Несся изо всех сил. Каждый болт, винт, скрепление, лебедки, ванты, трапы — дрожали и звенели.

В наглухо завинченных трюмах смертельно душно. Однако никто в трюмах не испытывал страха, потому что пароход не кидало, и никто не видел кипящего рядом хаоса.

Хосоя посерел и не отходил от капитана.

— Еще немного — и не выдержим, — сообщил капитан. — Угля мало...

Хосоя молчал, но серел все больше. Его затея со свободной ловлей рыбы теперь представлялась ему до дикости нелепой. Точно тайфун был мерой, которой измерялась серьезность человеческих дел.

Тайфун поворачивал к берегам Камчатки. Вместе с ним поворачивал пароход. Появилась новая опасность.

— Несет на берег, — оказал капитан, — через час разобьет.

Хосоя сжал зубы и сохранил хладнокровие. Ему хотелось выругать себя, но он не выругался даже мысленно: ругательные слова, казалось, могли увеличить ярость стихии.

Капитан исчез в свою каюту. Стоял перед картами и соображал:

«Недалеко от места, где пройдет центр тайфуна, — маленькая бухточка... Если прорваться?.. Но нужно замечательное искусство, чтобы попасть в эту бухточку...»

— Что? — опросили неподвижные глаза Хосои.

— Один шанс, — ответил капитан. — Надо попасть из пушки в пролетающий гривенник.

Через четверть часа капитан начал игру. Перед ним пролетал серебряный гривенник, и он целился в него из пушки. Зрители, затаив дыхание, следили за игрой, в которой ставками были они сами.

Пароход влетел в водяные горы, стал на дыбы, упал, поднялся. Винт заколотил по воздуху, и вдруг маленькая букашка полезла куда-то вверх.

Так продолжалось до бесконечности, до ужаса — десять минут.

Хосоя ничего не думал. Что думали остальные? Они тоже ничего не думали.

В трюмах, в каютах, в машинном отделении — везде знали: наступило чрезвычайное. Вдруг Хосоя закусил губы: сквозь мглу дождя, брызги, зеленые сумерки валов на пароход неслась темная махина, головой запутавшись в тучах. Понял: берег и смерть.

Бросился к поясам, но пояса предусмотрительно были прикручены проволокой.

В ту же секунду темная махина пронеслась мимо, и наступил поразительный мир: в бухту спокойно вливалась река, бухта, плотно закрытая скалами, едва волновалась, ветер свистел высоко над головами.

На берегу, около устья реки, — шалаш. Через заросли шеломайника, кустарниковой ольхи и бледной, почти серебристой ивы вьется в горы тропа. Около шалаша стоит человек и глазеет на пароход.

Капитан, сняв фуражку, вытирал голову и лицо. Гривенник, разлетевшийся на мелкие осколки, валялся у его ног.

Через сутки мир за скалами успокоился. Тайфун, раздувая свою ярость, полетел дальше, на Владивосток. Ветер стал благодушен. Он огромными от края до края руками успокаивал океан и угонял на запад тучи. Ему явно надоели мокрые лохмотья, закрывавшие солнце. Полчаса усилий, и он блестяще, как самая опытная уборщица, подмел небо.

Для Козару-сан скинули трап, и он взобрался на пароход. В бумажнике его лежал список членов профсоюза, в голове грозная информация о событиях, в которых его роль принимала прилично героические размеры.

Но у трапа его встретил не какой-нибудь инспектор фирмы, а сам Хосоя. Самый вид его был необычен: тонкий светлосерый костюм и на нем, на ремне через плечо, тяжелый маузер в деревянной кобуре.

Козару, давясь изумлением, отвесил церемонный поклон и, когда поднял голову, увидел вдоль бортов пулеметы. Он только поводил глазами, слегка запыхавшись or подъема.

«Очевидно, на всех рыбалках профсоюзы, коммунисты и забастовки», — мелькнула у него мысль. Но она не успела развернуться, потому что Хосоя взял его под руку и повел на вторую палубу. Здесь он усадил доверенного в шезлонг, сел рядом и, нагибаясь к нему, как к близкому другу, сообщил невероятную вещь: ассоциация объявила советскому правительству войну!

— Ясно ли вам, что означает война?

