— Чудак! Все подковы у лошадей одинаковы.

— Корсара опять привести!

— Ну его, твоего Корсара!

— Нет, ребята!.. Придумал! — кричал завснаб. — Лошадь подкову потеряла? Потеряла! Значит, у нее на трех копытах старые подковы, а на одном — новая… Подкрасться к лошади и осмотреть у нее подковы!

— А она тебя ка-ак брыкнет!

Неожиданно сверху послышался спокойный, тонкий, как у девочки, голос:

— Приближается лошадь и какие-то люди. Приближается лошадь и какие-то люди…

Это говорил Саша Ивушкин, сидя на стене и глядя в половинку бинокля.

— Приближается лошадь и какие-то люди. Приближается лошадь и какие-то люди… — повторял он ровно и спокойно.

Все посмотрели на дорогу. Одна из подвод, на которые указывал Тимошка, теперь двигалась по дороге, направляясь прямехонько к нашему строительству. Наступила полная тишина. Лишь председатель тихонько пробормотал:

— Странно! Что это такое?

Никто не ответил. Все стояли матча, оторопело поглядывая то на дорогу, то друг на друга… Молчали мы и тогда, когда небольшая серая лошаденка, таща за собой телегу, стала подыматься на холм. Ее вел под уздцы старик с широкой седой бородой. Рядом с телегой шли две девушки-работницы.

Проходя мимо нас, старичок подмигнул:

— Гуляете, молодежь? То-то. Погода-то вона какая! — И он показал кнутовищем в небо.

А мы только молча повернулись на сто восемьдесят градусов и продолжали смотреть.

— Та-ак! — сказал старичок. Он остановил телегу перед нашими кирпичами, аккуратно сложенными в столбик, и вынул кисет из кармана брезентового дождевика. — Вы, девчата, которые треснутые, так те — в сторонку, те не грузите. А то бой получится.

Одна из девушек поправила рукавицы, испачканные оранжевой пылью, взяла из столбика кирпич и положила его на телегу.

Мы ахнули хором, но остались стоять словно вкопанные. Другая девушка взяла второй закопченный кирпич, посмотрела на него, легко переломила пополам, отбросила половинки в сторону и ухватилась за третий кирпич.

— Подождите! Стойте! Вы не имеете права!

Красный, дрожащий от волнения, Оська выбежал вперед, и за ним, разом сорвавшись с места, бросились все строители. Крича, толкаясь, размахивая руками, мы окружили подводу, девушек, старика. Кто-то шлепал лошадь по крупу, кто-то толкал ее назад. Дед просыпал с бумажки махорку:

— Эй, не трожь лошадь: Что такое? Почему безобразите?

— Не дадим кирпичей! Это кирпичи для строительства! Не имеете права! — кричали со всех сторон.

— Постой!.. Да погоди! Какое строительство? Толком скажи! Ишь, налетели!

Стало немного тише. Тяжело дыша, Оська объяснил:

— Здесь идет строительство. Эти кирпичи заготовлены для школы. Никто не имеет права брать. Понимаете?

Старичок сплюнул и посмотрел на девушек:

— Чего ж они, дьяволы? Ишь ведь!.. А начальство-то ваше где? — спросил он Оську.

— Начальство?.. Начальство у нас… это… — Оська запнулся.

— Вот наше начальство! — с гордостью заявил десятилетний Гога Ветров, указывая на Оську. — Он у нас председатель.

— Погоди, погоди! Вы дело говорите. Кто у вас самый главный?

— Он самый главный.

— Та-ак! Стало быть, ты самый главный?

— Ну, я главный.

— Ага! Играете, стало быть.

— Ничего подобного! Вовсе не играем.

— Да играют они, дядя Кузя! — нетерпеливо проговорила одна из девушек. — Мне соседка говорила. Вчера ее Левка весь черный, как чертяка, пришел.

— Так-так! Теперь, значит, понятно.

Дядя Кузя повеселел. Борода его приподнялась, глаза прищурились и заулыбались. Он отдал Оське честь и опустил руки по швам:

— Так вот, значит, товарищ главный начальник, приехали мы я вам в отношении, так сказать, кирпичей. Стало быть, значит, в кредит купить. Бьем, значит, вам челом и просим вашего распоряжения, чтоб, значит, те самые кирпичи отпустить. Во! Так, что ли? — И он засмеялся, глядя на Оську.

— Нечего с нами, как с маленькими, разговаривать! — сказала Галина. — Кирпичи мы своими руками собирали и никому не отдадим.

