Тем временем Элеонора уже готовила другую знаменитую роль

Декле — в «Свадебном визите» Дюма-сына — и тщательным образом

взялась за ее изучение. Стараясь, например, правильно представить

себе выражение лица своей героини в первой сцене, она пишет на по¬

лях текста этой сцены: «Чего она ожидает?!», комментируя в конце:

«Бедная Лидия!» Рядом со знаменитым возгласом отчаяния героини:

«ах!» — она помечает: «Подняться, воскресить в душе все слова, еще

раз перечувствовать все муки ушедшей любви, понять, ощутить, что

он никогда уже не полюбит ее; выразить все это одним единственным

восклицанием: «ах!» Это очень интересное свидетельство, показываю¬

щее, как уже тогда Дузе умела вести «внутренние монологи» в про¬

цессе создания роли, в двадцать три года обладая зрелостью и глуби¬

ной мысли.

Новый успех не только укрепил в ней веру в собственные силы,

он послужил также толчком к совершенствованию мастерства. «В те¬

чение всей моей жизни каждый спектакль был для меня дебютом»,—

скажет она в конце жизни. Гораздо больше, чем за похвалы, она

бывала признательна критикам за их советы и замечания. Ее не удов¬

летворял лишь внешний рисунок роли. Она стремилась к тому, чтобы

ощутить в душе тот особый творческий подъем, который, преобразу¬

ясь в сценическое искусство, позволяет проникать в сокровенпые тай¬

ны жизни, выражать их, доносить до зрителей, волновать и захваты¬

вать их. Смущенная мнением некоторых критиков, которые сравни¬

вали ее с Сарой Бернар, терзаясь сомнениями и неверием в свои

силы, она обратилась за советом к маркизу Франсуа Д’Аркэ, умному и

прекрасно разбиравшемуся в искусстве критику из римской газеты

«Огшньоне». Вот что она писала:

«Рим, 13 сентября 1881 года.

Есть слова, которые закаляют душу. Есть существа, которые лю¬

бят критику и нуждаются в ее указаниях. Есть критика справедли¬

вая, истинная. А есть такая, что унижает. Как раз нечто в этом роде

почувствовала я, прочитав «Либерта». Однако, прежде чем вступить

в бой за себя и постараться, чтобы восторжествовала истина, я, зная

ваше благородство, хочу услышать от вас верное суждение, слова

одобрения и поддержки, прежде чем сделать первый шаг на этом пу¬

ти. Вы первый сказали мне, что я не похожа ни на одну из наших

итальянских актрис, и я вспомнила о незабвенной Декле. Я была тро¬

нута тогда вашими словами. Они не смутили меня, нет, они меня

ободрили. Мой возраст не позволил мне видеть Декле, и значит, моя

душевная тяга к ней объясняется лишь общностью наших идеалов...

Сейчас же... все наоборот. Эта трескотня, это непрерывное шушу¬

канье, которое оставила после себя Сара, оно захватило всех как по¬

ветрие, оно окружает меня со всех сторон, роковым кольцом сжима¬

ется вокруг меня и в конце концов, наверное, задушит. Я бесконечно

ценю ее, по луч славы Сары, падающий на меня, смущает и волнует

меня. Согласитесь, это несправедливо.

Теперь по этому вопросу, маркиз, я и ожидаю вашего справедливо¬

го мнения и вашего решения. Мне надо учиться, я должна выйти из

этого тревожного состояния. Я слишком люблю искусство, да к тому

же настолько ревнива, что не могу не желать, чтобы оно было бы

безраздельно моим. Но моим в чувствах, в душе, в суждениях и взгля¬

дах. И горе мне, если все будет по-иному. В таком случае все мои на¬

дежды оказались бы слишком легковесными, а удовлетворение их че¬

ресчур кратким. Я никогда не узнала бы тех огорчений, в которых на¬

хожу столько отрады, желаний, которые измучили меня, и, наконец,

мне не понадобилась бы ваша помощь, о которой я сейчас прошу, ибо

боюсь заблудиться».

