В ответ хлопает калитка, и на тихой улице смолкают торопливые шаги Пашки.

«С чего это я ружье пообещал? Не наделал бы глупостей!» — запоздало думаю я. Но, видно, этот вопрос для меня давно решен.

— Что это парнишка зачастил к вам? — спрашивает Акимовна, заглянув в комнату. — Заметили, глаза у него шустрые, так и нижут, так и шарят…

— Это же Копейкин, Акимовна!

— Копейкин?.. — удивилась она. — То-то, я вижу, конопатый, не с нашей улицы. У нас или рыжие, или черные, а таких нет. Спрашивала у соседки про Копейкина, та сказывала: в задах на квартире живет. Настоящая фамилия его Рублев, а это уж ребята прилепили ему — Копейкин. Мальчишка ничего, палец в рот не клади…

— Бойкий и смышленый, — перебил я ее.

— Ну уж и бойкий! Сидит, носом шмыгает.

— Это у него, Акимовна, возрастное.

— Ну, разве что… — примирилась старушка.

БОЛЬ СТАРОГО ТАЕЖНИКА

Утром я, как обычно, проснулся рано. Выхожу во двор. Еще темно. Спит поселок, окутанный черным мраком. Над ним безмолвной тундрой стелется небо с далекими звездами. Морозный воздух сух и звонок — верная примета: к ведру.

Слышу на улице хруст настывшего за ночь ледка под чьими-то торопливыми шагами. Из трубы соседского дома, словно сигнал, взвивается дым, и тотчас же на востоке в полоске появившегося света возникают крутые отроги.

Радостно шепчу:

— Утро, утро!

А шаги на улице все ближе и неожиданно обрываются у нашей калитки. Слышу заговорщический шепот. Кто бы это йог быть так рано? Стою жду. Чья-то рука осторожно касается щеколды, но калитка заперта изнутри.

— Кто там? — кричу.

Тишина.

Подхожу к калитке, открываю:

— Гурьяныч?..

— С добрым утром. — Старик неловко протискивается в калитку. — Мы насчет вчерашнего разговора. Не раздумали?

— Что вы, Гурьяныч, конечно, пойдем. Сразу же после двенадцати отправимся. У меня все готово.

— Я вовремя буду тут. А как насчет Пашки? Из-за спины Гурьяныча высовывается улыбающаяся физиономия.

— Это уж ваше дело.

— Оно, конечно, ну, а вы как?

— Я, Гурьяныч, схожу в школу. Если он подтянулся, отпрошу его.

— Точно, — подтверждает старик. — А как пойдет, за кашевара или самостоятельно?

— Обещал я ему ружье.

— Ну и как же, достали?

— «Ижевку» одноствольную дам. Пашка встрепенулся.

— Пойдем, дедушка, слышишь, пойдем, дядя сказал: «Дам», — значит, даст.

И он утащил старика в предутренний сумрак еще спящего поселка.

Утром я зашел в школу. Была первая перемена, В учительской меня встретила Мария Елизаровна, руководительница 6-го класса, где учился Пашка. Стоило мне назвать его имя, как на лице учительницы сразу вспыхнуло беспокойство. Но узнав, что я пришел осведомиться о делах парнишки, она успокоилась.

— Я думала — не случилось ли что с ним. Очень боюсь за него. В нем столько энергии, вечно он что-то придумывает, куда-то спешит.

— А учится как? — спросил я ее.

— Пашка способный мальчик, может учиться на отлично, но срывается.

— Он говорит, что по математике не успевает, решать задачи ему помогает дедушка.

— При желании он и сам справляется с математикой. А насчет дедушки — это его фантазия. Мы знаем другое: когда в нем зреют какие-то таежные замыслы — учеба отодвигается на второй план и тогда неизбежны провалы.

— Я хочу отпросить его на неделю с собой в тайгу, С нами пойдет и его дедушка. Как вы на это смотрите?

— Нельзя ли обойтись без него?

— Конечно, можно. Какой из Пашки еще помощник, но дело в том, что мы с Гурьянычем допустили оплошность, посвятили его в свои планы, и теперь он захвачен ими. Признаться, мы боимся, если уйдем без него — он сбежит самовольно. Как бы хуже не получилось, Заблудится!..

