— Ха-ха-ха.

Дойдя до поворота, Коростелев оглянулся на ее дом.

Мягко светилось сквозь занавеску угловое окно...

«Не хочу, чтобы ты была там, а я здесь. Хочу

вместе, Марьяша».

О, ветер, сладкий и пронзительный, веющий от

необъятных просторов черных полей и звездных небес.

Безмолвие, полное обещаний. Вечная, нежная,

торжествующая песня весны.

Как они выросли за зиму! Светлана пришла -в школу

крошечной, у нее на руках были ямочки, как у

младенца; сейчас вытянулась, выше всех в классе; руки и ноги

тоненькие, длинные; платья стали слишком короткими,

мать жалуется — все новое надо шить.

Очень повзрослела рыженькая Фима. После того как

ей купили форму (коричневое платье и черный

передник), ей вдруг захотелось быть примерной, поражать

своим отличным поведением весь мир. Ни с кем не

ссорится, на переменах гуляет чинно, как взрослая (хотя

животик выпячивается совсем по-детски); на каждом

шагу — «спасибо», «пожалуйста». Интересно, надолго

ли хватит такого благонравия, Фима человечек с

порывами...

Вадик тоже вытянулся, перестал спать в школе, но

шалости прежние: то подрался, то изрезал парту, то

прыгнул из открытого окна и расшибся. Вадик, если бы

ты знал, сколько ты у меня крови выпил,—сам бы

удивился, что ты такой кровопийца.

Еще труднее, чем с шалуном Вадиком, было с

кротким Сашей, рисовальщиком и фантастом. Вадик, по

крайней мере, посещает школу аккуратно, ни одного

пропущенного урока, по утрам является раньше всех. Шалу-

ны вообще сходятся первыми: еще заперта школа, еще

сторожиха домывает пол в коридоре, а во дворе'и на

крыльце полно мальчиков, они бегают, шумят, хлопают

друг друга сумками, из-за них и Марьяне приходится

ходить в школу спозаранок.

Саша 'Пропустил шестьдесят процентов уроков — все

болеет.

У него была корь, затяжной колит и воспаление

легких. В промежутках между этими серьезными

болезнями он болел разной мелочью — гриппами, ангинами,

ветрянкой и диатезом. Мальчик с опытом — знает, что

такое изолятор, рентген, амбулаторный прием,

инкубационный период. Конечно, жизнь его не сахар; конечно,

ему хочется жить так, как живут другие мальчики,—

бегать, играть, кататься на саночках. Но он болеет

терпеливо, лечится сознательно, никого не мучает капризами:

лежит с перевязанным горлом или с грелкой на

животе, глотает микстуры и рисует свей -пароходы. Мать у

него оптимистка, она говорит: «Ну, вот, Сашок, от «ори

ты теперь застрахован, корь два раза не бывает». И они

с облегчением вычеркивают корь из громадного списка

существующих болезней, которые, видимо, все предстоят

Саше.

Марьяна приходила к нему, садилась около кроватки

и занималась с ним. Очень ей не хотелось, чтобы он

остался на второй год. Вое перейдут во второй класс,

а он останется в первом, с малышами? Он примет это

без слез, как мужчина, но, воображаю, какие у него

будут грустные глаза...

Все перейдут во второй класс. И ты, Саша, тоже.

Почему же тебя не переведут? Ты, как и все, научился

читать, научился рассказывать прочитанное, знаешь, что

трижды девять — двадцать семь, умеешь надписать

тетрадку. Во втором классе, ребята, придется заниматься

еще усиленнее, там задачки, например, очень

серьезные... Как же не увидимся, все лето будем видеться, мы

же будем вместе ухаживать за нашими грядками. Ми-,

лые мои ребятишки, никуда вы от меня не уйдете,

четыре года мне быть с вами.

Вот кому она действительно нужна — молодая или

старая, красивая или некрасивая, лишь бы хорошая!—

своим ребятишкам. Для них она первый человек после

матери и отца: учительница, наставница, как ее

называют старые люди.