Между тем популярность Элеоноры Дузе росла не по дням, а по

часам. Существует рисунок, на котором она изображена в роли Чеза-

рины. Гневно откинувшись назад всем корпусом, вытянув вперед ру¬

ки с растопыренными пальцами, она словно отталкивает что-

то ужасное.

В ее исполнительской манере тех лет часто заметно, особенно в

бурных сценах, пристрастие к напряженным драматическим позам,

что объясняется неопытностью и отсутствием школы. Критика неред¬

ко с иронией отзывалась об этих судорожных позах «в форме вопроси¬

тельного знака». За короткое время у нее появилось множество нодра-

жателышц, которые, как это всегда бывает, воспроизводили лишь

внешнюю манеру ее игры, повторяя главным образом ее позы и не

передавая ту глубину переживаний и верность характеру героини, ко¬

торые покоряли зрителей. Подражательницы были тем зеркалом, в

котором она ясно видела отражение своих недостатков и благодаря

которому она стремилась их исправить. Со временем она постепенно

освободилась от всего, что было в ее игре незрелого, и научилась под¬

чинять свою поразительную мимику, свое гибкое тело, свой голос

правдивому раскрытию глубочайших эмоций. Безупречное чувство

меры стало отличительной чертой ее таланта.

ГЛАВА VI

Теперь имя Элеоноры Дузе стало известно всей Италии. Реперту¬

ар ее быстро расширялся. Не без срывов и отдельных неудач, совер¬

шенно неизбежных, если учесть несходство вкусов и культуры

зрительских аудиторий разных провинций, продолжала она свой труд¬

ный путь к вершинам творчества, работая без устали. Во время корот¬

кого отдыха летом 1882 года в Марина ди Пиза у моря, «рядом с ко¬

торым чувствуешь себя такой маленькой», она, кажется, впервые от¬

четливо, без всяких иллюзий поняла, сколь трудна ее артистическая

жизнь, и откровенно поведала об этом Антонио Фиакки, выступавше¬

му под псевдонимом «Пикколет», театральному критику из «Пикколо

Фауст»68, который приехал навестить ее. «Знаете,— говорила она,—

очень нелегко убедить публику, если у нее постоянно перед глазами

совсем другие идеалы. Сколько труда надо положить... Представьте

себе, в последний раз в Болонье, еще до моей болезни, прохожу я че¬

рез партер на сцену и в первых рядах замечаю двух или трех жен¬

щин из простонародья, которые пришли пораньше, чтобы занять луч¬

шие места, и в ожидании начала болтали между собой. Вдруг одна из

них увидела меня и узнала. Толкнув в бок свою соседку, она сказала:

«Ой, смотри-ка, вой та, которая идет,— это Дузе, право слово, она».

Та обернулась, смерила меня взглядом с ног до головы, и искренне

удивленная то ли моим небольшим ростом, то ли вообще моей скром¬

ной внешностью, кто ее знает, громко ответила на своем диалекте:

«Это которая, вон та, что ль? Ну и замухрышечка!» Примадонна, по

ее мнению, должна быть более солидных размеров.

Видите, часть публики принимает меня еще не так, как я бы это¬

го хотела, и все потому, что я все делаю на свой лад, то есть, вернее

сказать, так, как чувствую. Я согласна, что в известных обстоятельст¬

вах на сцене следует говорить погромче, напрягая голос, а я, наобо¬

рот, когда приходится изображать какую-нибудь бурную страсть и

душа моя разрывается от радости или горя, часто почти немею, начи¬

наю говорить тихо, еле шевеля губами. Я будто роняю слова, медлен¬

но, одно за другим, глухим голосом... И тогда мне говорят, что у меня

нет экспрессии, что я не чувствую, что я не страдаю... Бедная я, бед¬

ная! И за что мне такое? Разве же не правда, что каждый чувствует

по-своему? Ведь у каждого свой характер, каждый выражает чувства

на свой лад. Разве не так? Ну, впрочем, посмотрим...»

Дузе всегда боялась нового зрителя. Но надо сказать, что в это

время она уже начинает довольно умело и разумно защищать свою

работу — налаживает связи с критиками, положительно оценивающи¬

ми ее искусство, не теряя достоинства, выражает признательность за