— Правильно полагаешь, — ответил я.

Джули ушла в приемную, и через несколько минут на моем телефонном пульте загудел зуммер.

— Адвокат Кенилуорт на второй линии, — сообщила Джули.

— Похоже, секретарша у него так себе, — сказал я, — иначе она дала бы тебе от ворот поворот.

— Он сам взял трубку, — ответила Джули. — Я объяснила ему, кто ты и кого представляешь, и он попросил соединить его с тобой.

— Ладно, — сказал я. — Спасибо. Все понял.

Я нажал мигавшую на пульте кнопку и произнес:

— Адвокат Кенилуорт? Вы меня слышите?

— Слышу, — ответил он, — называйте меня Чаком.

— Хорошо, — согласился я. — А вы меня — Брейди. Я хотел поговорить с вами о…

— О претензиях Эппингов к некой несуществующей массачусетской корпорации, — перебил он меня. — Ваше письмо лежит передо мной на столе.

— Я полагал, что вам захочется обсудить его со мной, — сказал я.

— Нет, — ответил он. — На самом деле мне обсуждать его не хочется. Мой клиент, если исходить из предположения, что речь идет о зарегистрированной в штате Нью-Гэмпшир и имеющей штаб-квартиру в Нэшуа корпорации «Всеамериканские перевозчики», никаких причин отвечать на ваше письмо не имеет.

— Если исходить из предположения, что ваш клиент не нарушил никаких законов, — сказал я, — вы, я полагаю, правы. В этом случае нам обсуждать нечего.

Кенилуорт поколебался — чуть дольше, чем следовало, — а затем спросил:

— Вы случайно не угрожаете мне?

— Я? Что вы, что вы, — ответил я. — Просто информирую. Ваш клиент переломал кучу ценных вещей, принадлежащих моим клиентам, и не желает за это отвечать. В результате мои клиенты очень расстроились, и я, из сочувствия к ним, тоже. Я просто подумал, что вам, может быть, захочется обратиться к мистеру Николасу Делани из ныне нью-гэмпширской, а прежде массачусетской корпорации «Всеамериканские перевозчики» и сообщить ему, что в Бостоне живет очень сердитый адвокат, у которого есть знакомые в управлении генерального прокурора штата и друзья в Службе внутренних сборов и который собирается приглядеться к тому, как его корпорация ведет свой бизнес. И обещаю вам, прежде чем мы покончим с этим делом, я буду знать о Николасе Делани все, что о нем следует знать.

Кенилуорт хмыкнул:

— Все-таки это смахивает на угрозу.

— Так что, ждать мне вашего звонка?

— Я вам перезвоню, — пообещал он. — Приятно было поговорить с вами, Брейди.

— И мне с вами, Чак, — сказал я. — Прямо-таки наслаждение испытал.

Я сразу же набрал номер Дуга и Мэри Эппинг. Трубку взяла Мэри, я попросил позвать к телефону Дуга.

— Он прилег вздремнуть, — сказала она. — Мне бы не хотелось будить его. Вы насчет моей мебели?

— Насчет мебели, — подтвердил я.

— Так расскажите все мне, — попросила она.

— Конечно, — согласился я. — Простите. Так вот. Существует одна сложность, Мэри. Весной, когда эта всеамериканская шайка-лейка перевозила вас и поломала ваши вещи, она была корпорацией массачусетской. А теперь уже нет. Юридически ее попросту не существует. И ничего с ней сделать нельзя.

— Я разбираюсь в корпорациях, — сказала Мэри. — И в ограниченной ответственности тоже. Но неужели эти люди не несут никакой ответственности за то, что натворили?

— Боюсь, что нет. Никакой юридической ответственности они не несут.

— Дуг будет вне себя, — сказала она.

— И я не стану его за это винить.

— Вы должны что-то придумать, Брейди. Дело даже не в мебели и не в деньгах. Дело…

— Дело в принципе, — сказал я. — Согласен.

— Это просто неправильно, — сказала Мэри Эппинг. — И мы этого так не оставим. Даю вам слово.

Мы с Алекс поговорили по телефону в понедельник вечером, а затем разговаривали и во вторник, и в среду — чуть раньше одиннадцати, когда оба уже собирались ложиться спать. Это странно напоминало мне те времена, когда мы были уже вместе, но жили порознь — Алекс у себя в Гаррисоне, штат Мэн, я в Бостоне, в съемной квартире на самом берегу залива. В ту пору мы с ней перезванивались перед сном каждый будний вечер, а встречались только по выходным.