Козару интимно, но почтительно пожал плечами, шевельнул ладонями: «Ясно, но объясните мою роль».

— Вы, как служащий фирмы, и вся ваша рыбалка объявляетесь отрядом действующей армии. Вы — ответственный участок фронта.

— Вот это мне не ясно, — тихо заметил Козару.

— Вы будете наступать на соседнюю советскую рыбалку...

Хосоя входил в свою настоящую роль — исторического главнокомандующего. Подробный план войны с точными обязанностями каждой рыбалки и доверенного, произведенного в полковники, лежал у него в кармане, но он не нуждался в нем, он помнил его наизусть.

— Вам поручаются инициатива и командование, — говорил он. — Вы должны сделать так, чтобы ваш враг вышел из строя.

Акционер нежно погладил деревянную рубашку маузера.

— Первое задание: уничтожить невода противника... Как? — Это ваша инициатива. Вы назначаетесь главнокомандующим вашего участка фронта. Вы будете получать краткие приказы и отвечать будете так же кратко... В случае моего личного приезда вы должны быть готовы дать самый подробный отчет. Язык связи — условный, выработан мной. Вот листок, заучите, потом сожгите. Фирма доверяет вам. Ваши победы вызовут крупную благодарность.

В бумажнике Козару лежал список членов профсоюза, в голове еще носились обрывки заготовленной информации. Но и то и другое было явно невозможно.

Крупная благодарность... и рассказ. Как ни героична роль Козару, а все же несомненен вывод Хосои: на рыбалке беспорядки. Хорош главнокомандующий! «Фирма доверяет вам»! Едва ли после этого доверят командование!

— Благодарю ассоциацию за назначение, — сказал он. — Я был солдатом, мне все понятно. На вверенной мне рыбалке все благополучно, господин Хосоя.

«ВЫ — УМНАЯ ЖЕНЩИНА»

Первые дни пути Зейд была полна тех чувств, которые побудили ее согласиться на предложение Борейчука.

Она сделает полезное дело. Много золота получит родина!

Мир кругом был полон интереса и не походил ни на что, виденное ранее.

Реки, горы, ущелья — все было грандиозно и пустынно. Впрочем, пустынно, если говорить об отсутствии человека. Она видела оленей, которые вдруг, сломя голову, проносились по тайге, только дробный топот копыт да треск чащи сопровождали их бег. Она видела горных баранов. Они стояли на острых скалах на птичьей высоте и вдруг срывались с этих скал и неслись с неправдоподобной быстротой и легкостью. Она видела медведей, которые не очень-то торопились дать дорогу человеку.

Она видела лис и зайцев, пузатый барсук скрылся в своей норе.

Звери и птицы наполняли этот мир. Человек здесь был гостем.

Она шла гордая и сожалела, что не имела фотоаппарата. Хорошо бы принести и показать фотографии той же Точилиной и тому же Гончаренко.

В первые дни она все думала о том, как будет хорошо, когда во Владивосток придет пароход, а на пароходе — она и мешки с золотом.

Посевин и Борейчук вначале мало между собою разговаривали. На Зейд Посевин не обращал никакого внимания, но Борейчук частенько поглядывал на нее и спрашивал:

— Не устали, дорогой товарищ? Ну, молодец, молодец! Я так и говорил Посевину: эта здоровая девушка пройдет не хуже мужчины...

В один из первых вечерних привалов Посевин буркнул Зейд:

— Разложи костер.

Очевидно, он хотел на нее, как на женщину, возложить хозяйственные обязанности. Зейд это не понравилось, но она еще ничем не успела выразить своего недовольства, как Борейчук сорвался с места:

— Нет, зачем, к чему? Что мы! Нас же двое мужчин! — и побежал собирать хворост.

С тех пор хозяйственные заботы нес он.

У Посевина была палатка. В сущности это была не настоящая палатка, а какая-то укороченная — квадратное полотнище, которое Посевин устраивал на двух жердях и перекладине.

Там можно было лечь двум, третьему — трудно. В первую ночь Зейд устроилась было на воле, но комаров оказалось такое количество, а ночная прохлада так напоминала холод, что она, пролежав час в своем одеяле, проползла в палатку.

Остались позади первые хребты. Путешественники подошли к реке, названия которой ни Посевин, ни Борейчук не знали. Они просто называли ее: река.