— Почему так быстро? — вскрикнула она, чувствуя начинающуюся ломоту в руках.

— Экономим энергию, — ответил механический голос.

Позади Пруфракс другие эльфы-перчаточники выстроились друг за другом в трубе-сборнике, все, кроме спецпроектных сестер. Я, Трайс и Даму сняли с упражнения несколько раньше, заменив имитационными копиями. Но скопировать их функциональные свойства было невозможно. Они вошли в трубу без перчаток и помогли своим товарищам адаптироваться к реальности.

Когда они покидали имитационную камеру, следующая партия перчаточников, еще более молодых и неопытных эльфов, чем они, проплыла мимо них. Я вскинула руки, и они отсалютовали в ответ.

— Каждый день новый выводок, — пробурчала Пруфракс. Она волновалась, что при таком многочисленном экипаже не сможет нанести достойный Удар. Что за честь быть перчаточником, если вокруг одни перчаточники, куда ни плюнь?

С трудом сдерживая раздражение, Пруфракс протиснулась в тесный отсек. Там она проанализировала последнее учебное сражение, ввела в память новые данные, а потом угрюмо уставилась на свою маленькую узкую ступню.

Там, снаружи, ее ждали сенекси. Наверняка они сейчас испытывают то же самое: ждут не дождутся настоящего боя, злятся из-за того, что их водят по ниточке. Потом Пруфракс задумалась о своем невежестве, неспособности самостоятельно выносить суждения — а ведь на это способны даже ее враги. И вспомнила о Клево.

— Вычистить. Немедленно вычистить, — пробормотала она. Подобные мысли совершенно бесполезны, к тому же пытаться очеловечить сенекси — занятие, недостойное перчаточника.

Арис взглянул на прибор и, протянув к нему свой стручок, послал волевой импульс. Импульс вышел с другой стороны, преобразовавшись в гуманоидный голосовой сигнал. В гелиевой атмосфере он прозвучал тонко и пронзительно. Звук этот вызывал отвращение и одновременно завораживал. Арис освободил прибор от желатиновых нитей, соединяющих его с инженерной стеной, и, растянув входное отверстие, протолкнул в свои внутренности. Потом втянул в себя солидную порцию аммиака и снова проскользнул в камеру с гуманоидами.

Протиснувшись через маленькое отверстие в смотровой отсек, он некоторое время адаптировался и, когда глаза его привыкли к жару и яркому свету, проникающему через прозрачную стену, увидел округлого мутанта — плод их неудачных экспериментов. Потом, поводя своим шаром в разные стороны, оглядел остальных.

Какое-то время он решал для себя, кто уродливее — мутанты или обычные особи. А потом попытался представить, что получится, если гуманоиды внедрятся к сенекси и попытаются переделать их на свой лад… Арис посмотрел на круглого уродца и съежился, словно его внезапно обдало жаром. Можно благодарить судьбу уже за то, что его не привлекали к ранним экспериментам.

Очевидно, еще до оплодотворения почки или яйца — он не знал точно, из чего выводятся гуманоиды, — их готовили для конкретных ролей. Даже без учета половых различий здоровые гуманоидные особи несколько отличались друг от друга, что свидетельствовало о различии функций. Они были с четырьмя конечностями, парными органами зрения, на голове располагались слуховые приспособления, обонятельный орган и входное отверстие — рот.

«Ну что же, — подумал Арис, — по крайней мере шерсти на них нет в отличие от некоторых других видов Населения I, о которых сообщает мандат».

Арис направил острие вокалайзера на пластинку-транслятор.

— Хелло, — раздалось из смотрового отсека.

Мутант поднял на него взгляд. Он развалился на полу, придавив отвислым серым брюшком четыре конечности, почти бесполезные. Обычно он пищал не переставая, но сейчас затих и стал напряженно прислушиваться к звукам, идущим из трубы. Труба эта была подсоединена к машине, управляющей инкубационным процессом.

— Хелло, — ответил самец и, отключившись от машины, уселся на низкий бортик.

В одном углу камеры стояла машина, служившая им суррогатным родителем — грубая пародия на гуманоида, с непомерно длинными ногами и малюсенькой головой. Арис догадался, что инженеры-конструкторы просто не удосужились как следует изучить анатомию своих антиподов.

