Я попытался спрятать это, но Зел ахнула.

— О боже мой. Ты сделал это? — она двинулась вперед, осматривая полуметровую статую, которую я делал в течение нескольких ночей. Условный рефлекс, может, и был разрушен, но я все еще боролся с тем, чтобы спать в темноте.

После всей жизни сна в течение дня — эти паттерны не изменились в одночасье.

— Тебе нравится? — нервозность покалывала мой позвоночник.

Ее глаза опустились на меня, полные благоговения.

— Нравится ли мне? Как ты можешь спрашивать у меня это? Я люблю это. Я больше чем люблю это. Роан... это идеально.

Мое сердце болело, когда она поглаживала бронзовое творение дрожащими кончиками пальцев.

Я поддался тому, в кого превратился, но сделал это совершенно добровольно. У меня был выбор. Я принял охотника внутри себя, когда преследовал женщину, с которой проведу остаток жизни.

Я сделал это для нее. Для нашей пары. Наше начало и наше будущее. Я хотел, чтобы она увидела, как сильно я забочусь о ней. Насколько я принадлежу ей, и насколько она моя. Полностью моя. Черт побери, навсегда.

Дизайн статуи не обладал четкими границами, он был более этническим, чем просто ярко очерченные формы. Мужские и женские линии тела были выполнены в виде вздымающихся пенных волн, в которых проглядывались образы лошадей. В общей сложности их было пять, с выгравированными на них именами по-русски.

Клара. Роан. Хейзел. Василий и Вера.

Пять точек, что представляли собой неземное счастье. Среди разбивающихся волн, представленных в образе лошадиных ног, несущихся во весь опор, было множество звезд — миллион сверкающих звезд, инкрустированных серебром.

Звезды для Клары.

Зел всхлипнула, повернувшись ко мне лицом.

— Ты не мог сделать ничего более идеального. — Ее руки опустились на мою грудь.

Я дрожал от удовольствия, все еще удивляясь, как сильно ее прикосновения находят отклик в каждой клеточке моего тела.

Ее глаза осветило беспокойство.

— Ты в порядке? — она сглотнула, ее взгляд прошелся по мне. — Ты же не регрессировал верно?

Страх от этой мысли облил всю мою похоть ледяной волной. Я надеялся, что это, черт побери, никогда не случится. Я не мог переварить мысль, чтобы снова жить с условным рефлексом.

Я практически пережил трансплантацию мозга. Я никогда не смогу вернуться назад.

Покачав головой, я опустил свой рот на ее. Она целовала меня нежно, невинно, все еще слегка напуганная.

Отстранившись, я прошептал:

— Нет. Я задрожал, потому что никогда не привыкну к тому, как ты касаешься меня. Это делает меня живым. Это заставляет меня хотеть тебя так чертовски сильно.

Ее щеки покраснели.

Я поцеловал ее, потянув ее нижнюю губу.

— Прикоснись ко мне снова.

Зел подчинилась. Ее руки поднялись и легли на нижнюю часть моей рубашки. Медленно, она расстегнула ее. Комната наполнилась пульсирующим напряжением, потрескивающим между нами. Я не мог оторвать взгляда от нее и застонал, когда она развела материал в стороны и положила руки на мою грудь.

Мой член увеличился.

Мое видение вспыхнуло яркими огнями.

— Черт побери, Зел, у тебя есть власть поставить меня на колени.

Ее губы приоткрылись, а прикосновения стали решительнее, обдавая меня огнем. Каждый кончик пальца был гребаным раем. Возбуждающим и нежным, страстным и ласковым. Она могла погубить меня одним простым прикосновением.

Я задержал дыхание, когда она сорвала белую рубашку с моих плеч. Мое сердце ускорилось.

— Я был тем, кто хотел соблазнить тебя. Но снова контроль у тебя.

Изумрудные глаза посмотрели на меня и я, черт побери, тонул в любви к ней.

— Мне не нужно, чтобы ты соблазнял меня.

Я покачал головой.

— Я хотел напомнить тебе, что ты принадлежишь мне. Что у тебя могут быть две маленькие жизни, за которыми надо ухаживать, но я все еще владею тобой, так же как ты владеешь мной.

