В ходе последней освободительной борьбы с чанкайшистской реакцией формировались партизанские отряды специально для борьбы из-под земли. И если прежде их боялись иностранные интервенты, то теперь их вдвое больше страшились гоминдановцы, так как у подземных воинов-освободителей появилось то, чего не было раньше: оружие, техника, боеприпасы, в значительном количестве отбитые у врага.

«Красные кроты» не были дивом. Они были одной из боевых единиц, принимавших постоянное и деятельное участие в освободительной войне китайского народа.

…Девочка лежала и думала, а командир читал. Иногда он зажмуривал уставшие от плохого освещения глаза и, опустив книгу на колени, спрашивал радиста:

— Что?

— Тихо, — отвечал радист.

И командир снова брался за книгу.

Сквозь прищуренные веки девочка видела, как в подземелье вошли начальник штаба и начальник разведки отряда. Они были большие друзья и, когда бывали под землёй, почти не расставались. Девочка всегда видела их вместе. В её представлении они были едва ли не одним существом, хотя ей никогда не доводилось видеть людей, до такой степени не схожих между собой. Начальник штаба был низенький, щуплый, добродушный, любитель пошутить и сыграть в кости. Начальник разведки был жилист, раздражителен, почти непрерывно курил длинную трубку с медной чашечкой, жил по часам и возражал на всё, что говорил начальник штаба.

Девочка знала жизнь отряда и его людей. Кое-кто думал ещё, что Цзинь Фын маленькая — значит она мало знает. И уж во всяком случае не много осознает в происходящих событиях. Однако так могли думать только те, кто не понимал: каждый месяц на войне делал всех — больших и маленьких, в особенности именно её маленьких участников, — старше на год. Но большие могли рассказать, что происходило у них в душе, а маленькие — такие, как Цзинь Фын, — не умели говорить об этом умно и складно. А то они рассказали бы, как расцветает в их детских сердцах прекрасный цветок любви к земле, где они родились и росли. Они могли бы рассказать, как, глядя на старших, они тянулись сердцами к тому, что в приказах командования и в газетах именовалось потом подвигом. Эти юные воины — мальчики и девочки — много, очень много могли бы рассказать старшим такого, что было бы похоже на простую, подчас совсем-совсем нескладную сказку.

Думала ли обо всём этом сейчас Цзинь Фын? Вероятно, нет. Потому что, когда вошли начальник штаба и начальник разведки и когда начальник разведки выбил о край печки свою медную трубочку, Цзинь Фын сделала вид, будто крепко спит. Она не хотела мешать их разговору. Только самым уголком глаза она изредка взглядывала на рябее лицо начальника разведки или на бледного командира отряда. Она не слышала, о чём они говорили вполголоса, но, глядя на их движущиеся губы и сосредоточенные взгляды, вспоминала один давний вечер. Однажды, так же вот лёжа тут на кане, она услышала очень важный разговор своей сестры Цзинь Го с командиром отряда и с начальником разведки. Тогда ещё и Цзинь Го не была связной, а мыла посуду, стирала бельё и чинила обувь бойцам. То есть старшая сестра делала то, что потом стала за неё делать Цзинь Фын. Так же вот сидели тогда командир и начальник разведки возле мигающего фитилька коптилки. Склонившись друг к другу, они не спеша отхлёбывали горячую воду из старых консервных банок и говорили о своих делах. А когда они смолкли, подошла Цзинь Го. Потупившись и просительно сложив руки, она негромко проговорила:

— Уважаемый отец и товарищ командир, я стыжусь того, что отнимаю ваше драгоценное время своим маленьким делом.

Цзинь Го почтительно умолкла, чтобы дать возможность командиру остановить её, если он не пожелает слушать. Но командир молчал, и поэтому Цзинь Го продолжала:

— Подвиги моих братьев и сестёр, о которых читают в газетах товарищи, кажутся мне прекрасными. Услышав о них, я больше никогда не смогу найти покоя. Приготовлять обед и заваривать чай и даже делать такую важную работу, как стирка белья для солдат, это, это… — она смущённо опустила глаза и едва слышно закончила: — это, мне кажется, не может назваться подвигом. А я… — Тут она, к удивлению Цзинь Фын, смутилась и умолкла, не зная, как продолжать, хотя Цзинь Фын всегда с большим уважением смотрела на старшую сестру и считала, что она уже совсем большая и может всё, что могут взрослые.

Командир рассмеялся и сказал:

— Но ведь победы армии и складываются из мудрости партии, искусства генералов, из мужества разведчиков, храбрости солдат и скромного труда таких, как вы, наша уважаемая Цзинь Го. Должен же кто-нибудь стирать бельё и греть воду для чая. Думайте о величии этого подвита, он прекрасен своей скромностью. Думайте так, и душа ваша обретёт утраченный покой.

В разговор вмешался начальник разведки:

— А не кажется ли вам, товарищ командир, что эта девушка прошла уже ту часть солдатского пути в народно-освободительной войне, когда должна была чувствовать себя героиней, стирая бельё и чиня солдатские туфли? Не заслужила ли она своей скромностью и трудолюбием, о котором вы сами так лестно отзывались, права посмотреть в глаза врагу? Не отсюда, не из укрытия, а так, как она мечтает: в тылу врага, где опасности подкарауливают патриота на каждом шагу. — Тут начальник разведки на мгновение умолк и потом мягко, очень мягко сказал: — Подумайте, пожалуйста, товарищ Линь: не кажется ли вам, как и мне, что мы живём в такое особенно счастливое время, когда каждый человек Нового Китая имеет право на подвиг во имя своего народа?

Цзинь Фын очень хорошо помнит и эти слова начальника разведки, и то, каким мягким голосом он произнёс их. Она хорошо помнит, как удивилась тогда. Разве раньше она могла подумать, что простой шаньсийский мельник может говорить так, будто читал по книге, и таким голосом, какой она слышала только от своего отца, когда он ещё не был убит чанкайшистами и ласкал её перед сном?

Командир отряда свёл брови и посмотрел в глаза Цзинь Го.

— Подвиг патриота велик, даже если он совсем незаметен, — сказал он. — Не думайте, что работа разведчика заметнее работы прачки. О ней солдаты и даже многие командиры не знают ничего. Хорош тот лазутчик, которого не только враги, но и свои считают обыкновенной прачкой.