Теперь империя пообветшала. Но еще не выпускала из своих лап славянских земель — Македонии, Боснии, Герцеговины, Старой Сербии. Только черногорцы, свившие гнездо в неприступных горах, так и не склонили головы. За Дунаем, напротив Белграда, тоже живут сербы. Как и хорваты-католики, они подданные австрийского императора.

Собственно Сербия очень мала, это совсем крохотное княжество, клочок земли рядом с Белградом. Но она как бельмо в глазу у турок и австро-венгров. Отсюда растекаются идеи свободы и объединения славян по всему Балканскому полуострову.

И уже не благородные разбойники-хайдуки подстерегают турок на дорогах, а обученная русскими офицерами армия принуждает их постепенно покидать страну.

Еще в начале XIX века вся Сербия встала под знамена вождей-хайдуков Карагеоргиевича, Катича, Ненадовича, Обреновича. Турок выкинули из страны. Но вожди поссорились, и враги вернулись. Однако править они стали по-иному: сделали вождей повстанцев вассальными князьями и тщательно разжигали между ними вражду.

Один из князей, Милош Обренович, действуя подобно московскому государю Ивану Калите, притворялся верным подданным султана, расширял свои владения, копил богатства.

В 1817 году он изменнически убил другого вождя повстанцев, князя Карагеоргиевича, и голову его послал турецкому султану. С этого и началась кровавая вражда династий Карагеоргиевичей и Обреновичей.

Дальновидный Милош Обренович рассчитывал на то, что турки, гордые и медлительные, не выдержат мирной конкуренции с энергичными сербами. Так оно и вышло — имущество бедневших турок постепенно переходило в руки сербов.

В 1815 году в Белграде было всего около шестидесяти христиан всех национальностей, в 1830-м — одних сербов шесть тысяч человек, а в середине века — более пятнадцати тысяч.

Власть турок стала призрачной. По сути дела, у сербов создалось собственное государство с княжеским троном, свой парламент — скупщина и даже зародыш собственного университета — Великая школа. Трон захватывали то Карагеоргиевичи, то Обреновичи. К тому времени, когда родился Алкивиад Нуша, в Сербии правил Михаил, сын Милоша Обреновича. Князь добился ухода турок из белградской твердыни и других крепостей. Правда, султан сделал хорошую мину при плохой игре — крепости будто бы передавались сербскому князю на сохранение.

Через год после ухода турок из Белграда четырехлетий Алкивиад Нуша, сидя на руках у матери, смотрел на медленно двигавшуюся печальную процессию… Это были похороны князя Михаила Обреновича. Больше всего Алкивиаду запомнился барабан военного оркестра, покрытый черным сукном, и княжеский конь, которого вели два офицера.

Князя убили во время прогулки в парке. Убийц подослали сторонники Карагеоргиевичей, но они просчитались. На престол был немедленно возведен несовершеннолетний Милан Обренович.

Это событие запомнилось Нушичу во всех подробностях. «Одели нас, всех детей, в праздничную, новую одежду, которую нам купили к вербной субботе и пасхе, и повели на Теразии[2]… Развевались знамена на крышах и в окнах всех домов этой улицы, народ теснился по обе ее стороны… Люди высовывались из окон, заполнили крыши, а детвора взобралась даже на ветки конского каштана, которым: были засажены Теразии с обеих сторон. Мы кое-как протолкались к фонтану и заняли места на ступеньке. Меня, как самого маленького, взял на руки наш домашний слуга, которого мать прихватила с собой специально для этого. Я с любопытством озирался, но больше всего меня занимали флаги… и ребятишки, сидевшие на каштанах… И вдруг откуда-то со стороны нынешней улицы Князя Михаила закричали: „Живео! Живео!“, толпа заволновалась и подхватила здравицу. Немного погодя появились гвардейцы на конях, а затем целый ряд экипажей. В первом экипаже стоял толстощекий четырнадцатилетний мальчуган в гвардейском мундире и весело махал рукой то вправо, то влево, приветствуя толпу, которая разражалась радостными воплями. Это был маленький князь Милан Обренович, которого наместники привезли из Румынии, дабы он занял сербский престол. Все остальное я помню не очень хорошо, а вот смеющееся лицо круглощекого подростка как сейчас вижу…».

