Издавая новый статут, Лев Сапега отверг постановления Люблинского Сейма в двух главнейших направлениях: формальном и фактическом.

Формальное отрицание проявилось в том, что Статут 1588 г. получил силу закона не на основе постановления «совместного» Сейма (как требовала Люблинская уния), а на основе личного утверждения его государем Жигимонтом Вазой, т. е. в том порядке, который существовал для издания законов в Великом Княжестве Литовском до Люблинской унии. Кроме того привилей государя, подтверждающий Статут, был издан с (государственной) печатью одного лишь Великого Княжества, с подписями государя Жигимонта III, канцлера Льва Сапеги и (великого) писаря Габриэля Войны. Тем самым Сапега исключил возможность каких-либо формальных претензий со стороны Короны к своей работе.

Фактическое отрицание постановлений Люблинского Сейма проявилось в том, что Третий Статут не только не соединил законодательство Великого Княжества с польским, как того требовали поляки в Люблине, но и сохранил все те статьи, которые вызвали большое возмущение коронной шляхты. Так, была сохранена статья 3 из второго раздела Статута 1566 г. (в Статуте 1588 г. ей соответствовала статья 4 третьего раздела), которая обязывала государя оберегать целостность границ Великого Княжества:

«Тэж дабра панства таго Вялікага Князьства Літоўскага ня ўменшым і то, што будзець цераз непрыяцеляў таго панства аддалена, разабрана і ку іншаму панству ад таго панства нашага калікольвек упрошана, то ку ўласнасьці таго Вялкага Князьтва прывесьці прыўлашчыці й граніцы направіці абяцуем; а хаця быхмо тэж каму загранічнікам пры граніцах тых, верху менёных, землі іменьня, сёлы і людзі далі, тагды таковыя маюць з таго служыць вялікаму Князьству Літоўскаму, а хтобы не хацеў служыці, таковых прывілеяў ня маем мы і патомкі нашыя дзяржаці».

Также была оставлена без изменений статья о раздаче должностей, имений и староств пришельцам, иностранным гражданам и соседям Великого Княжества; — всё это можно было давать «толькі Літве, Русі, Жмудзі, родзічам старажытным і ураджэнцам Вялкага Княства Літоўскага і тых зямель, таму Вялікаму Княжеству прыналежачых».

Если бы кто-то, кроме Литвы, Руси и Жмуди и получил за свои заслуги оседлость через дарение, то он мог пользоваться ею только принеся присягу в «верности и жычлівасьці» Великому Княжеству, исполняя в отношении его все обязанности, но в любом случае ни на какие должности «ані прыпушчоны, ані ад гаспадара ўстановлены» быть не мог.

Подобно Второму, Статут 1588 годa сохранял использование русского (старобеларуского) языка во всех земских учреждениях Великого Княжества, говоря:

«А писаръ земъскъй маеть по-руску литерами и словы рускими вси листы выписы и позвы писати а не иншимъ езыкомъ и словы». (Роздел четвертый. Артыкул 1).

Статут 1588 года благодаря Сапеге оказался проникнут тем же духом, что и Второй, написанный перед унией.

Заслуживает внимания еще один факт (…). При издании Статута 1588 г. надо было в начале поместить текст Люблинской унии и другие постановления (сейма), образовывавшие так называемое публичное право Великого Княжества. Но из-за того, что эти постановления, как и сам текст унии, были невыгодны для Княжества, ибо ограничивали его права как самостоятельного государства, Лев Сапега вообще не включил их в Статут».

3. Мятеж Наливайко (1595-96 гг.)

Осенью 1595 года атаман Северин Наливайко поднял казацко-крестьянское восстание на Правобережной Украине. Этот человек, сын ремесленника-меховщика, был родом из местечка Гусятин на Подолии. Служил сотником надворной хоругви у князя Константина Василия Острожского. В 1594 году он сформировал на Брацлавщине отряд из нереестровых казаков и на следующий год отправился с ним в грабительский поход на земли Молдавии и Трансильвании. Вернувшись из похода, поднял восстание.

Повстанцы, при поддержке городских низов, захватили Брацлав, Луцк, Бар, Винницу, разграбили много магнатских и шляхетских имений на Подолии и Волыни. Повсюду грабежи сопровождались многочисленными убийствами и страшными зверствами, совершавшимися в отношении беззащитных людей, попадавших в руки бандитов.

