пить с нею в Америке, играя лишь три раза в неделю, чтобы сберечь

силы. Мысль о том, что жизнелюбие Иветт могло бы поддержать ее,

перспектива совместного путешествия, общность идеалов, хотя и в

различных формах искусства, наконец, «сама Америка, Северная

Америке, где есть университетские города, в которых мысль, поиски

мысли еще не потеряли своего значения»,— все это было большим

искушением. Но в тот момент, когда надо было дать окончательный

ответ, Элеонора тяжело заболела и мечта играть вместе с Иветт раз¬

веялась.

В свой первый приезд в Париж Дузе говорила Жюлю Юрэ, что

не знает, как бы она жила, если бы не читала так много. Она считала,

что «театральное искусство наименее духовное из всех. Когда актер

выучил свою роль, мозг его уже не работает. Действуют только чув¬

ства, только нервы, помогающие находить новые эмоции. Вот почему

на свете столько глупых, иначе говоря невежественных, безнравствен¬

ных актрис и актеров». Глубоко убежденная, что актер больше любого

другого художника должен обладать культурой, чтобы суметь изобра¬

жать людей, различных по образу жизни и характеру, она пыталась

создать в 1914 году на свои средства «Библиотеку для актрис». В до¬

мике на тихой, тенистой римской улице, в квартале Иоментано, она

устроила спокойную обитель с превосходно подобранной библиотекой,

чтобы актеры могли расширять свой кругозор. Кроме зала для собра¬

ний и библиотеки там было еще несколько комнат, уютных, напол¬

ненных цветами, где при желании можно было провести день и отдох¬

нуть. Открытие этого дома прошло как блестящий светский праздник,

на котором произносились восторженные речи, выражались самые

радужные надежды. Но эта мечта Элеоноры Дузе просуществовала

недолго; вскоре нашлись недовольные, пошли споры, критика и враж¬

дебные выпады, особенно со стороны самих же актеров, и Дузе, убе¬

жденная, что «каждый может и должен следовать только собственному

призванию», снова вернулась к мысли с осени уехать куда-нибудь

и взяться за работу. Вслед за Иветт Дузе хотела поехать в Милан,

желая присутствовать на ее концерте, как вдруг отправила теле¬

грамму: «Я боюсь... сама не знаю чего». Затем вскоре еще одну:

«Август, 24. Вечер. Война. Никто больше не существует сам по себе.

Никто больше не принадлежит себе».

Элеонора Дузе также оказалась вовлеченной в водоворот стра¬

стей. Располагая весьма скромными средствами, она тем не менее

тратила деньги, как никогда прежде. Она писала солдатам, посылала

им книги, одежду и многое другое. В 1916 году она отправилась в

район боев с намерением выступать во «Фронтовом театре», органи¬

зованном правительством с целью скрасить солдатский отдых. Одпа-

ко, поняв, какая трагедия происходит на фронте, она почувствовала

себя беспомощной; театр показался ей, как никогда, убогим, словно

сделанным из папье-маше. «Это какая-то карикатура,— говорила она

Сильвио Д’Амико 180.— У меня было ощущение, что надвигается буря.

Солдат был раздражен тем, что страна не понимает его, с откровен¬

ной неприязнью глядел на актеров и па их покровителей, претендую¬

щих на то, чтобы его развлекать. Одним словом, не было никакого

контакта между нами и публикой, произошла величайшая бестакт¬

ность». Разочаровавшись во «Фронтовом театре», Дузе тем не менее

не покинула прифронтовой зоны, а продолжала помогать солдатам,

чем только могла. Она писала письма, ухаживала за ранеными и да¬

же специально отправилась с фронта в Милан, чтобы отвезти изве¬

стие об одном из солдат его родителям. «Так я могу помочь каждому

из вас и всем, сколько вас есть, страдающим в одиночестве»,— гово¬

рила Дузе. «Мне все время необходимо слышать ее голос. Когда она

говорит, мне кажется, что у меня снова есть обе руки»,— сказал один

инвалид-римлянин после ее отъезда.

