С 1668 по 1677 год король укрепляет, в сотрудничестве с Вобаном, северную границу. («Слабая точка французской монархии, — напишет потом Клаузевиц, — находится между Парижем и Брюсселем»{159}.) Это были в первую очередь Ландреси и Филиппвиль, Аррас и Лилль, затем Менен, Конде-на-Шельде, Дюнкерк, Дуэ, Кале, Монтрей, Ле-Кенуа, а на востоке — Верден.
После Нимвегенского мира Вобан разрывается на части. Умудренный опытом войны против Голландии, зная сильные и слабые точки укрепленных или покоренных им городов, он там что-то поправлял, строил и перестраивал. В течение одного лишь 1679 года «Людовик XIV проводит работы на севере: в Мобеже, в Сент-Омере, Авене и Валансьенне; в Лотарингии: в Монмеди, Лонгви и Фальсбуре; в Эльзасе: в Юнингене; в Конте: в Безансоне и Салене; на юге: в фортах Бельгарде и Ла-Гарде (в Пра-де-Молло), в Монлуи и Вильфранш-де-Конфлане, наконец, в Тулоне. Юнинген защищал Верхний Эльзас своими пятью бастионами. Монлуи и Вильфранш прикрывали Конфлан и Руссильон, Ла-Гард держал под защитой Валеспир. В 1680 году над планами Вобана трудились в Амблетезе, Эре, Седане и Байонне. А в 1681 году в Тионвиле и в Сен-Мартенде-Ре. В 1683 году в Бель-Иле, Бресте, Гравелине и Биче. В 1685 году в Бле и в Сен-Жан-Пье-де-Пор. В 1687 году в Бельфоре (Эльзас), в Бламоне (Франш-Конте). В 1698 году в Ла-Рошели, Камаре и Бушене. В 1689 году в Фор-Шапю и в Шато-д'Олерон. Из этого следует, что король теперь полностью доверяет Вобану оборону прибрежных фортов, как он доверял ему вначале организацию военных укреплений на суше.
Король не щадит себя. Этот монарх, который производит впечатление человека, не любящего себя утруждать передвижениями, всегда готов к действию, как только речь идет о фортификациях. В мирное, как и в военное, время он осматривает, инспектирует, критикует или любуется ими. В 1662 году он оценивает Гравлин и Дюнкерк. В 1667 году инспектирует Бенш и Шарлеруа, а в 1670 году — Сен-Кантен, Ландреси, Ле-Кенуа, Аррас и Дуэ. Накануне войны с Голландией он отправляется во Фландрию с единственной целью: проверить прочность нашей передовой линии обороны. В мае 1671 года Людовик следит за работами, ведущимися в Дюнкерке, производит инспекцию в Берге и Ауденарде. Месяцем позже он посещает Турне, Ат, Шарлеруа и Филиппвиль. В июле он едет в Ле-Кенуа. Во время войны он находит время, чтобы осмотреть Филиппвиль, Аррас и Лилль (1673), Осонн (1674), Конде-на-Шельде (1675), Кале, Гравлин и еще раз Лилль (1677). 26 февраля 1678 года он дает распоряжение, чтобы усилили укрепление Вердена.
После Нимвегенского мира король совершает инспекционные поездки вдоль гигантской линии строительства «железного пояса»{141}. В течение одного только июля месяца 1680 года Людовик XIV посетил Булонь, Виссан, Кале, Эр, форт Святого Франциска, форт Людовика Святого, Гравлин и Дюнкерк, а в августе того же года — Менен, Конде, Валансьенн, Камбре, Ландреси, Авен, Мобеж, Филиппвиль, Шарлевиль, Мезьер, Седан, Стене, Монмеди. С 14 октября по 5 ноября 1681 года он осматривает укрепления Сент-Мари-о-Мин, Брейзаха, Страсбурга (цитадель и форты), Марсаля, Нанси, Лонгви{167}. Он стал не менее компетентен, за исключением математики, чем сам господин де Вобан. Как и он, король — архитектор: и тот и другой любят соединять красоту форм фортификационных сооружений с их эффективностью. И тот и другой стараются прикрыть страну, не портя, а порой и украшая даже пограничный ландшафт. Счастливое это было время, когда имелась возможность спроектировать и реализовать подобные гармоничные сочетания!
В то время существовала национальная гармония (явная или подспудная): согласие между королем и народом относительно необходимости установить надежные запоры на границах. Особенно заинтересованы в этом были его подданные покоренных провинций, но они осознали это по-настоящему лишь через десять или двадцать лет. Все королевство выиграло от этого, в особенности жители открытого города Парижа. И культурная часть нации с интересом, а то и со страстным увлечением следила за ходом строительства укреплений на границах. Кстати, в 80-е годы XVII века все внимание было обращено на искусство осады городов и лагерного расположения войск. Учатся искусству строительства фортификаций у иезуитов, обосновавшихся на улице Сен-Жак, а также в разных коллежах ораторианцев. «Всеобщий словарь» Фюретьера нашпигован словами и выражениями, имеющими отношение к этой дисциплине. Высказывания, касающиеся недавних осад и взятий крепостей, вошли в поговорки: «Трудно покорить Фландрию, потому что в ней крепости на каждом шагу»{42}.
