Глава 9

Начало пятьдесят третьего года не сулило великой стране никаких радостей. Во многих областях не хватало хлеба, люди занимали очередь у магазина с вечера, чтобы суметь утром получить в одни руки два теплых еще кирпичика. Сахар нерегулярно продавали по месту работы – килограмм или два в одни руки. Что касается таких продуктов, как сливочное масло и мясо, то их можно было приобрести только на рынках по высокой цене, недоступной для живущих на зарплату людей - таких в городах было большинство. Сельские жители пробавлялись огородами и домашним скотом, в городах же достаток имели только вороватые директора и главные бухгалтера производственных предприятий и работники торговли. И еще был очень немногочисленный, но весьма заметный слой населения, именуемый артельщиками. Артели были фактически частными предприятия, иногда большими, иногда совсем маленькими. Маленькие, пока они таковыми оставались, занимаясь ремонтом обуви жителей соседних домов или выпеканием лепешек, никого не интересовали. Зато крупные артели были источником безбедного существования не только для их владельцев, но и для местного начальства. Именно те, кто был связан с артелями, могли себе позволить покупать на рынке и сливочное масло, и мясо.

В политическом отношении новый год тоже не обещал чего-либо положительного, напротив. По всей стране набирала силу кампания по выявлению новых виновников всех наших бед. Евреи! Все зло от них! И монголо-татарское иго спровоцировали они! И крепостническое рабство на Руси их рук дело! И поражения России в войне с Японией в пятом году не было бы, коли бы не жидовские происки! Нужно ли перечислять все их преступления, затмевающие все то мелкое, что сделали всякие там калмыки и чеченцы с крымскими татарами вкупе?

Об этом говорили, прогуливаясь звездным январским вечером по опустевшим улицам городка, два молодых представителя неблагонадежных наций, один всем известный нераскаявшийся враг, другой, по-видимому, только начинающий. Оба они учились пока еще в школе. И учились хорошо – мерзкая уловка! Один из этих хитрющих недругов советской власти был крымский татарин Камилл, другой - еврей Рафаил.

Мальчики учились в одном классе уже третий год и всегда испытывали симпатию друг к другу. Доверительные отношения возникли после одного случая. Неизменный камилловский сосед по парте Игорек заболел, и с разрешения классного руководителя Рафик пересел на его место. И вот в день дежурства Камилла и Рафика не оказалось в классе мела как раз на уроке математики. Виктор Петрович был жутко рад, что было видно по выражению его глаз. Он пристрастно относился к этим двум своим ученикам, которые неизменно получали у него отличные оценки, и которым он мечтал влепить хотя бы четверочку - не получалось! Будучи завучем школы, он мог, конечно, довольно часто - поводов эти двое давали сколько угодно! – наказывать их. Но крупные их проделки он вроде бы не замечал, а по мелочам с удовольствием показательно карал. И сейчас он достал из портфеля свой кусок мела, а двух нерасторопных дежурных послал на поиски этого необходимого на уроках математики предмета. Надо сказать, что в ту пору в советской стране и с мелом была напряженка, поэтому возникшая коллизия была не так уж и проста.

Выйдя за двери класса, оба юноши изобразили демонстративное ликование по поводу обретенной свободы от урока. Но надо было добывать мел.

- Что будем делать? – спросил Камилл, перебирая в уме варианты.

- Идем! – заговорщицки подмигнув, Рафик увлек товарища вниз, в подвальный этаж. Он достал из-под старого книжного шкафа, стоящего под лестничным пролетом, большой ключ и отворил скрипучую дверь. Они вошли на заставленный поломанными партами и столами склад. Через высоко расположенные узкие оконца проникало достаточно света, но Камилл усомнился, что здесь можно отыскать то, за чем они пришли. Однако Рафик шел уверенно, и Камилл решил, что у него здесь тайник. Рафик тем временем привел товарища в самый дальний угол, где на ящике стоял большой бюст Ильича с расколовшимся основанием. Пока Камилл соображал, чем отколупнуть от подставки бюста кусок, Рафик поднял с пыльного пола оказавшийся здесь кирпич и одним ударом снес Ленину нос. Камилл сперва замер от такого кощунства, затем начал нервически смеяться.