В 1916 году Элеонора Дузе уступила настояниям актера Фебо

Мари 181 и компании «Амброзио-фильм» и снялась в фильме «Пепел»,

сделанном по одноименному роману Грации Деледда 182. «Эта работа

полна для меня очарования, и я принимаюсь за нее с таким увлече¬

нием. Как я могла на целых пять лет забыть о своей душе!» — писала

она в эти дни. Взяв на себя определенные обязательства, она, как и

всегда в жизни, постаралась «быть хорошим солдатом, который, если

ему приказано брать проволочные заграждения, не ждет, чтобы ему

говорили об этом дважды». В течение трех месяцев, каждый день

вставая в четыре часа утра, работала с утра до вечера: репетировала

перед кинокамерой, чтобы добиться безукоризненной пластичности

каждого жеста. Ее приводило в отчаяние, что режиссеры требовали

лишь копии жизни, в то время как опа всегда искала в искусстве

отражение правды жизни. Во время съемок она больше всего боя¬

лась «крупных планов», которые казались ей всегда до чрезвычай¬

ности нескромными, и молила, чтобы ее оставляли в тени, снимали

в манере Гриффита, без подчеркнутых ракурсов.

Фильм «Пепел» — это грустная история простой женщины из глу¬

хой деревушки Сардинии. Дузе говорила, что выбрала этот роман и

эту героиню, потому что ей казалось, что для создания этого горест¬

ного образа, показанного на фоне сурового и величественного сардин¬

ского пейзажа, потребуются именно те совершенные средства пласти¬

ческой и психологической выразительности, которые и должен стре¬

миться раскрыть «немой театр». Своей игрой она старалась показать

самую суть образа, дать как бы синтез экспрессии, чтобы достичь пе¬

ревоплощения. Это было противоположно тому, что делали Режан 183

и Сара Бернар, стремившиеся использовать кино для усиления рито¬

рического жеста.

Суровая лаконичность, сдержанность, интуитивно угаданная Дузе

как выразительная сила кино, сделала «Пепел» еще одним красноре¬

чивым подтверждением созидательной силы ее искусства. Об этом

напомнил Умберто Барбаро 184 в 1958 году на конференции, посвя¬

щенной столетию со дня рождения Дузе.

Война кончилась, но «души и тела все еще цронизывал ветер со¬

мнений и неуверенности, и никто больше не знал, как жить в этом

мире». Долгие месяцы жила Дузе в состоянии мучительной неуверен¬

ности, колеблясь между внутренней потребностью вернуться к рабо¬

те и боязнью появиться перед публикой после двенадцати лет пере¬

рыва. В конце концов она переехала в Англию, к дочери, желая про¬

жить спокойно свои последние годы. Однако стоило ей оказаться в

тихой семейной обстановке, как лихорадочная, непреодолимая тяга

к работе, потребность следовать своему призванию охватила ее с не¬

бывалой силой. Дузе осталась совсем без средств, и, пожалуй, это и

было тем толчком, который заставил ее набраться храбрости и вер¬

нуться в театр, чтобы удовлетворить свою жажду общения с людьми.

Теперь, постигнув, как ей казалось, нечто большое и значительное,

она надеялась, что сможет сказать людям что-то новое. Она верну¬

лась на сцену скромно, незаметно, с первого же дня отказавшись и от

грима и от парика. «Я появляюсь перед зрителями, не скрывая своего

лица, на котором они увидят следы усталости, не пряча своих морщин

и седины. Если они примут меня такой, какая я есть, я буду рада и

счастлива. Если же нет, я снова вернусь в свое одиночество»,— гово¬

рила она.

Марко Прага поощрял ее решение возвратиться к работе и всяче¬

ски подбадривал ее, а Эрмете Цаккоии предложил ей играть в его

труппе. «Свершилось наконец,— писала она,— божественное пред¬

начертание. Блуждать по свету, как я это делаю, для меня все еще

привлекательно! Все страдания, беспокойства — пустяки! Лишь бы не