Гусев задумался. Отношения казаков и горцев были своеобразны. Они уважали друг друга, но презирали русских солдат и русских мужиков. Для них солдат или мужик - это дикое и презренное существо, которых казаки презрительно называют шаповалами. Внешностью, одеждой, оружием, лошадьми казаки и горцы похожи, казаки часто щеголяют знанием татарского языка, говорят между собой по-татарски. Казаки считают людьми только себя, на всех же остальных смотрят с презрением.

"Ничего с казаками в плену не случится. Зачем мне помогать им? Они секли нагайками моего прадеда, тамбовского крестьянина, топтали лошадьми его соседей", - подумал Гусев, и спросил:

- Что же родственники? Не собрали денег, не выкупили казаков? Полгода прошло.

- Полковник запретил. Приказал ждать, пока срок "действительной" не закончится. У нас полторы дюжины казаков находились в подготовительном разряде, их нельзя прямиком из плена в станицу отправить.

- Полковник не хочет никого из отряда в своем полку видеть. Понятно. Чтобы лишнего не болтали, - тихо процедил Гусев, и добавил, - Сколько осталось ждать?

- Почитай, год.

- Чем я-то могу помочь?

- Казаков держат в ауле, всего дюжина верст от границы. Через десять дней у татар праздник, лучшие джигиты покинут аул, отправятся в долину. Здесь, в крепости, служит дюжина станичников. Нам бы вместе на кордон? Я старшим пойду, - четко сформулировал свой замысел Рябой.

Целый день перед Гусевым стояло лицо "его старого сослуживца". Последняя надежда никак не гасла у казака в его черных глазах.

"Тот Гусев, наверняка, многим ему обязан. А долги нужно отдавать. Хоть свои, хоть чужие. Хоть друзьям, хоть врагам. Никому нет дела до моей мнимой контузии", - думал Гусев.

Формально, это было бы должностным преступлением, грозившим продолжением судебного дела для Гусева и неприятностями его кузену-полковнику. Казакам-станичникам нападение на аул могло сойти с рук, они часто вели себя слишком вольно. На другой стороне весов была честь настоящего штабс-капитана Гусева, и возможность поквитаться с князем и его холуями в штабе. Риск был большой, а результат сомнителен.

* * *

Бузов приехал ближе к обеду, в самую жару. Не только дорога, но и трава, и листья на деревах вдоль дороги были покрыты пылью. Усталый и грязный, Бузов радовался встрече, как ребёнок. Он, как всегда, мгновенно подружился со всеми, начиная от кухарки и заканчивая старым конюхом. Две дюжины бутылок вина, которые Бузов привез, офицеры выпили в первый же вечер. Корнет Столповский принес гитару и сам же исполнил "Besame Mucho". Бузов позволил уговорить себя, и спел два "новых романса".

Утром Гусеву было так плохо, как не было со времен далекой молодости, когда из-за безденежья приходилось пить спирт "Рояль". Прежде, чем начать разминку Володя пару минут пролежал в холодном ручье.

- Простудишься, дурашка, - уговаривал его Валерка, глотая то ли березовые, то ли ивовые угольки из старого кострища.

- Что за гадость ты привез? Не вино, а отрава!

- Но-но! Не придумывай! Это твой корнет принес потом пару кувшинов бурды, когда моё вино закончилось. Надо проверить, есть кто живой. Мы-то с тобой профи, а эти нынешние, чисто дети.

- Ещё рассольчика бы не помешало, - мечтательно пробормотал Гусев.

- Да-а-а. К завтрашнему выходу нужно быть в форме. Кстати о форме. Для меня что-то подберешь? Сапоги, штаны, рубаху, не в костюме же мне по лесу ходить.

- Попрошу у Ехима Рябого, он самый крупный казак в крепости. А куда мы идем, собственно? На охоту?

- Забыл совсем? Ты, я и мальчишка-корнет собрались в аул к татарам наведаться. Твоих казаков освободить, а джигитов перестрелять, - Валерка выхватил два "макарыча" и изобразил стрельбу по-македонски, сопровождая свои действия возгласами "пиф-паф".

- Откуда у тебя пистолеты? - удивился Володя.

- Твой заказ выполнили. Вторая серия из десяти штук, я их тебе же и привез. Патронов пока по две обоймы всего, сам понимаешь, ручная работа. Каждый из сорока двух патронов стоит полтинник.

- Магазин! Валера! Магазин на двадцать один патрон? Я же сам начертил его! Дюжина!

- У мастера чего-то не заладилось в самом начале. Я ему нарисовал конструкцию "беретты", в два ряда, в шахматном порядке. Получилось счастливое число - очко!

- Ты бы ему еще пистолет-пулемет заказал!

- А я и заказал. Учитывая склонность к высокому темпу стрельбы, это было естественно.

- Откуда деньжата?

- Не поверишь, от Круппа. Я подал заявки на привилегии у нас и на патент в Германии по тем маркам стали, состав которых помнила моя Леночка. У Круппа мгновенно сработала разведка, наработки у него, видимо, были, но патентовать он не торопился. Обычно, процедура выдачи патента занимает пару лет, а учитывая интерес такой фирмы в этом деле, нам мало что светило. Но Круппу мы тоже всю малину обосрали. Короче, немцы предложили мне отозвать заявку по Special-Gewehr-Lauf-Stahl. Взамен я получил пятьдесят тысяч рублей, Крупп обязался пробить все три наших патента во Франции, Англии и США, а в России не чинить никаких препятствий.

- Ты явно продешевил.

- Ой-ли? Это же их состав, их изобретение. Неудобно, даже как-то.

- Это же капиталист! К тому же Германия - враг России. Песенки тебе воровать удобно, а с Круппа снять штаны, так совесть замучила? - возмутился Гусев, и грязно выругался.

- Володька! Я тут не причем! Ленка фактическая хозяйка патентов. Как она решила, так и сделали.

- Подкаблучник!!!

- Брось ты о ерунде думать. Деньги - навоз. Ты вчера так захватывающе говорил о спасении товарищей по оружию! Пора собрать отряд и отдать приказ на подготовку рейда!

* * *

Мутные потоки воды постоянно подмывали высокий левый берег, вынося песок на противоположную сторону ручья. Сырой холодный туман поднялся снизу, и чудесным образом окутал лес. В его густых зарослях притаилась чертова дюжина казаков, во главе с Гусевым. Столповский и Бузов тихонько ворчали сначала на росу и туман, потом, когда солнце встало, и туман разошелся, на комарьё, тучами облепившее руки, лицо и мокрую спину. Рябой зло поглядывал на них, опасаясь высказываться вслух. От огромного, горячего тела Бузова шел пар, заметный в холодном утреннем воздухе.

- Замолчите же вы, наконец, тут все слышно, до аула всего полверсты, - прошипел Гусев.

На самом деле до левого берега доносились не только петушиные крики на рассвете, с татарской стороны слышались и звук заунывной песни, и цокот копыт одинокого коня, и скрип несмазанной арбы.