— Зачем мне ваш портрет! Билет давайте...

— Заладила одно: " билет. Газет в руки не бе-

— Постыдились бы оскорблять, я вам в матери го¬

жусь.. Не мешайте проходить людям.

Антона поразило поведение Дарьина, его грубый тон.

«А ведь я тоже не отличаюсь выдержкой и вежли¬

востью и выгляжу иногда, наверно, таким же против¬

ным», — подумал он с осуждением.

У Антона оказалось два билета. Олег прошел с ним,

словно делая ему одолжение.

Дарьин любил большие получки, в работе был норо¬

вистый и непримиримый, бригаду держал в страхе, и она

действовала, как заводной механизм. Один раз нагре¬

вальщик уронил раскаленную болванку прямо на педаль,

молот сильно хрястнул и исковеркал лежащую на штам¬

пе поковку. Злобно оскалившись, Дарьин запустил в на¬

гревальщика клещами, и не увернись тот за угол печи,

увесистые кузнечные клещи оставили бы добрую отмети¬

ну на его горбу.

рете... Ставят только

— Будешь знать, как ронять!..

Сейчас, подойдя к Дарьину, Антон сказал, как бы

объясняя причину своего появления в бригаде:

— В штамповщики перехожу.

— Рановато, — бросил Олег неодобрительно. — Рис¬

кованно: ногти не обламай... Я два года у печи терся,

прежде чем встать к молоту.

— Тебя не поймешь, — ответил Антон. — То говорил,

довольно стоять за спиной Фомы Прохоровича; сейчас

говоришь — рано.

Дарьин штамповал тяжелую и сложную деталь. Ан¬

тон до обеда следил за Олегом, запоминал каждое его

движение: как он раскладывал и менял клещи, как пово¬

рачивал деталь в ручьях, сколько делал ударов и какой

силы... А после перерыва Антон попросил:

— Дай-ка я попробую.

— А если испортишь? — придирчиво спросил Олег, с

неохотой передал клещи и отступил в сторону, сухо под¬

жав губы.

Чувствуя на себе его недружелюбный взгляд, Антон

связанно, несмело повторял движения Дарьина, отковал

деталь и с досадой отметил, что одна часть ее не запол¬

нила ручья. Дарьин рванулся к нему:

— Весь металл на хвост оттянул! Не видишь!

— Вижу, — огрызнулся Антон.

Нагревальщик положил перед ним вторую заготовку.

Напрягаясь, нервничая, Антон испортил и эту: теперь в

другую сторону перепустил.

Дарьин грубо оттолкнул его:

— Хватит, отойди!

— Не отойду! Теперь я знаю, как надо. Теперь вый¬

дет, честное слово! — крикнул Антон.

— За брак с меня будут высчитывать, а не с тебя, —

Дарьин отнял у Антона клещи и отстранил от молота.

Но Антон не уходил: он упрямо стоял поодаль —

учился.

В конце смены Олег подсчитал откованные детали и

удалился, усталый и самодовольный, небрежно пригласив

Антона идти домой. Но Антоном все настойчивее овладе¬

вало желание доказать Дарьину, что он сумеет управить¬

ся с этой деталью.

Цех опустел, грохот утих, за окнами белел во тьме

снег. На небе, правее трубы, пылала лазоревая звезда.

Морозило. В корпусе перекликались наладчики и слесари.

Отыскав десятка два заготовок, Антон остановил

старшего мастера, попросил:

— Дядя Вася, я нашел несколько некачественных

болванок, разрешите мне обработать их?

— Что за новости? Ступай домой...

— Дарьин-то не дал мне... — пожаловался Антон.

— Не дал? Ах, сатана! — вскричал Василий Тимофе¬

евич, и Антон не понял, восхищается он им или осуж¬

дает. — Вот так дружка ты заимел! — Сняв кепку, погла¬

дил бритый череп, из-под ладони испытующе покосился

на парня, сжалился: — Ладно, только зря не бухай. Я

подойду после...

Антон подождал, пока нагреется металл, пустил мо¬

лот, вынул заготовку, аккуратно положил на штамп и

нажал педаль. Гулко разнеслись по корпусам пять оди¬

ноких ударов. Поковка не получилась.

«А вот сейчас' выйдет. Должно выйти» — убеждал

себя Антон.