Нушич ошибся. Юного родственника князя, погибшего бездетным, привезли не из Румынии, а из Парижа, где он учился. Злые языки поговаривали, что мать его, румынка Мария Катарджи, родила его через тринадцать месяцев после смерти своего супруга, урожденного Обреновича. Возможно, что это было не так. К тому же подробности придворных не интересовали. Эмиль Катарджи стал князем, а потом и сербским королем Миланом I.

Для нас же важно то обстоятельство, что на жизненном пути будущему писателю еще не раз придется иметь дело с этим могущественным и оставившим о себе недобрую память человеком.

Достойно упоминания и еще одно событие, имевшее место 18 августа 1868 года. На месте снесенных Стамбульских ворот в Белграде князь Милан Обренович торжественно положил камень в фундамент здания будущего Народного театра.

В камне было углубление, заполненное медной шкатулкой со стеклянной бутылкой. В бутылке — пергамент:

«Во имя Отца и Сына и святого Духа, этот дом предназначен для Сербского народного театра в Белграде, первого театра в столице нашей…»

ГЛАВА ВТОРАЯ

БУДУЩИЙ КОММЕРСАНТ

Джордже Нуше не помогло знание бухгалтерского дела, полученное в Вене заботами доброго хозяина Гераса. Может быть, ему вовсе не надо было ездить в Вену, а торговать себе понемногу в лавке, экономить каждый грош по обычаю цинцар-торговцев и иметь верный кусок хлеба.

Но где там! Положение «ученого» торговца обязывало. Джордже Нуша не мог удовлетвориться вывозом кожи и слив в Вену и Будапешт. Ему хотелось поскорее «оборачивать» капитал, и он стал браться за дела, в которых ничего не смыслил. Частенько ему просто не везло. Так, в 1867 году он вместе со своим партнером Йованом Панджелом приобрел в Австрии для турецкого гарнизона в Смедереве крупную партию табака. Но в апреле гарнизон внезапно покинул Смедерево. Табак тотчас был обложен большим таможенным сбором, и партнеры продали его с убытком для себя.

В отчаянии Джордже задумал большую спекуляцию на земельных участках и к семидесятому году прогорел окончательно, потеряв доверие чаршии (так назывались городские торговые кварталы и те, кто в них обитал).

Сохранился портрет родителей Бранислава Нушича: они сидят в напряженных позах, поисками которых провинциальный фотограф явно занимался старательно и долго. Мать красивая, спокойная, домовитая. Иное дело — отец. Аскетический склад лица и напряженный взгляд глубоко сидящих глаз, который нельзя считать целиком следствием «фотографической процедуры», наводят на мысль о некоторой неуверенности в себе этого оптового торговца. Ну, конечно же, торговцем он стал силой обстоятельств. Были у него неуместные в торговом деле черты — мечтательность и одухотворенность, передавшиеся сыну и на благодатной почве возросшие в яркий талант.

Мать воспитывала маленького Алкивиада в сербском духе. У нас мало сведений о матери Нушича, однако известно, что женщина она была веселая и остроумная…

В 1870 году разорившийся Джордже Нуша с женой Любицей, сыновьями Константином (Костой), Леонидом, Алкивиадом, Периклом (Петром) и дочерью Анной переселился из Белграда в Смедерево. Ныне это крупнейший промышленный центр Югославии, некогда — княжеская столица, а во времена детства Алкивиада Нуши — зеленый городок на Дунае, расположенный под сенью тяжелых крепостных башен.

Джордже Нуша не хотел сдаваться, он страстно желал реабилитировать себя в глазах белградских торговцев и вернуться с победой в белградскую чаршию. Официально Нуша стал представителем крупной венской фирмы по импорту товаров. Неофициально он снова пустился в рискованные операции. По мелочам ему везло, но, когда он в 1874 году закупил большую партию пшеницы для вывоза в Австрию, оказалось, что там в тот год был великолепный урожай, и покупателя на пшеницу не нашлось.