— Зря, конечно, вы посвятили его в свои дела. Но если он уже настроился, знаю, его не удержать. Вы поставьте все же перед ним непременное условие — нагнать пропущенное, и пусть дедушка зайдет ко мне, как только вернетесь. — И, подумав, добавила: — Я отпускаю его еще и потому, что для ребят такие прогулки и общение с природой очень полезны. Прошлый раз Пашка ездил с дедушкой ловить маралов. Мы попросили его рассказать одноклассникам об этой необычной охоте. И знаете, он очень хорошо справился, было интересно слушать даже нам, педагогам. И Пашка как-то повзрослел после этой поездки в тайгу.

— Значит, благословляете?

— Пусть идет, но, повторяю, при условии, если он ликвидирует пробел в учебе и вы проследите за этим.

Я поблагодарил учительницу.

Во втором часу мы уже шествовали по улице в полном походном облачении. Какими легкими казались первые шаги от людской суеты, от бревенчатых изб, от назойливых звуков! На душе простор, свобода, В эти минуты ты добрейший человек в мире.

Наш караван представляет странное зрелище. Впереди Гурьяныч в суконной однорядке, туго перехваченной кушаком, в легких юфтовых ичигах. Он успел утром сбегать в баню, посвежел, как дуб, сполоснутый первым весенним дождиком. Тяжелыми шагами старик приминает отогревшуюся землю. В его фигуре, в каждом движении — опыт прожитых лет, и так же, как и у меня, желание скорее попасть в тайгу, насладиться весенним буйством природы.

За ним, безнадежно понурив голову, бережными шагами идет Кудряшка, завьюченная, что называется, от ушей до хвоста. Объемистые кожаные сумы с продуктами, какие-то свертки, котел, чайник, мешок с овсом, топор, палатка — все это лежит на ней копною, перевязанное веревкой. Нижняя губа лошади отвисла, уши врозь, спина под тяжестью вьюка прогнулась, ноги в коленках плохо сгибаются: видно, Кудряшка действительно «на исходе».

Следом шагает Пашка. У него за плечами поблескивает длинным стволом «ижевка». Телогрейку перехватывает тяжелый патронташ, наполненный заряженными патронами. Идет он ровным, воинственным шагом. В его фигуре стремительность сапсана. Позади него бежит на ремешке Жулик. После случая с собачником хозяйка охотно отдала его Пашке в тайгу. Собачонка то забегает вперед и, повернув голову, сверлит Пашку любопытными глазами, пытаясь угадать, куда ее ведут, то вдруг на ее морде появляется растерянность, она отстает, прячет свой не ахти какой хвост глубоко между ног, тянется на поводке, пытаясь вырваться.

Пашку провожают завистливыми глазами мальчишки: рыжие, черные и веснушчатые. Он понимает, какая важная роль досталась ему, — идет бодро, будто направляется в Африку за львами. И Кудряшка в эти минуты, вероятно, кажется парнишке слоном, прокладывающим путь в джунглях.

Вижу, один малец отрывается от толпы, быстро нагоняет Пашку, поворачивает к нему свою морденку, измазанную брусничным соком, не может оторвать глаз от «ижевки».

— Вот это да-а!.. Правдашняя? — поражается он.

Пашка выпрямляется, не чувствует земли, шагает широко.

— Смотри, Копейкин, как бы штаны не лопнули! — иронически замечает малыш, но с лица его не сходит зависть.

Пот ручьями заливает лицо Пашки, слепит глаза, копится соленой влагой на губах, но он крепится, ни единым жестом не выдает, что ему тяжело, идет геройски, как в строю. И только когда свернули в переулок и исчезла с глаз подавленная завистью неподвижная ватага ребят, он стащил с головы лисью шапку и с облегчением стал вытирать ею лицо.

Драгоценный груз — паутиновый кокон — я несу в боковом кармане.

За поселком небольшая степушка. От тепла земля набухла, как на дрожжах, почернела: по ней потекла зеленой щетиной свежая майская травка. Тяжело переваливаясь с боку на бок, ходят по грязной дороге грачи. Стайка мелких птиц молча, торопливо проносится мимо нас, и хочется крикнуть ей: «Счастливого пути!»

У речушки нас встречает веселый хоровод берез, умытых теплыми дождями. Рядом благоухает багульник, выбросивший свои ярко-зеленые липкие листочки. А ниже, у крутого берега и по буграм на солнцепеке, — подснежники, первые дары весны.

Дорога, пробежав ветхий мостик, раздвоилась.