На её просьбы пойти втроём на всю ночь к кому-нибудь в гости встречать Новый год мама отвечала:

– Ты что, ненормальная?! Куда я среди ночи пойду?! Я что, бездомная?! Новый год – семейный праздник! Приду, скажу: «Ага! Здрасти! Можно, мы у вас будем сидее-еть? На черта мне это надо?! Когда захочу – лягу! Когда захочу – встану! Кому чужие люди в доме нужны?!

И всегда будет так… всю жизнь – мама будет придвигать к себе эмалированную миску и есть свою кислую капусту. Если только… если только удастся выйти замуж, то есть её «возьмут в хорошую семью». Но и тогда будет сидеть свекровь, или как это называется, мать мужа, есть такую же капусту; ещё какой-нибудь лысый его старший брат, замужняя сестра без мужа с малолетними детьми, которые за всё хватаются и всё переворачивают… Аделаида готова была разрыдаться!

Первого января, сразу после «бессонной ночи» можно было отдохнуть. Потом «сесть за уроки» и делать их все каникулы: «повторять пройденное», писать диктанты, изложения, потому что «положение было очень плохим» и за время каникул надо было «войти в колею», чтоб не «остаться за бортом».

Ну, так что? – Фрукт стоял посреди класса, засунув руки глубоко в карманы школьных брюк, расставив ноги и ритмично покачивался на них. Он всегда стоял именно так. – Кто желает отметить конец года? Мои сваливают в субботу днём! – Рыжая шевелюра раскачивалась в такт ногам и полуулыбка, полуухмылка опять блуждала по его наглому лицу.

– Да кто ж не желал отметить?! Все желали! И конец года, и четверти, и и-и-и… Мало ли кто чего желал отметить!

Аделаиде на этот Новый год необычайно повезло. В табеле стояли одни «пятёрки». Поэтому у неё появился вполне реальный шанс попасть к Фрукту на праздник.

Лорд принимал гостей довольно сдержанно. Он подходил к каждому, обнюхивал, но хвостом не вилял. Все тут же расползлись по комнатам. Пупок жрал за троих. Казалось, он специально дома неделю не употреблял пищу, или пил слабительные, чтоб очистить желудок, в надежде попасть в гости. На этот раз была рыба «фиш» и сладкий «штрудель». За роялем умастился Витька Шекеладзе по прозвищу «Шекел», на его коленях сидел Пашенька и они вдвоём страшно барабанили по клавишам и называли эту какофонию «Собачьим вальсом». Девчонки на диване рассматривали разноцветные, скорее всего импортные журналы, но на русском языке.

Улучив момент, Аделаида вышла в лоджию, где светились огоньки двух сигарет.

– Жиртрест, ты куришь?! – Чапа выкатил на неё участливые глаза. – Если что, я тебе оставлю два напаса!

– Не твоё дело! – фыркнула Аделаида. – Докуривай сам!

– Чапа, ты не прав! С дамами так нельзя разговаривать, – хмыкнул Манштейн. – Всамделе, мать, тебе чего? – обернулся он к ней.

– Ничего! На Пупка смотреть не могу! Хоть бы раз пришёл без своей сумки подмышкой. Да она ещё такая тоскливая! Двух слов связать не может, зато гонору-у-у!!!

– А, ну да… – изрёк Фрукт.

– Да ладно! – Чапа был в явно благодушном расположении. – Лишь бы Пупку нравилась, а нам-то чё?!

Пупку нравится всё, что в юбке и шевелится, – Фрукт загасил маленький, почти до фильтра докуренный «бычок» в мокрой крышке от солёных огурцов, – у него гормоны бегают.

– Что бегает?! – Аделаида не верила ушам. Слово «гормоны» она знала, знала, что они бывают «мужскими» и «женскими», но, что это знал Фрукт и, ни капельки не стесняясь, говорил о гормонах вслух, было очень неожиданным!.. Да ещё в её присутствии, в присутствии «девочки из хорошей семьи»! Он её совсем не уважает? Она ведёт себя как-то не так? Может, не надо было входить к ним – двум пацанам на балкон? Вот теперь во что это выливается! Говорить о мужских гормонах Пупка – это верх неприличия!

– Гормоны бегают! – Манштейн стряхнул со штанов упавший пепел. – Ты чего ёрзаешь? – Он состроил свою знаменитую ухмылку и поправил на шее белый шарф. В свете уличного фонаря улыбка-ухмылка казалась особенно кривой и противной.

