Полицейский видел, как Карлайл колебалась на углу Костерс-Роу, остановился и закурил. Она посмотрела вдоль ряда домов, кончавшегося тупиком, потом прибавила шаг, продолжая путь в прежнем направлении. И как раз в этот момент из шестого от утла дома вышел темноволосый молодой человек и сбежал по лестнице в самый раз, чтобы увидеть уходящую Карлайл. Он крикнул: «Лайла!» и помахал ей рукой. Она вдруг заторопилась и, едва миновав угловой дом, когда ее знакомый уже не мог ее видеть, бросилась бежать. «Эй, Лайла!» — крикнул он еще раз. — «Лайла», — и припустил вдогонку. Полицейский видел, как молодой человек завернул за угол и побежал. Догнав Карлайл, он схватил ее за руку, и она тут же повернулась к нему лицом. Теперь они стояли друг против друга.

Еще один мужчина вышел из дверей какого-то дома, стоящего глубже в тупике, и быстро пошел по той же стороне, что полицейский из Скотленд-Ярда. Эти двое поздоровались как старые друзья, пожав руки. Человек из Ярда предложил второму сигарету и зажег спичку.

— Как делишки, Боб? — негромко спросил он. — Это твой воробей?

— Он. А кто дама?

— Это моя, — ответил первый, стоя спиной к Карлайл.

— Она ничего, — пробормотал его коллега, взглянув на Карлайл.

— Мне бы отлучиться на пару минут — я еще не обедал.

— Они спорят?

— Похоже на то.

— Стараются говорить тихо.

Движения двух соглядатаев были неторопливы и размеренны — знакомые остановились поболтать, и только.

— Предлагаю пари, — сказал первый.

— Они сейчас разойдутся в разные стороны — мне в жизни не везет.

— Ты не прав.

— Возвращаются к его дому?

— Похоже.

— Тогда я тебя покину.

— Идет. — Второй вытащил из кармана сжатую в кулак руку. — Ты выиграл.

— На сей раз повезло.

— А мне — нет.

— Обычно не везет мне.

— Я доведу их до места и заскочу перекусить. Освобождаю тебя на полчаса, Боб.

Они сердечно трясли друг другу руки, когда мрачные Карлайл и Эдуард Мэнкс прошли мимо них и свернули к Костерс-Роу.

Краем глаза Карлайл увидела Эдуарда, когда он появился у выхода из тупика. Ею овладела беспричинная паника. Она удлинила шаг, притворилась, будто поглядывает на часы, а когда он окликнул ее по имени, побежала. Сердце ее колотилось, во рту пересохло. Она часто видела себя бегущей во сне. За нею гнались, но поскольку даже в состоянии панического ужаса она ощущала в себе нечто, пугавшее ее саму, то она же бывала и преследователем. И теперь этот воплотившийся в явь кошмар пугал ее сильнее, чем во сне, потому что она слышала за спиной шаги Эдуарда и его голос, знакомый, но сердитый и призывающий ее остановиться.

Ноги налились свинцом, он догнал ее без труда. Предчувствие, что он ее вот-вот схватит сзади, было настолько сильным, что когда его рука действительно сомкнулась на ее локте, она ощутила подобие облегчения. Он резко повернул ее к себе, и она с радостью разозлилась.

— Чем ты, по-твоему, занимаешься, черт подери? — спросил он, тяжело дыша.

— Это мое дело, — выпалила она и дерзко добавила: — Я опаздываю. Опаздываю к ланчу. Тетя Силь будет в ярости.

— Не притворяйся ослихой, Лайла. Ты побежала, увидев меня. Слышала, как я тебя зову, и продолжала удирать. Как понимать всю эту чертовщину?

Его густые брови сошлись на переносице, нижняя губа оттопырилась.

— Пожалуйста, отпусти меня, Нед, — сказала она. — Я в самом деле опаздываю.

— Твои слова похожи на детский лепет, сама знаешь. Мне надоела эта морока. Пойдем ко мне. Я хочу поговорить с тобой.

— Тетя Силь…

— Бога ради! Я позвоню в «Герцогскую Заставу» и скажу, что ты завтракаешь у меня.

— Нет.

Он пришел в ярость. Все еще не отпускавшие ее руку пальцы вдруг причинили ей боль. И тут же, совладав с собой, он заговорил спокойнее:

— Ты не можешь надеяться, что я оставлю все как есть, в таком ужасном состоянии. Я должен понять, что происходит. Я уверен, что-то произошло прошлой ночью, когда мы возвращались из «Метронома». Прошу тебя, Лайла. Давай не будем стоять здесь и рычать друг на друга. Пойдем ко мне домой.