Выкатил кочережкой вторую, подхватил клещами, по¬

нес, положил, надавив педаль, ударил раз, остановился,

обследовал, поправил в ручье, ударил еще раз, опять

взглянул, опять поправил. Но и эта деталь не вышла, —

металл не заполнил формы; откинув в сторону поковку,

Антон опять упрямо повторил: «Врешь. Выйдешь! Сейчас

обязательно выйдет. Эта наверняка получится».

Достал из печи третью заготовку, с надеждой опус¬

тил на штамп, и вспышка озарила его беспокойное, как

будто похудевшее лицо, сосредоточенные, немигающие

глаза. Опять брак!

«Что такое?!» — подумал он тоскливо и огляделся: в

Корпусе было тихо, пустынно, полутемно; приподнятое

вначале настроение угасало. Не вышли четвертая, пятая

и шестая поковки. Антон отшвыривал их рывками, с до¬

садой, переводил дыхание и опять поворачивался к печи,

брался за кочергу. Он вытягивал новую болванку, зажи¬

мал ее клещами, — она притягивала его взгляд слепящи¬

ми, переливающимися, какими-то чарующими тонами, —

и с мольбой и отчаянием шептал, точно в этом искря¬

щемся куске металла заключалась его судьба, его сча¬

стье:

— Выйди!.. Пожалуйста!.. Хоть один раз!.. Голубуш¬

ка!..

Но сталь мстительно кидала в лицо ему раскаленные

брызги, шипела, меркла, не покорялась — коробилась,

перекашиваясь. Антон обливался потом, каждая заготов¬

ка вытягивала силы, опустошала; у него кружилась голо¬

ва, слабели ноги, и полночная тишина гнетуще давила

на плечи.

«Ну что делать?»—думал он, устало свесив руки.—

Надо бросить сегодня, завтра еще попробую... Пойду

домой, усну». — Но не уходил. Какая-то независимая от

него сила, упрямство удерживали тут; на секунду пред¬

ставил Дарьина, его снисходительную усмешку, его го¬

лос: «Рискованно: ногти не обломай». Это заставило со¬

брать силы, кинуться к печи и выхватить еще одну бол¬

ванку.

«Я неуверенно штампую, смелее надо, крепче», —

убеждал он себя, восстанавливая в памяти приемы Дарь¬

ина, Фомы Прохоровича, их движения.

Отковал еще две детали — и испортил: у одной пере¬

кос, вторая не заполнила формы. В ярости грохнул об

пол клещами, метнулся к окну, ткнулся лбом в стекло и

заплакал — от ненависти к себе, к молоту, оттого, что

устал, что голоден, что уже поздно — за полночь, что не

удалась ни одна поковка.

И вдруг на какое-то мгновение он увидел свое село,

родную избу, прудик перед окнами, высокие ветлы, густо

закиданные грачиными гнездами, и себя — маленького

парнишку Антошку; вот он карабкается по сучьям ветлы,

все выше, выше, к гнездам, выше гнезд! Грачи всполо-

шенно хлопают крыльями, в беспокойстве кружатся над

деревьями, хрипло и надсадно кричат. А снизу доносится

тревожный и в то же время ласковый голос матери: «Ан¬

тошка! Антошка! Куда ты залез, бесенок? Упадешь ведь!

Слезай, тебе говорят! Слышишь?».

А Антошка уже выше гнезд, деревья плавно качаются

какими-то кругами, тонкие сучья гнутся; и страшно и

гладко — дух захватывает! Оттуда все кажется ему ма¬

леньким: мать внизу, изба, корова; далеко видна Волга,

заречный лес, в пойме люди косят траву, по реке идет

буксирный пароход с баржами. Красота!..

«Антоша! — зовет мать. — Да куда же ты забрался,

батюшки мои! Слезай, сынок, упадешь ведь, разобьешь¬

ся! А то я отца позову».

Но голос матери заглушается грачиным криком...

...Антон очнулся, когда Василий Тимофеевич тронул

его за плечо.

— Чего уткнулся в окошко! Солнышка ждешь? Оно

еще по Африке, небось, гуляет — когда-то вспомнит про

нашу кузницу! — Старший мастер был голосист и ожив¬

лен. — Становись скорее, я тебе подам, и домой пойдем:

поздно. — Несмотря на свою тучность, мастер двигался

легко, и когда у Антона опять не вышла деталь, встал