Во время одного из наших нынешних разговоров мы договорились встретиться в пятницу, совсем как в былые времена, и поужинать у меня дома. Алекс настояла на том, что готовить будет она. По ее словам, ей хотелось показать мне, что она стала лучшей стряпухой, чем была. Я же ответил, что нимало в этом не сомневаюсь, поскольку раньше она вообще никогда ничего не стряпала.

О том, где она заночует в пятницу, или как мы проведем уикэнд, или многое ли изменилось за последние семь лет в наших с ней отношениях и многое ли изменений не претерпело, ничего сказано не было.

В четверг вечером, когда я уже снял офисный полосатый костюм, влез в джинсы и кормил Генри ужином, у меня зазвонил телефон. Сняв трубку, я услышал голос Роджера Горовица.

— Через пять минут в твою дверь постучат, — сообщил он, — это буду я. Просто хотел убедиться, что ты дома.

— Я дома, — подтвердил я. — Тебе поесть что-нибудь приготовить?

— Обойдусь кофе, — ответил он и прервал вызов.

Я сварил свежий кофе и через пять минут, с точностью почти до секунды, услышал звонок в дверь. Генри подлетел к двери и замер, уткнувшись в нее носом. Я отдал ему команду стоять и открыл дверь.

В прихожую вошел Горовиц с большим желтым конвертом под мышкой.

— Я получил заключение медэксперта, — сказал он. — Решил, что тебе захочется ознакомиться с ним.

— Разумеется. Спасибо.

Мы прошли на кухню. Я налил две чашки кофе, мы сели за стол.

Горовиц вытянул из конверта желтую папку, открыл ее:

— Самоубийство. Суть заключения такова. Думаю, тебя это не удивляет.

— В общем-то, нет, — подтвердил я.

— Доказательства неоспоримы, — продолжил он.

— А я с тобой и не спорю, — ответил я.

Он кивнул.

— Девятимиллиметровая пуля, убившая мистера Шоу, выпущена из пистолета, который мы нашли на полу под его левой рукой, — из «Беретты M-девять» армейского образца. На этом оружии, совпадающем с описанием незаконно вывезенного им из Ирака пистолета, которым он, э-э, предположительно угрожал семь месяцев назад жене и детям, обнаружены отпечатки пальцев, принадлежащие мистеру Шоу, и только ему.

Горовиц, приподняв брови, взглянул на меня.

— А об угрозах ты откуда узнал? — спросил я.

— О них узнал Бойл — от миссис Шоу.

Я пожал плечами:

— Хорошо. Что еще?

— Две пустые гильзы на полу. Очевидно, он произвел проверочный выстрел в потолок.

— Что значит «проверочный»? — поинтересовался я.

— Их иногда производят люди, кончающие с собой посредством огнестрельного оружия, — пояснил Горовиц. — Может быть, для храбрости. Или просто из желания убедиться в том, что оружие исправно. К сожалению, расспросить об этом жертву самоубийства нам еще ни разу не удавалось. Так или иначе, гильз было две. Выстрел в потолок, выстрел в голову.

— Хорошо, пуля вошла сюда… — я прижал указательный палец к мягкой впадинке под моим левым ухом, сразу за челюстью, — а вышла…

Горовиц коснулся своей головы — справа, рядом с макушкой:

— Здесь. Пистолет он держал под углом, дулом кверху. Пуля прошла через голову снизу вверх.

— Он прижал дуло к голове?

— Нет, — ответил Горовиц. — Судя по ожогам и волдырям на коже около входного отверстия, дуло находилось примерно в дюйме от головы.

— Те, кто стреляет себе в голову, всегда так делают?

Он помрачнел:

— Тебя что-то смущает, Койн?

Я покачал головой:

— Нет. Нисколько. Я всего лишь пытаюсь представить себе всю картину. А ты отвечаешь на мои вопросы. Спасибо. Продолжай.

Горовиц отпил кофе, окинул взглядом разложенные им по столу бумаги.

— Следы пороховой гари на левой, и единственной, кисти Шоу… — Он провел пальцем по странице. — Это я пропущу. В организме обнаружены следы прописанных ему лекарств. Антидепрессантов, тех же, что были найдены в его ванной комнате, причем в количествах, согласующихся с прописанной дозой. Мм, так, около двух унций бурбона в пустом желудке. А в стоявшей на его столе бутылке «Эрли Таймс» недоставало четырех унций, и это почти совпадает с уровнем алкоголя у него в крови, который был равен нолю, точка, ноль четыре.