— Нахожу, — искренне согласился Силантьев. — Мне только одно не понятно: с какого это перепугу Алене вдруг приспичило писать завещание? Родственников разыскивать? Действительно, молодая женщина, цветущая, замуж, говорят, собиралась… Это тоже странно, Валентин Петрович. Вы не находите?
— Вот в этом как раз ничего странного нет, — не слишком охотно ответил Полунин. — Вам совсем необязательно это знать… Хотя… Алены все равно больше нет… У нее опухоль обнаружили полгода назад… Все очень серьезно было, врачи настаивали на операции. Семьи у Алены не было, детей тоже Бог не дал… Она очень боялась… Да… Не столько смерти боялась, сколько того, что врачи сказали ей об операции. Результат просчитать было невозможно. Она могла стать абсолютно здоровым человеком, могла умереть, а могла и в кому впасть или в паралич… Что бы стало с ней в этом случае? Кто и как стал бы о ней заботиться, распоряжаться ее деньгами? Я предлагал ей пожениться перед операцией, — в глазах Полунина впервые с начала разговора появилось искреннее и очень человеческое выражение, — но она отказалась. Попросила попробовать разыскать кого-то из своих родственников. Семейные связи, как вы знаете, Олеся Геннадьевна, у вас очень запутанные, родственники не общаются, и даже некоторые не подозревают о существовании друг друга… Ну, я провел небольшое расследование. Вы оказались самой близкой из всех здравствующих родственников Алены. Я навел справки. Алена все подготовила, завещание написала и другие документы оформила, по которым вы в случае неблагоприятного исхода операции должны были бы распоряжаться всеми активами Алены, взамен обеспечив ей идеальный уход… Ну а при хорошем исходе мы с ней должны были пожениться. — Олесе показалось, что у Полунина появились слезы на глазах. — И вас она, конечно, не оставила бы… Она все со дня на день поговорить с вами собиралась. Но не успела… У меня даже сердце первый раз в жизни прихватило, когда мне сообщили, что произошло. Целые сутки я не мог даже подняться…
Валентин Петрович отвернулся, рассматривая что-то в темном, разукрашенном морозными узорами окне.
— Надо же… Ни за что бы не подумал, что Алена была больна… — пробурчал Дмитрий, видно было, что история, рассказанная депутатом, произвела на него впечатление.
В другое время Олеся, наверное, тоже расчувствовалась бы до слез, но сейчас ей было совсем не до этого. Сейчас девушку гораздо больше интересовала своя собственная судьба. Известие, что сестра матери оставила ей достаточно крупное наследство, конечно, Олесю поразило, но она понимала и другое: если все пойдет так же, воспользоваться им она вряд ли сможет в ближайшие лет десять, а то и пятнадцать…
— Трогательная история, — холодно заметила она. — Вот только многое в ней вызывает у меня серьезные сомнения.
— Что? — Полунин резко обернулся. — Что вы имеете в виду? Вы хотите сказать, что я вру? — высокомерно поинтересовался он.
Дмитрий промолчал, но и в его глазах сквозило явное удивление.
— Именно это я и хочу сказать, — глядя ему прямо в глаза, ответила Олеся. — Вы сейчас говорите заведомую неправду.
— Умоляю вас, Олеся Геннадьевна! Зачем мне врать? Особенно сейчас, когда уже ничего невозможно поправить…
— Вот именно, — кивнула девушка. — Не знаю, что там у вас с Аленой произошло, но поправить уже действительно ничего нельзя… Тетю не вернешь. А у вас сейчас главная задача — отмазаться от участия в этом деле… Вы на все готовы, даже обвинить совершенно непричастного человека. Не удивлюсь, что секретарша именно с вашей подачи так «удачно» передает мой разговор с Аленой.