- Тихо, - без улыбки произнес Рафаил, и ребята пошли к выходу, добыв столько драгоценного мела, сколько его должно хватить на не одно дежурство.

Но формы превосходного мягкого материала явно выдавали его происхождение.

- Дай-ка мне, - произнес Камилл. Он вытащил из кармана перочинный ножик, открыл его большое лезвие и стал счищать с поверхности алебастрового носа блестящую гладь, на что Рафик не преминул заметить:

- Отполировали поцелуями…

Школьный товарищ открывался Камиллу с другой стороны. Рафаил же не сомневался в Камилле, ибо знал о его судьбе, о том, где находится его родитель. Камилл, бывая иногда в гостях в доме у Рафика, где они обычно играли в шахматы, знал его отца, и тот казался ему весьма настороженным человеком. Ан, оказалось, семья эта не так проста! Отец не раз расспрашивал Рафика о его однокласснике – в городке, пожалуй, не было другой такой семьи, чей представитель имел бы двадцатипятилетний срок. Обычно здешние обыватели получали за экономические преступления не больше пяти-семи лет. А тут такой случай!

По-видимому, домашние разговоры о школьном товарище Рафаила были таковы, что сомнений в порядочности Камилла не возникало. Порядочности в общечеловеческом, а не в коммунистическо-советском смысле.

С того отбитого носа и началась проникнутая взаимным доверием дружба двух юношей.

Вакханалия, охватившая страну в связи с «делом врачей», не нашла заметного отголоска в маленьком городке, где люди почти все друг друга давно знали. Знали, что Иван Тимофеевич отсидел срок за то, что раненым попал в немецкий плен в сорок первом, что Иосиф Абрамович откупился от прокурора приличной суммой, что Хамдамов ездил с женой в Ташкент залечивать сифилис. О многом знали - и ничего, нормально общались между собой! Да о чем говорить, если даже семьи ужасного врага народа Афуз-заде не чуждались! А многолетняя пропаганда, изобличающая крымских татар? Думаете, что рядовые обыватели обходили крымского татарина стороной, не пили с ним водку, а жены их не судачили часами с соседкой-татаркой? Как бы не так! И эти звучащие по радио истеричные голоса о «преступниках в белых халатах» проходили мимо социалистического сознания основной части горожан. Да и не до того было людям, озабоченным добыванием ежедневного пропитания!

А в тот вечер, когда прогуливающиеся юноши вели между собой насмешливую беседу, их все же застукали.

 Застукал их математик Виктор Петрович, неожиданно возникнувший перед ними:

- Это так вы готовитесь к завтрашней контрольной? – сурово спросил он своих учеников.

Конечно, за контрольную работу оба получили отличные оценки, но в журнале Виктор поставил обоим по двойке, которые и показал им, задержав после урока.

- За плохое прилежание, - улыбка Будды озарила лицо завуча. Четверку за контрольную этим мальчишкам не влепишь, так хоть двойками по прилежанию потешиться! Правда, эти двойки никак не могли повлиять на четвертную оценку.

Камилл к тому времени пересдал Конституцию на пять. Экзамен принимала Татьяна Викентьевна, Ефим только заглянул на минуту в кабинет, где готовился к ответу десятиклассник Афуз-заде. Конечно, завалить его при очень большом желании можно было. Но при безусловном наличии такого желания было отсутствие благосклонного к директору общественного мнения. Не стоит усугублять обстановку в условиях не вполне благоприятных - так решил директор, когда поручил принимать пересдачу коллеге Татьяне Викентьевне.

 Учебный процесс в школе имени И. В. Сталина шел своим путем, а в далекой тайге в то же время зеки строили бараки, не зная для кого. О том знал лишь товарищ Сталин.

Но к товарищу Сталину однажды в марте пришла та самая, которая входит в любые двери не спросясь…