«До чего он всё таки некрасивый!» – в очередной раз удивилась про себя Аделаида. Но ещё более странным было то, что ей хочется поговорить именно с этим непонятным типом, произносящим слово «гормоны», как будто он рассуждает о блюде зелёного горошка!

– Можно подумать, ты о гормонах слышишь впервые! Или ты удивилась, что о них слышал я? – Фрукт потянулся к пачке за новой сигаретой. – Так прости, у меня мама врач. Гормоны бывают не только половыми. Гормоны – это продукт функции желёз внутренней секреции, и говорить о них совсем не порочно.

«Ишь ты! Слова-то какие знает!» – Она вдруг без причины неожиданно разозлилась.

– Тебе в целом ничего не стыдно! – В Аделаиде вдруг возопила «женская гордость», и пришли на ум всякие разные, годами вдалбливаемые, мысли о «целомудрии» и «девичьей непорочности». Видела б её сейчас мама на веранде в темноте одну с двумя курящими папиросы одноклассниками.

– А почему должно быть стыдно? – Фрукт сделал неопределённый жест рукой. – Гормоны иметь можно, а говорить о них нельзя? Что-то я не совсем понимаю…

– Я пошёл, потанцую, а от ваших медицинских бесед меня на сон потянуло! – Чапа лениво поднялся со стула и направился в комнату.

– Так почему стыдно? – Фрукт явно был настроен на дискуссию.

«Что теперь было рассказывать?! Что „самое дорогое у девочки – это её честь“, а такими разговорами эта самая „честь“ оскорбляется?! Что „береги платье снову, а честь смолоду“ и так далее, всё то, на что её натаскивала мама? Ведь явно он всё знает сам, просто прикидывается! А зачем прикидывается? Хочет выяснить, что по этому поводу думаю я? А-а-а! Скорее всего он хочет проверить на вшивость!» – Аделаида вспомнила, как мама ей рассказывала всякие случаи, когда мальчик устраивал девочке разные «проверки», чтоб узнать – порядочная ли она на самом деле, или только притворяется?

Аделаида впервые в жизни столкнулась с реальным интересом к своей персоне и очень затруднялась его расценить. «Чего это он? – прокручивала в голове Аделаида. – Какое ему дело до того, что я знаю и чего не знаю! Может, хочет кому-то про меня сказать, чтоб опозорить? Или… или… вдруг… а… вдруг он влюбился в меня?! В меня?! Нет, этого не может быть! Так ему вроде Карина нравится?..»

Аделаида сама пока ни разу не «влюблялась», но по простоте душевной думала, что тот, кто её не дразнит и не подшучивает над ней – влюбился! Как же иначе объяснить это поведение? Как только она замечала, что кто-то «влюбился», она сама начинала присматриваться к мальчику, находить в нём какие-то положительные черты и уговаривала себя, что он вроде как «ничего», что если не обращать внимание на овечье выражение лица и совершено кривые ноги, то он очень даже «симпатичный»… Она смотрела на него другими глазами, на переменках чаще проходила мимо его класса, пришивала свежие воротнички к форменному платью, которые сама шила, по утрам аккуратней причёсывалась. Вся эта «любовь», однако, продолжалось до тех пор, пока очередной любовный «объект» не произносил где-нибудь на очередной линейке:

– Эй! Слышь, хозобочка! Иди быстрее! Шевели булками!

И вот тогда в ту же секунду всё возвращалось на круги своя. Аделаида, конечно, переживала очень, но уже через неделю выбирала себе новый объект для влюбления. Ей чтобы утром вставать, чистить зубы, учить уроки постоянно, всё время чисто физически надо было пребывать в состоянии постоянной «влюблённое™». Но это всё было так, мимолётно и по чуть-чуть. А вот чтоб влюбиться по-настоящему, как все другие девчонки – такого пока не было…

Пауза стала затягиваться.

– Ты чего, спишь, что ли? Почему стыдно, спрашиваю?

«Совсем как Маленький Принц, – неожиданно, так же как и разозлилась, успокоилась Аделаида, – он тоже если задавал вопрос, всегда хотел ответа!»

От мысли, что она сравнила Манштейна с Маленьким Принцем, ей стало неловко даже перед самой собой, и она покраснела. Но в лоджии было темно, и Манштейн краски, залившей Аделиадины щёки, не заметил.

– Потому, что есть вещи, о которых вслух не говорят! – единственное, что нашлась сказать она.