Она прикусила губу, когда поток эмоций отразился на ее лице. Ее пальцы обхватили ожерелье в форме звезды на ее шее. Мы носили эти ожерелья, чтобы почтить память о Кларе. Каждый раз, когда что-то становилось чересчур для нее, она трогала серебро и находила успокоение. Я всегда знал, когда она позволяла печали завладеть ею — свет в ней тускнел, — как будто бы она оставляла часть себя в этом мире, чтобы пойти поговорить с дочерью, которая больше не существовала в телесной форме.

Мое сердце заныло, напоминая о маленькой девочке, которая была бы самой лучшей в мире старшей сестрой. Я никогда не перестану думать о Кларе и о том, что она сделала для меня, но сегодня был вечер не для горя. Сегодня был вечер для празднования.

— Тебе не нужно напоминать мне. Я знаю, что я твоя. Так же как Клара была. Так же как Василий и Вера твои. Ты заслужил всех нас, Роан. Ты сделал меня цельной.

Я не мог ничего поделать, схватил ее за заднюю часть шеи и обрушил свои губы на ее. Ее вкус ворвался в мой рот, и что-то в ней надломилось, удовлетворяя быстрорастущую потребность во мне.

Схватив створки ее вишневого халата, я потянул за пояс. Ранее я наблюдал, как она принимает ванную, и не мог выбросить из головы вид ее покрытых пузырьками пены грудей. Для меня она выглядела как вкуснейший десерт.

— Я хочу тебя, dobycha.

— Я не твоя добыча.

Я наклонил голову и укусил ее в шею.

— Нет? Кто ты тогда?

Она задрожала, когда я нежно лизнул ее и провел носом по ее подбородку. Вдохнув ее запах ландыша и мыла, я немного отстранился.

Ее веки задрожали закрытыми, она качнулась на меня, когда я сдернул халат с ее плеч и обхватил ее грудь.

— Кто ты, Хейзел?

Мой член пульсировал и изнывал от желания вонзиться в нее, но я хотел действовать медленно. Хотел наслаждаться каждой частью.

Она опустила свои глаза. Я поднял ее подбородок. Ее губ коснулась улыбка, делая их более пухлыми и заманчивыми.

— Поцелуй меня, — приказал я.

Ее взгляд отяжелел. Она качнулась вперед на цыпочках, прижав свои нежные губы к моим.

Держа ее подбородок, я заставил ее открыть рот, скользнув в него своим языком. Она застонала, ее пальцы дергались возле моей груди. Я любил ее прикосновения. Я любил то, что она могла прикасаться ко мне. Любил то, что у меня не было сильного желания толкнуть ее на пол и обрушиться на нее.

Я не мог просить ее о лучшем подарке.

— Я люблю тебя, — прошептал я у ее губ.

Ее руки внезапно обвились вокруг меня, прижимаясь ко мне сильнее. Ее изгибы к контурам моего тела. Ее пламя к моему динамиту.

Исчезла необходимость растягивать ночь. Я не мог думать о том, чтобы есть напротив нее и пытаться игнорировать притяжение.

Комната гудела от потребности. В моей голове стучал дикий голод оказаться внутри нее. Мой самоконтроль истек.

Обняв ее, я двинулся назад, увлекая ее за собой.

— Я собираюсь поклоняться тебе, Хейзел.

Она дрожала в моих руках, ее гладкий влажный язык сплелся в танце с моим.

Когда мои босые ноги погрузились в пушистую овчину на полу, я опустил нас, пока не сидел прямо, а она не оседлала мои колени.

Я застонал, когда ее руки опустились от моей груди к пряжке ремня. Я больше не носил черное. У меня больше не было стремления одеваться в цвета, которые предлагали мне какую-то форму безопасности. Я одевался в цвета, которые привлекали меня. Выбирал рисунки и модели.

Хотя я все еще не носил нижнее белье и ахнул, когда рука Зел обхватила мой член.

Она провела ладонью по моему члену, и мой желудок сжался. Огонь взорвался в моих яйцах. Я потерял все мысли и контроль. Я боролся изо всех сил, чтобы ясно мыслить.

— Зел. Подожди, я хочу…

Каждое ее прикосновение уничтожало меня, не потому что я хотел убить ее, а потому что она возвращала меня к жизни.

— Займись со мной любовью, Роан.

Мне больше не нужно было подчиняться ее командам, но я не отверг просьбу — приятное приглашение присоединиться к женщине, которая отдала мне все.

Я схватил ее волосы и притянул ее шею назад. Серебряная звезда на ее шее блестела, и я остановился. Вместо того, чтобы укусить ее, я нежно поцеловал.