— Ну ты уж знаешь… Не увлекайся, — хмыкнул Дмитрий. — Ты что хочешь сказать, что Валентин Петрович сам свою невесту того…
— Думайте, что говорите, молодой человек! — возмущенно воскликнул Полунин. — А вы, Олеся Геннадьевна, имейте в виду, что подобные заявления граничат с клеветой… Чтобы ваша фантазия не работала впустую, сразу довожу до вашего сведения, что я уже имел беседу со следователем, он проверил мое алиби, или как там это называется… Я, как известно, был на конференции в Праге. Когда мне сообщили об Алене, У меня случился сердечный приступ, я обратился в больницу, о чем у меня есть справка… Как только я оказался в состоянии, сразу вылетел в Россию. Все это подтверждено документально, Олеся. — Было заметно, что Полунин все больше и больше нервничает. Уже одно то, что он так подробно объясняет, где и почему он был в течение последних двух суток, говорило о многом… А ведь Олеся его еще ни в чем не обвиняла…
— Надо же, — усмехнулась девушка. — Оказывается, это у вас сердце прихватило… А я-то думала, что вы просто пьяны в стельку. По крайней мере, несло спиртом от вас не по-детски… Или это такой новый прогрессивный способ лечения сердечно-сосудистых заболеваний?
— Я не пью! — На щеках депутата появились два ярких красных пятна. — Что за глупости вы тут говорите, девушка?
Олеся гордо подняла голову:
— Не знаю, какие документы в подтверждение своего алиби вы предоставили следователю… Но своим глазам я верю значительно больше, чем любым бумажкам.
— И что, интересно, видели твои глаза? — В голосе Силантьева появились тревожные нотки. — Только подумай, прежде чем выбрасывать карты на стол. Сейчас мы целиком в его власти, не забывай о двух автоматчиках за дверью. — Дмитрий повел подбородком в сторону прихожей.
— Валентин Петрович ехал с нами в одном поезде, — глядя исключительно на Дмитрия, сообщила Олеся. — Я своими глазами видела его в стельку пьяного в купе проводницы Зинаиды… Она, думаю, тоже подтвердит мои слова, если ее спросят в милиции.
Пятна на щеках Полунина стали еще ярче. В глазах появилась паника.
— Ты хоть сама понимаешь, детка, что только что сделала? — вздохнув, хмуро поинтересовался Дмитрий. — Ты подписала нам с тобой приговор… И той проводнице, вероятно, тоже… Ты что, не могла мне сначала рассказать, что видела в поезде депутата? Какого черта ты это скрывала столько времени? Я бы подумал, как распорядиться этими сведениями с пользой… А теперь какой от них толк, если мы полностью в руках этого человека и его людей?
Олеся разозлилась.
— Откуда я могла знать, что пьяный мужик в купе проводницы — это наш уважаемый депутат? — воскликнула она. — Я вообще ни разу о нем не вспомнила, пока вот сейчас на своей кухне не увидела…
— И не нашла ничего лучшего, как выдать все и сразу? — вздохнул Силантьев. — Всегда удивлялся тупости женщин. Ты не могла промолчать, приберечь на потом эти свои знания? Думаешь, он тебя теперь вот так вот просто отпустит, чтобы ты прямиком к следователю рванула?
— Не говорите глупостей, молодой человек, — нервно вскочил с табуретки Полунин. — Вы, кажется, меня не за того принимаете… Не знаю уж, что вы там себе нафантазировали, но я нормальный человек, никакой не убийца, не махровый преступник и не злодей… Даже если вам удастся доказать, что во время убийства Алены я был в городе, это вовсе не значит, что я имею к убийству отношение. У меня просто не было повода желать ей смерти. Я любил ее, мы собирались пожениться…
— Повод придумать несложно, — пожал плечами Дмитрий. — Я, например, не уверен, что вы горели желанием соединить свою судьбу с такой женщиной, как Алена Игоревна. Она дамочка с определенным прошлым, а для депутата репутация на первом месте. Немного зная методы воздействия Алены на людей, могу представить, что она принуждала вас к этому браку помимо вашей воли… И завещание составила на всякий случай, зная, в какую непростую авантюру ввязалась и с кем ей придется померяться силами… Как вам такой вариант, Валентин Петрович?
— Абсурд, — отозвался Полунин, впрочем, без особого возмущения. — Глупость. Алену я любил, мы несколько лет были вместе. Несмотря на внешнюю эксцентричность, она была порядочной женщиной, хорошей хозяйкой, в обществе ей многие восхищались… Она ни за что не стала бы принуждать меня к браку. Ей просто это было не нужно, понимаете… Хотя… что вы можете понять? — Он махнул рукой и замолчал.