Но члены лиги были, в свою очередь, связаны договорами с Соединенными Провинциями, с Англией и Бранденбургом. Подобное подкрепление превращало Аугсбургскую лигу в лигу европейскую, где отсутствовала только Дания. Поэтому невозможно не рассматривать ее иначе как военную машину — своего рода механизм устрашения и удушения, — направленную против Франции. Все эти нации, вступившие прямо или косвенно в коалицию, проявили политическую ловкость в том, что говорили только о своем стремлении к миру и к сохранению статуса-кво, в то время как Людовик XIV, Круасси, Лувуа и Вобан проводили открыто, без лицемерия с 1679 года совершенно противоположную политику, которую один специалист по войнам тех времен назвал «агрессивной обороной». Но нельзя смешивать оборону, даже агрессивную, с империализмом.

Падение Якова II

Политически, а следовательно, и стратегически Великобритания была самым нестабильным местом в Европе. Людовик XIV и де Круасси поняли это сразу после восшествия на престол Якова II. Карл II разгневал и восстановил против себя большую часть своих подданных тем, что вел неподобающий образ жизни и проявлял непомерную авторитарность; а его обращение в католичество было незаметным, можно было бы сказать — тайным. Совсем иначе обстояло дело с его братом и наследником. Бывший герцог Йоркский был воинствующим «папистом». Если его восшествие на английский престол в 1685 году оставило спокойным английское общество, причиной тому было отсутствие у него детей от второго брака: после него на престол взошли бы его дочери, Мария или Анна, обе протестантки, старшая из них была замужем за Вильгельмом Оранским. Вот этим объясняется поражение обоих восстаний 1685 года — восстания герцога Монмута в Англии и восстания графа Аргайла в Шотландии, очень быстро подавленных. Королевская прерогатива удерживалась или даже укреплялась. Парламент проголосовал за предоставление Якову II доходов больших, чем прежнему монарху, но эта обновленная монархическая лояльность длилась недолго. Новый король допустил такие религиозные и политические оплошности, — а ведь в то время религия и политика были неотделимы друг от друга, — что после трехлетнего правления восстановил против себя почти всю протестантскую общественность. Он вернул в лоно римской курии домовую церковь королевы, направил своего посла в Рим (январь 1686 года), привлек в Лондон разные конгрегации и даже иезуитский коллеж, прогнал пасторов, рьяных приверженцев Англиканской церкви, ввел в высшую администрацию таких католиков, как герцог Тэрконнел (лорд-депутат в Ирландии). Опубликовав 14 апреля 1687 года декларацию-индульгенцию, которая освобождала от «Теста» (то есть от англиканской присяги на верность, которую давали чиновники) католиков и диссидентов, он вызвал гнев официальной Англиканской церкви, парламента и простого люда, а также недовольство протестантских диссидентов, не желающих, чтобы их путали с «папистами». Распустив 12 июля того же года парламент, Яков II еще больше утратил свою популярность. Все, впрочем, было против него: в то время как он договаривался с Голландией, в Англии его подозревали и распускали слухи, что он сообщник Людовика XIV; его считали чуть ли не виновным за отмену Нантского эдикта.