Тот же Фюретьер подчеркивает, что политика построения фортов — вещь весьма деликатная. «Образно говорят, что форт на границе вызывает ревность у соседних государств и королей не только тем, что у них появляется желание им овладеть, но еще и потому, что они опасаются, как бы такие укрепления не послужили плацдармом для агрессии против них»{42}. В таких случаях всегда возникает двусмысленность. Но французская историография вовсе не обязана приспосабливаться к интерпретациям недругов, которые видели агрессию и провокацию там, где Людовик XIV и Вобан планировали всего лишь улучшить защиту королевства.
То, что верно в отношении новых укреплений, также верно в отношении присоединений к Короне. Если тогда и были укрепления без присоединений, то не было присоединений без укреплений. Кстати, как форт, присоединенная Людовиком XIV к Франции территория вызывает ревность у соседних государств и королей. Inde irae («Отсюда гнев»).
Эпидемия присоединений
Будь у Испании ясный и четкий закон о престолонаследии, не было бы войны за испанское наследство. Если бы в имперских пограничных провинциях не господствовало путаное феодальное право, которое отразилось в статьях Вестфальского мира, как отражаются черты красавицы в ее зеркальце, король никогда не начал бы своих присоединений. Но Мюнстерский договор был исключительно двусмысленным и туманным. У Людовика были отличные юристы. Можно было вполне законно ими воспользоваться (так как мир способствовал этому), чтобы улучшить и укрепить границы, делая их более естественными и менее доступными. Маркиз де Лувуа готов был приступить к выполнению этой задачи. Но для того, чтобы оправдать наши претензии, нужен был компетентный, упорный и в некоторой степени циничный юрист. Маркиз де Помпонн не подходил для этого, здесь скорее нужен был такой человек, как Кольбер де Круасси, брат генерального контролера, который уже был приобщен к новому политическому стилю. Поэтому Людовик XIV поблагодарил за услуги Помпонна (18 ноября 1679 года) и назначил на его место Круасси.
Новый министр иностранных дел — ему было за пятьдесят — считался хорошим юристом. Он до этого был президентом высшего совета Эльзаса в Энзисгейме (1657), президентом в парламенте Меца (1662). Он обладал большим опытом дипломатической работы: король уже раньше назначал его своим уполномоченным в Ахене (1668), послом в Лондоне (1670–1674), чрезвычайным послом при конгрессе в Нимвегене (1678). Де Круасси был хорошо знаком с нашими восточными марками (пограничными областями): он одно время был интендантом Эльзаса (1656), а его парламентская служба связывала его с епископатами Лотарингии. Он досконально знал все статьи Вестфальского договора и ничего не предпринял в Нимвегене, чтобы сделать их более понятными. И теперь оставалось лишь применять это искусство на практике.
Помпонн подготовил почву в 1679 году. Франция продолжала обхаживать Карла II Английского. Она подписала договор о дружбе (дружба оказалась очень дорогой: нам пришлось платить по сто тысяч фунтов в год в течение десяти лет) с Великим курфюрстом Фридрихом-Вильгельмом (25 октября) и такой же договор с Саксонским курфюрстом (в ноябре), а предполагаемый брак Монсеньора с Марией-Анной-Кристиной-Викторией Виттельсбахской должен был, казалось, обеспечить союз с Баварией.
Искусство присоединений заключалось в том, чтобы, опираясь на право, добиться, как бы невзначай, подписаний высочайших указов о присоединении к королевству территорий, которые феодальное право и договоры, возможно, тоже присоединили бы. В сентябре 1679 года и в августе 1680 года парламент Безансона присоединил таким образом графство Монбельяр, невзирая на жалобы герцога Вюртембергского. В Эльзасе, провинции, где герцог Мазарини допустил — до своей опалы (1673 г.) — ослабление французского влияния, прибегли к военному давлению (оказанному на Десять городов бароном де Монкларом, новым губернатором) и подкрепили его указами Брейзахского совета. Имперские города, даже недоверчивый Кольмар, вынуждены были дать твердую клятву. А затем «в январе 1680 года сеньоры и города, владеющие ленами, находящимися в подчинении префектуры Десяти городов и резиденции прево Виссембурга, были принуждены принести клятву верности королю. Среди них был маркграф Баденский и герцог Цвейбрюккенский. Совет указом от 22 марта объявил постоянным суверенитет короля над этими ленами и приказал жителям этих местностей дать присягу верности королю, их единственному государю, и прикрепить королевские гербы на двери городов и общественных зданий. Затем были перечислены другие города, среди которых Страсбург, а также другие сеньоры и все имперское дворянство Нижнего Эльзаса. После указа, провозглашенного в августе 1680 года, один лишь Страсбург оставался независимым в Эльзасе»{216}. Таково было мнение Людовика XIV, де Круасси и Лувуа. Император же и принцы Империи далеко не разделяли это мнение.