— Меня зовут… — сказал Арис, и вслед за этими словами в камере раздалось какое-то невнятное клокотание. Поняв, что нужно выражаться яснее, он какое-то время молча нагнетал давление и настраивался на соответствующие частоты, а потом начал сызнова: — Меня зовут Арис.

— Хелло, — произнесла молодая самка.

— А как зовут вас?

На самом деле он и так давно знал имена своих подопечных, поскольку часто прислушивался к их разговорам.

— Пруфракс, — представилась самка. — Я — перчаточница.

Гуманоидные особи обладали весьма ограниченным объемом генетической памяти. Тем, которых они вывели здесь, в искусственных условиях, заложили в память их имена, род занятий и элементарные сведения о среде обитания. Гуманоиды естественного происхождения, по всей видимости, рождались с нулевыми знаниями. Правда, полной уверенности у него не было — гуманоидная химия репродуцирования необычайно тонка и сложна.

— Пруфракс, я — учитель, — сказал Арис, стараясь свыкнуться с необычной логической структурой языка.

— Не понимаю тебя, — ответила самка.

— Ты учишь меня, а я — тебя.

— У нас есть Мама, — возразил самец, показывая на машину. — Она нас учит.

«Мама», как они ее называли, была подключена к мандату. Изолировать гуманоидов от этой штуки — по сути дела, аналога сенексийского мешочка с памятью — было невозможно. Все упиралось в то, что гуманоиды появляются на свет не снабженные даже простейшими знаниями.

— А вы знаете, где находитесь? — спросил Арис.

— Там, где мы живем, — ответила Пруфракс. — В режиме открытых глаз.

Арис показал им через иллюминатор звезды и небольшой участок туманности:

— А теперь вы можете сказать поточнее?

— Мы — среди огней, — сказала Пруфракс.

Так значит, гуманоиды в отличие от других видов Населения I не в состоянии инстинктивно определять свое местонахождение по звездам…

— Не разговаривай с ним, — предостерег самец. — У нас есть Мама.

Арис проконсультировался у мандата по поводу странного имени, что они присвоили машине.

— «Мама», — объяснил тот, — это слово естественного происхождения, раньше оно обозначало живородящего родителя.

Арис отключил машину.

— Мама больше не работает, — объявил он.

Жаль, что эксперимент не доверили ему с самого начала. Он заказал бы инженерной стене совершенно другую конструкцию, тоже связывающую их с мандатом и подпитывающую, но в меньшей степени поддающуюся идентификации. Арис хотел, чтобы чувство полного комфорта ассоциировалось у гуманоидов исключительно с его персоной.

Машина грузно осела, а самка тут же выдернула свой шнур из сети и расплакалась — реакция, совершенно непонятная Арису. С мандатом же его связывали не настолько доверительные отношения, чтобы спросить его о причине завывающих звуков и влаги, выделяемой из глаз.

Вскоре самец и самка улеглись на пол и задремали. Мутант же, издавая мягкое-урчание, попытался приблизиться к прозрачной стене. Он вскинул тоненькие ручонки, о чем-то умоляя Ариса. На двух других особей он не обращал ни малейшего внимания — похоже, он хотел сейчас одного — уйти вместе с Арисом. Возможно, биологам частично удалась трансформация, и в нем теперь сенексийских черт было больше, чем человеческих.

Арис торопливо попятился в холодный и безопасный коридор.

«Мелланже» и сенексийский корабль кружили в бесконечном танце, перескакивая с орбиты на орбиту, прыгая влево-вправо, вперед-назад, стараясь при помощи хитроумных маневров прощупать врага и скрыть собственные намерения. Гуманоидный корабль неумолимо приближался — как и все корабли гуманоидов, он был быстроходнее сенексийских, а экипаж его лучше ориентировался в высших геометриях.

Пруфракс не терпелось пустить в ход свои знания и мастерство, она чувствовала себя спелым плодом, который вот-вот свалится с дерева. На последнем этапе тренировок, накануне выброски, эльфы становились очень восприимчивы. А потому Пруфракс позволили подыскать себе возлюбленного и отвели им крошечные отдельные апартаменты возле зеленых троп.