Долго ребятам расти. Десятки учителей будут их

учить. Многие, может быть, станут большими людьми —

не ты ли, Саша, не ты ли, Вадик? — разъедутся, с

улыбкой будут вспоминать свое детство. «Какая я была

смешная»,—скажет Фима. Она, Марьяна, будет

старушкой, а они вспомнят молоденькую Марьяну Федоровну,

с которой читали букварь и сажали цветы.

...«А Иннокентий Владимирович перестал наконец-то

ходить. Митя что-нибудь ему оказал... Странный Митя,

прилетел тогда, как сумасшедший... Это просто

дружеское расположение: от кого-то что-то услышал Митя,

зашел дать совет. По старому знакомству. А какие мы

знакомые? Столько лет врозь, ничего друг о друге

толком не знаем — а он все-таки пришел дать совет, а я

хочу, чтобы он пришел еще...

Приди, Митя, еще».

Алчен человек. Удивительно, сколько всякой всячины

надо ему для счастья.

Иннокентий Владимирович готовится расстаться с

«Ясным берегом».

После того разговора с Коростелевым он пришел

домой в расстроенных чувствах. Сначала среди чувств

преобладало здоровое возмущение. Он строил планы

борьбы и мести. Завтра же он подаст в партбюро

заявление: «Прошу воздействовать на директора,

допустившего неслыханную выходку» — даже «безобразную вы-

ходку» — даже «хулиганскую выходку». Каково-то

будет Коростелеву объясняться, ведь года нет, как он

получил партийное взыскание, а теперь новое дело —

травля беспартийного специалиста.

И завтра же он, Иконни-ков, пойдет к Марьяне и

потребует, чтобы ноги Коростелева не было в доме.

Писать ли Данилову? Пусть знает, ка<к тут сложились

взаимоотношения. Нет, лучше вот ка<к сделать: написать

письмо старшему зоотехнику треста, совершенно частнсе

письмо, в тоне грустном и лирическом,—что устал сверх

меры, многолетняя напряженная работа сказывается на

здоровье, что-то с сердцем, что-то с нервами, а тут еще,

между нами, со стороны директора непристойные и ди-

ки-е выпады... Старший зоотехник треста пойдет с этим

письмом к Данилову, так будет гораздо лучше: и цель

достигнута, и вроде как не жаловался, только вскользь

упомянул в частном письме.

А вдруг Коростелев возьмет и от всего отопрется?

Свидетелей нет, вполне можно отпереться.

С работы Коростелева все равно не снимут, успел себя

зарекомендовать, несмотря на историю с Аспазией.

Будут их мирить, предложат сработаться.

«Жизни не будет,— подумал Иконников,— он

обозлится и начнет меня всячески топить .и подводить под

монастырь, что называется, и в конце концов

подведет».

«При таких отношениях работать невозможно,—думал

он в середине лочи.— Не разумнее ли, не поднимая

шума, воспользоваться тем предложением Петра Иваныча

и Ивана Петровича и попытаться перейти в облзо?»

Эта перспектива показалась Едруг ему очень

привлекательной: наказать совхоз своим уходом, ускользнуть

от мстительных интриг Коростелева, а попутно —

развязаться с брачными делами.

«Уеду за двести километров и сразу отрезвлюсь.

Зачем мне жениться? Ну, зачем? Еще предложения не сде-

лал, а уже скандалы и неприятности; что же дальше

будет?»

И вместо заявлений и жалоб Иконников сел писать

письмо своему знакомому в облзо — письмо, с которого

началась обширная ведомственная переписка об отпуске

выдающегося специалиста Иконникова из совхоза

«Ясный берег» и о переводе его в областной земельный

аппарат, где его опыт и способности могут быть

использованы в надлежащих масштабах.

— Правильная вещь,—сказал Коростелев Бекише-

ву.—Это он придумал гениально, честное слово! Я бы

на месте Данилова его не удерживал и минуты: в облзо