— Вот и хорошо, что собирали! Пользу государству сделали.

Но мы так и не дали кирпичей. Мы окружили девушек и старика плотной толпой, подбадривая друг друга, и не подпускали их к нашим запасам. Долго старик то уговаривал, то шутил, то грозился, а девушки фыркали и бранились — ничего не помогло. Наконец дядя Кузя хлопнул себя ладонями по брезентовому плащу и стал вертеть новую козью ножку:

— Беги, девчата, в контору! Чего они, в самом деле! Скажи, мол, так и так, пускай прораб сюда идет и сам разбирается.

Девушки ушли.

— Ну и пусть кто угодно приходит! Все равно не отдадим!

— Попугают да уйдут. Не их кирпичи!

Дядя Кузя пустил густой клуб дыма:

— Нехорошо! А еще молодежь, ученики! Сами своей пользы не соблюдаете. Кирпичи-то эти для бани нужны. А вы не сознаете. Сами же мыться будете.

При слове «баня» Тимоша вздрогнул:

— Ребята, слышите? Баня!

— Ну и что ж, что баня? — спросил я.

— Как «что ж»! На восстановлении бани мой дядя прорабом работает. Теперь я все знаю. Это он их сюда послал. Это он за картины эти самые.

— Что-то ты мелешь непонятное! — сказала Галина. — За какие картины?

— Которые на стенах висят. У меня план — каждый день двести гвоздей собирать. А вчера ребята не донесли: сто девяносто два только. Я, чтобы прорыва не было, повыдергал из стен гвозди, на которых картины висят, и вставил щепочки.

— Ну?

— Ну, а дядя вошел, хлопнул дверью — картины и сорвались. Стекла — вдребезги… Факт, он прислал! Это он мне лично мстит.

— Гм! Мой отец тоже в бане работает, — пробормотал Яша. — Плотником он.

— Ага! Мы с Яшей знаете что, ребята, сделаем? Мы лучше спрячемся. А то еще больше неприятностей будет. Ладно?.. А вы ничего не бойтесь и не отдавайте. Попугают, попугают и уйдут, — быстро говорил Тимошка.

Баня находилась недалеко.

— Идут обратно с Тимошиным дядей и милиционером. Идут обратно с Тимошиным дядей и милиционером, — сказал Саша Ивушкин минут через пятнадцать.

— Ну, мы пошли! Пока! — бодро заявил Тимошка. — Вы, ребята, главное, не бойтесь. Милиционер — это просто так. Для страху.

Завснаб с главным инженером вскочили на подоконник и скрылись в учительской. Мне стало не по себе: никак не ожидал, что дело так быстро дойдет до милиционера. Другие строители тоже призадумались.

— Ребята, а ведь и в самом деле милиционер!

— Д-да! Ну и что ж… Он ведь тоже… это… по закону…

В окне показалась взъерошенная голова главного инженера:

— Эй, вы, не струсьте смотрите! Если теперь возьмут, значит и всё отнимут…

Голова исчезла.

Когда работницы, прораб и девушка-милиционер поднялись на холм, у нас опять было совсем тихо.

Я бы не сказал, чтобы товарищ Садиков походил на коварного, полного жажды мести человека. Он был маленького роста, толстый, в кепке и стареньком пиджаке, надетом поверх холщовой косоворотки. Он остановился перед дядей Кузей, тяжело дыша от подъема на гору:

— В чем дело, товарищ Самоваров?

— «В чем дело»! Не дают. Балуют, — ответил дядя Кузя, дымя козьей ножкой.

Прораб вздохнул, вытер ладонью лоб:

— Товарищ милиционер, по постановлению райисполкома от двадцать четвертого прошлого месяца, все строительные и ремонтные организации обязаны широко использовать материалы с разрушенных зданий, не годных к восстановлению. Эти вот товарищи собрали здесь большое количество кирпичей для своей забавы, а когда наши рабочие прибыли, чтоб забрать их и использовать по назначению, они оказали сопротивление и вызвали простой подводы.

Девушка-милиционер спросила очень строго:

— Почему препятствуете?

Никто не ответил ей.

— Почему препятствуете? — еще строже повторила девушка.

Оська выступил вперед. Он старался казаться спокойным, но был очень бледен, и голос его дрожал:

— Понимаете, товарищ милиционер, мы очень хорошо понимаем, что баня тоже очень важное дело… Вот… Но у нас тоже важное и полезное для всего города дело… Потому что вы же сами понимаете, что восстановление школы — тоже важное и полезное дело. Вы же понимаете…