13 окт. 1918 г.

Ничего радостного сообщить отсюда не могу, но и не верь всем жареным новостям в газетах вроде той, что город в сорока местах горит, и т. п. Прекрасной жизнь не назовешь, и от нас пытаются отделаться. Вот отель «Европа» отдан под детский приют для прежних бедных, и вчера все приезжие были изгнаны из «Медведя» — теперь, после того как национализирована вся телефонная сеть, туда переедут телефонные барышни. Некоторые полагают, что это хорошо. Все рестораны для буржуазии во вторник закрываются, и лишь несколько маленьких и более или менее временных смогут продолжать обслуживать иностранцев. Итак, всем прежним лучшим русским людям надобно умереть, ибо в «общественных столовых» мясо и хлеб подают только первой и второй категории, то есть рабочим и солдатам; третья категория получает лишь овощи по более высокой цене, а четвертая, то есть капиталисты, не получают вообще ничего.

Разумеется, перемены, которые принес революционный 1917 год, не могли обойти стороной приход Св. Екатерины. Поначалу его деятельность шла более или менее нормально, однако к осени приходские финансы были в столь скверном состоянии, что пришлось занимать деньги, и, экономя дрова, богослужения проводили не в церкви, а в школьном зале. Было также уменьшено число живших в приютах, упразднен «Дом Св. Екатерины» в Белоострове, а его обитатели распределены по богадельням в тех коммунах Финляндии, к которым относились.

Церковная школа переживала подобные же трудности, но в ее жизни были и кое-какие светлые моменты. С Февральской революцией было, например, снято требование вести уроки на русском языке, и в 1917/1918 учебном году обучение по всем предметам велось на шведском.

Однако довольно скоро трудности со снабжением начали отрицательно сказываться на работе школы. Часто приходилось ночами напролет стоять в очередях за куском хлеба, и не спавшие ночью дети назавтра освобождались от уроков. К началу осеннего семестра многие семьи уже покинули город, и число учащихся снизилось до двухсот человек.

В осенние месяцы ход событий ускорился. Не было секретом, что большевики планируют захватить власть. День Густава Адольфа на всякий случай отпраздновали еще 5 ноября (24 октября). Рано утром 7 ноября директор школы Ю. Хульдён совершил разведывательную прогулку. По возвращении он смог сообщить, что революция «состоялась» и что в основном все осталось по-прежнему — лишь караулы сменились.

Однако вскоре выяснилось, что «революция» означала не только смену постов. Началось разграбление магазинов и учреждений, на улицах гремели выстрелы. Жителей шведских приходских домов тоже надо было защищать, и мужчины ночью присматривали за дворниками, чтобы те исполняли свои обязанности и охраняли ворота. Однажды людей разбудили беготня и звон бутылок: это солдаты Семеновской гвардии грабили винный склад, который одна французская фирма держала в подвале шведской церкви.

Вскоре ситуация со снабжением еще больше ухудшилась: электричество включали только с четырех часов дня и до полуночи, поэтому уроки в школе можно было проводить лишь несколько часов в середине дня. Трамваи тоже ходили с перебоями, и было трудно добраться от дома до школы и обратно.

Во время весеннего семестра удалось организовать питание учеников, хотя паек был скудным: маленький кусочек хлеба без масла, стакан чаю или блюдце жидкой рисовой каши на воде. Финляндский швед Тито Коллиандер, отец которого возглавлял отдел военной цензуры по частным письмам из-за границы, рассказывает: ученики в школе сидели и сосали кусочки бумаги, стараясь смягчить чувство голода, а дома в огромных количествах пили теплую воду; она, заполняя желудок, на время его обманывала.

Ровно за неделю до большевистского переворота было торжественно отпраздновано 400-летие Реформации. То был последний большой праздник в истории шведского прихода. Государственный архив Швеции

Госпожа Грете Хульдён вспоминает, что единственной их едой были «что-то напоминающее сушеные овощи» и куски мяса умерших на улицах лошадей.

Дети от недоедания падали в обмороки, и вскоре уже невозможно было продолжать обучение; семестр прервали в последний день апреля 1918 г. Многие ученики перестали ходить в школу еще раньше — одни обессилели физически, другим пришлось так или иначе участвовать в борьбе своих семей за выживание. Сокращенный весенний семестр 1918 г. стал последним семестром шведской церковной школы. То был ее девяносто четвертый учебный год.

Как уже говорилось, к лету 1918 г. многие иностранцы покинули Петроград, среди них был и пастор прихода Артур Малин. Церковный совет никогда не простил главу прихода, бросившего свою паству. К лету 1921 г., когда пастор вернулся в Петроград и пожелал произносить проповеди в церкви Св. Екатерины, он уже был лишен этой должности. Тито Коллиандера, которому пастор был не по душе, больше всего потрясло не его бегство как таковое, а тот факт, что Малин оставил гнить в подвале картошку, когда приютские мальчики голодали…

С бегством главы шведской церкви дни детского приюта в любом случае были сочтены. Начиная с 1863 г. шведский король ежегодно давал на содержание приюта сто рублей. После того как приход не обратился с соответствующим ходатайством в 1918 и 1919 гг., стокгольмское Министерство иностранных дел попросило дипломатического представителя Швеции в Петрограде сообщить, надо ли выплачивать это пособие. Ответом было: поскольку приют временно распущен, выплату пособия следует отложить до поры, когда он «возобновит свою деятельность». Выплачивать эти деньги уже никогда более не понадобилось.

Последняя глава в истории прихода Св. Екатерины открывается в 1920 г., когда третий в ряду крупных церковных руководителей после Эрстрёма и Каянуса взял на себя ответственность за его судьбу. На сей раз пастырем стал мирянин — инженер Юн Тунельд.

Юн Тунельд родился в Мальмё в 1872 г. По окончании школы он два года учился в Технической гимназии родного города, работая в две смены, чтобы как можно быстрее стать инженером: днем он обучался на механическом заводе, приобретая практические знания и навыки, а по ночам стоял за чертежным столом. В двадцатилетием возрасте Тунельд переехал в Берлин для завершения образования в тамошней Высшей технической школе.

В немецкой столице Тунельд с невероятной энергией предался и учебе, и работе. Уже через несколько лет он получил место в крупной инженерной и машиностроительной фирме — «Hoppes Maschinenbauanstalt», где трудился в цехе машин с электрическим приводом.

Тунельд занимался не только чисто инженерной, но и деловой деятельностью: он отвечал за связи со Швецией, а также поддерживал контакты с Россией. Поворотным пунктом стали 1898–1899 гг., когда Тунельд спроектировал и сконструировал электрические насосные установки (в частности, для горнодобывающей промышленности и для осушения топких почв), благодаря которым годовой оборот фирмы увеличился в несколько раз. Щедрые комиссионные деньги позволили инженеру заложить основы собственного капитала. В 1899 г. в возрасте 27 лет он получил пост главного инженера.

Тунельд вернулся в Швецию в 1906 г. Спустя два года он начал работать главным инженером в руководимой Цесарем Хольмстрёмом фирме «Або Вулкан» — «Механический завод, литейня, корпусный цех & судоподъемный эллинг». В 1910 г. Тунельд переехал в Або. Осуществляемая им деятельность была сориентирована по преимуществу на Петербург и российский рынок, и в 1912 г. инженер переехал в российскую столицу. Он оказался там не впервые: помимо частых за последние годы посещений Петербурга Тунельд бывал там, еще когда работал в Германии; кроме прочего, он имел контакты и с фирмой Нобелей.