Коронный канцлер Ян Замойский направил для подавления бунта 7 тысяч реестровых казаков во главе с гетманом Р. Лободой. Чтобы избежать столкновения с ними, Наливайко ушел на территорию ВКЛ. Первой жертвой повстанцев здесь стал Петриков, а 6 ноября они без боя заняли хорошо укрепленный Слуцк, где оставались три недели — до 27 ноября. За это время казаки вместе с местной голытьбой разграбили все магнатские и шляхетские имения в окрестностях города, убили разными зверскими способами сотни людей, не щадя ни женщин, ни детей.

Тем временем хоругви шляхетского ополчения собирались в Клецке, Орше и Минске. Уже 25 ноября Криштоф Радзивилл разбил возле Копыля один из казацких отрядов. Видя угрозу, казаки 27 ноября покинули Слуцк, прихватив много оружия из городского арсенала: 12 пушек, 80 гаковниц (фальконетов) и 700 рушниц (пищалей). Угрожая расправой с людьми и сожжением города, казаки заставили горожан заплатить им огромный выкуп, оценивавшийся в 5 тысяч коп литовских грошей[122]. Попросту, ограбили до нитки.

Войско Наливайко двинулось к Бобруйску но затем свернуло к Могилёву и 13 декабря взяло город штурмом. В Могилёве казаки находились две недели. 25 декабря к городу подошло правительственное войско под командованием речицкого старосты М. Буйвида. У него было свыше 6 тысяч человек, однако отсутствовала артиллерия. Наливайко с двумя тысячами казаков занял выгодную позицию за городом, на Ильинской горе возле так называемого Буйницкого поля. На холме они построили из возов полевое укрепление (вагенбург), откуда вели огонь из 20 пушек и гаковниц, нескольких сотен рушниц. Бой продолжался с утра и до вечера, не принеся успеха ни одной из сторон. Когда стемнело, казаки начали отступать в направлении Быхов - Рогачев - Речица - Петриков, отбивая в пути атаки противника.

Двигаясь вдоль Припяти, они последовательно захватили, разграбили и покинули Давыд-городок, Туров, Лахву, Пинск. В это же самое время на юго-востоке ВКЛ (в районе Пропойска) злодействовал отряд мятежных реестровых казаков во главе с М. Шавлей.

К началу весны 1596 года Наливайко ушел на Волынь, а Шавля через Быхов явился на Черниговщину. На второй день апреля войска обоих мятежников соединились возле Белой Церкови. Здесь, а затем в урочище Острый Камень их атаковал коронный гетман Стефан Жолкевский. Повстанцы двинулись вниз по Днепру, надеясь переправиться на левый берег, чтобы укрыться на московской территории, но Жолкевский не дал им такой возможности.

Тогда казаки построили укрепленный лагерь на реке Солоница вблизи местечка Лубны. После двухнедельной осады реестровые старшины, надеясь заслужить королевскую амнистию, 7 (17) июля схватили Наливайко, Шавлю, других атаманов и выдали их гетману Жолкевскому. Во время переговоров коронное войско внезапно атаковало казацкий табор. Несколько тысяч повстанцев было убито, прорваться удалось лишь небольшой группе. Атаманов после следствия и суда 21 апреля 1597 года предали мучительной смерти в Варшаве.

Любопытно то, что даже сегодня, когда коммунистические идеи «всеобщего равенства по нижнему уровню» повсюду отброшены как вредное заблуждение человеческого ума, находятся люди, защищающие этих оголтелых бандитов. Продолжая традицию советской историографии, они изображают их «борцами против польских панов, угнетавших украинских и белорусских крестьян».

Хочу подчеркнуть в этой связи следующие моменты.

Во-первых, московские (российские) дворяне были в плане эксплуатации ничем не лучше, во многих отношениях даже хуже, чем пресловутые «паны» (во всяком случае, Салтычих на Беларуси не было). Подоплека заявлений о «борцах против польских панов» предельно проста: с точки зрения Москвы все, что было направлено против Польши — безусловно хорошо. Все, что было направлено против Московии (России) — безусловно плохо. В обоих случаях судьба самого народа (что украинского, что беларуского) российских авторов и подпевающих им местных «янычаров» никогда не интересовала.