— Лучше не надо, честное слово. Я знаю, что веду себя странно.

Он взял ее под руку и прижал локоть к себе. В его руке не было прежней силы, но вырваться Карлайл все равно не могла. Он начал убеждать ее, и она вспомнила, что даже в детстве не могла долго сопротивляться.

— Пойдем, Лайла. Ну что ты? Перестань упрямиться, я не могу переносить эту неопределенность. Пошли.

Карлайл беспомощно посмотрела на двух мужчин, стоящих на противоположном углу, и ей показалось, что одного из них она видела прежде. «Хорошо бы, я его знала, — подумала она, — тогда могла бы остановиться и поговорить с ним».

Они повернули в Костерс-Роу.

— Дома найдется чем перекусить. У меня уютная квартирка. Я хочу, чтобы ты ее увидела. Разве мы не можем позавтракать вместе? Извини мою грубость, Лайла.

Ключ щелкнул в скважине синей двери. Они очутились в маленькой прихожей.

— Квартира в полуподвале, — сказал он, — но совсем не плохая. Даже сад есть. Сюда, вниз по лестнице.

— Иди первым, — сказала Карлайл. На самом деле она сомневалась, что это даст ей шанс убежать и что у нее вообще хватит решимости так поступить. Он пристально посмотрел на нее.

— Пожалуй, я не доверяю тебе, — чуть ли не весело сказал он. — Иди первой ты.

Спускаясь по крутой лестнице вниз, он чуть не наступал ей на пятки, а когда прошел вперед, чтобы открыть вторую дверь, снова взял ее за руку.

— Вот мы и пришли, — сказал он и распахнул дверь. Потом слегка подтолкнул Карлайл.

Комната была большая, с низким потолком, беленькими стенами и дубовыми балками над головой. Французские окна выходили в маленький дворик, где стояли горшки с цветами и кадки с платанами. Карлайл отметила, что обстановка в комнате современная: стальные стулья с пенопластовой обивкой, функционально безукоризненный письменный стол, диван-кровать с алым покрывалом. Над камином висел суровый натюрморт, единственная картина в этом жилище. Книжные полки, казалось, были взяты напрокат из магазина левой литературы. Всюду царила безукоризненная чистота.

— Дубовые балки — это напоминание о биржевом маклере времен Тюдоров, — говорил он. — Совершенно бесполезны, конечно, и отвратительны. А во всем остальном ведь неплохо? Посиди, пока я приготовлю чего-нибудь выпить.

Она села на диван и притворилась, что слушает. Его натужные усилия представить происходящее приятной случайной встречей ничуть не успокаивали ее. Он все еще злился. Она взяла принесенный им бокал и тут же обнаружила, что не может поднести его к губам — так трясется рука. Жидкость пролилась. Она наклонила к бокалу голову и сделала большой глоток, надеясь, что спиртное успокоит ее. Осторожно потерла носовым платком влажные пятна на покрывале, прекрасно зная, что он наблюдает за ней.

— Поговорим наконец, черт возьми, или сначала перекусим? — спросил он.

— Говорить не о чем. Мне жаль, что я такая ослиха, но в конце концов на меня нашло какое-то затмение. Теперь я понимаю, что убийство не по мне.

— Нет-нет, все не так. Ты удирала от меня, как заяц, не потому, что кто-то убил аккордеониста. — После долгой паузы он добавил спокойно: — Если только не подозреваешь, что это сделал я. А ты подозреваешь?

— Не будь болваном, — сказала она, и по какой-то нелепой, невольной случайности, не связанной ни с каким осознанным побуждением, ее ответ прозвучал неубедительно и чересчур резко. Меньше всего она ожидала услышать от него такой вопрос.

— Что же, я рад хотя бы этому. — Он сидел на столе, рядом с Карлайл. Она смотрела не на его лицо, а прямо перед собой — на его левую руку, спокойно лежавшую у него на колене.

— Ну и что же я сделал? Что-то ведь я сделал, так? Что именно?

«Я должна кое-что ему сказать — не все, часть. Не о самом факте, а о том, что не так важно», — подумала Карлайл. Она принялась искать слово, с которого можно начать, какую-то приемлемую форму, но усталость ее была столь велика, что она с изумлением услышала вдруг собственный резкий и громкий голос: