— Тогда понятно, Котя. Это девочка из массажного кабинета фирмы «Улыбка». Не зря их реклама на всех столбах и столбцах в газетах, а морда у тебя до сих пор… Здорово «Улыбка» работает. По тебе видно. Это же надо, открыть блядник чуть ли не в здании прокуратуры. Впрочем, все верно, в крайнем случае охрана обеспечена. Они наверняка кроме бабок, ментам на шару массажи делают. Исключительно губами.

— Что с тобой сегодня? — блеснул толстенными стеклами очков Гершкович.

— Ты прав, извини, Котя. Но если бы здесь работал мой генеральный менеджер, ты бы и не такое нес.

— Что ты понимаешь? — не поддержал меня Гершкович, — тут тоже такое вытворяется. За Линду резиновую, правда, еще базаров не было, но и мои мальчики на твоих похожи. А твой генеральный менеджер… Я его знаю. Если «Козерог» хочет с ним расстаться, «Олимп» уже готов взять его на работу. И при этом платить больше.

— Нет, Котя. Он у меня до смерти трудиться будет, — отметил я высокую квалификацию своего сотрудника, а также то обстоятельство, что о гадости, которую на сей раз пристроил Костя, в городе никому не известно. — Котя, я принес тебе незаурядное произведение искусства…

— Слушай, только не говори, что оно стоит дешево, — недовольно бросил Гершкович. — Думаешь, не знаю за то, что ты отдаешь мне вещи процентов на двадцать дешевле?

— Котя, обычная скидка для солидного клиента, — пробормотал я.

Котя выразительно посмотрел на меня, и продолжать говорить на эту тему уже не было смысла.

— Слушай сюда — Гершкович перешел от искусства к жизни более серьезным тоном, — против тебя гадость какая-то готовится. Точно не могу сказать…

— Не можешь или не имеешь права?

— Не могу, — подчеркнул Котя. — Но на таком уровне просто так ничего не говорят.

— Котя, ты сегодня прямо кроссворд какой-то.

— Ой, ладно. Мы тут с мэром отдыхали, так он мне по-дружески заметил, мол, твой дружок слишком прыгать стал.

— Очень конкретно.

— Конкретнее не бывает, — отрезал Котя. — Или тебя кое-кто плохо изучил? Или ты мало год назад навоевался, думаешь у них информации нет? Стоит кому-то косо посмотреть в твою сторону, и он уже может бежать до нотариуса диктовать завещание. «Аргус» не забыл?

— Эта фирма наехала на меня. Я только защищался.

— Мой долг тебя предупредить как старого приятеля. После смерти Логвиненко фирма «Глобус» даже побоится думать за то, чтобы войти в твою систему предприятий. Что ты за это скажешь?

— Скажу, если бы не наши характеры, мы бы с тобой объединились, Котя. Как тебе нравится название синдиката «Козерог на Олимпе»?

— Мне больше нравится «Олимпийский Козерог».

— Вот в этом вся причина. Иначе бы город принадлежал только нам.

Котя от души рассмеялся и заметил:

— Нет, мы же с тобой одинаково думаем. Так что лучше иметь хорошего приятеля, чем потенциального противника. Разве еще когда-то в этом мире уживались двое под одной короной, будь они даже братиками-близнецами?

— Это точно. Спасибо тебе, Котя.

— Ты больше ничего не хочешь сказать?

— Это портрет поэта Яшвили, хотя в Третьяковке до сих пор уверены, что на нем изображен другой стихотворец.

— Ты до Третьяковки добрался?

— Нет, там похожий есть.

— Сколько стоит твой портрет?

— Как для тебя, — специально подчеркнул я, — всего десять тысяч.

— Хорошо, — не стал спорить Котя и полез в боковой карман. Интересно, если бы я сказал «миллион», он стал бы шарить в сейфе или нет?

— Слушай, Котя, мне любопытно, может ли представлять из себя Градус угрозу для нашего общества?

— Я тебе так скажу. Если завтра Градус на тот свет пойдет, этому никто не удивится. Все мы грешники. Кто больше, кто меньше. Но то, что вытворяет Градус, даже отпетые бандиты не делают. Это не человек, а погромщик какой-то.

— Насколько я знаю, он не совсем честно занимается конвертацией. Благодаря тому, что деньги плохо ходят.

— Это они так ходят благодаря градусам, — поделился страшной государственной тайной Котя. — Допустим, ты договариваешься с Градусом, что переводишь ему безнал из расчета сорок шесть за бакс наличкой. Деньги он отдает. Как только они ложатся на его счет. Но деньги же плохо ходят, и за это все знают. Ты переводишь безнал и идешь за своей наличкой. А Градус говорит — я, мол, их еще не получил. Проходит время, и он сам звонит. Приходи, друг, за расчетом, сегодня твои бабки уже у меня. Дальше рассказывать?

— Не нужно, Котя. Клиент приходит к Градусу, а тот сходу его радует: когда мы договаривались, курс доллара был сорок шесть, однако сейчас, когда пришел безнал, он сорок шесть и восемь десятых. Хочешь, расчет по такой цене, не хочешь, отошлю назад тебе безналичку. А за это время курс вполне может стать и пятьдесят. О том, что якобы долго идущий безнал можно несколько раз быстро прокрутить и говорить не хочется.

— Вот-вот. Только этот деятель на таких операциях не остановился. Он заделался великий ростовщик. Прямо как та старуха из Достоевского. Ее, правда, клиент в конце концов топором рубанул, но Градусу это не грозит. Его по другому кончат, давно заслуживает.

— И чем он так отличился в бизнесе?

— Одалживает деньги под хороший процент какому-нибудь фирмачу, когда у него нехватка финансов, а потом способствует его полному разорению. И тут же бригада Градуса выколачивает все долги. В счет их по дешевке принимаются автомобили, дома, раздевают до коронок на зубах. А сколько они трупов понаделали, сколько выгодных городу сделок сорвали… Многим это уже не нравится. И я тебе скажу: рано или поздно — Градус нарвется. А если нарвется, так все этому только обрадуются. Потому что во всем есть предел, даже в этом, как его, беспределе.

— Если мои неприятности смогут иметь место, а с Градусом что-то случится, они усугубятся?

— Никогда. Я так тебе скажу, по секрету, как другу, может, и наоборот. Я б на ментовском месте человеку, который от Градуса город освободит, медаль бы дал.

— Пусть менты сами себе медали цепляют. У меня лично температура по поводу Градуса не поднимается. Скажи, Котя, в каких ты отношениях со своим банкиром господином Власовым?

— Товарищем Власовым. Это в коммерческом банке господин. Слушай, я когда первый раз услышал эту дурь — «коммерческий банк» чуть с хохота не удавился. А теперь сам так говорю.

— Мне хотелось бы с ним повстречаться, Котя. Этот деятель слишком жадный?

— Жадные в нашем деле долго не живут, — предельно откровенно заметил Котя.

— Сколько он берет за кредит?

— Двадцать пять процентов на карман и условия очень льготные.

— А если я ему предложу эти же деньги, чтобы он не предоставлял кредита определенной фирме?

— Тогда он только обрадуется. Эти деньги Власов продаст кому-то другому. Плюс неожиданный доход от твоей фирмы. Я так себе понимаю, будущая покойница носит кличку «Пантера»? — улыбнулся Котя. — Наш город всегда был большой деревней.

— Но не до такой же степени… — пробормотал я.

— И еще хорошо, что нас, коренных южноморцев, осталось здесь всего ничего. Если бы все не уехали, за этот расклад знал бы весь город. А так…

— А так, Котя?

— А так, ты да я, — хитро прищурился Гершкович и неожиданно добавил. — И еще одна семья. Солидная. Ей самой конвертацией заниматься захочется, не деля сферы влияния.

— А главным в этом деле новые хозяева города видят тебя?

— Что ты такое говоришь?

— Перестань, Котя. Ты же с Власовым хорошо работаешь. Это так, к примеру. Допустим, фирма «Лясем-трясем» переводит на счет другой фирмы деньги. Но ведь никто не удивляется, что безнал плохо ходит. В это время у Власова сидит мой дружок и говорит: дай мне на неделю пять миллиардов, я из них десять сделаю. Половина — твоя. И поэтому деньги несчастного «Лясема-трясема» приходят на нужный счет только через неделю. А затянется эта операция, так и через месяц. И никто не удивится, ведь деньги плохо ходят. И разборов не будет — банк государственный.

— Мне, — демонстративно подчеркнул Котя, — этого не нужно. Я на своих деньгах работаю. И тебе, — еще раз подчеркнул мой приятель, — тоже не стоит ходить к Власову. Я сам все сделаю. Так лучше будет, для всех.