- А вы не заходили к ней, не посмотрели, как она? - с тревогой спросил Омер.

- Как же посмотреть! Я ведь сказала - дверь заперта. Ох, боюсь я, как бы руки на себя не наложила. Стучалась я к ней. «Оставьте меня, тетушка, говорит, немного успокоюсь и усну». Странная она девушка. В такие минуты человек ищет, с кем бы горем поделиться, а она - как бы от людей спрятаться. - Тетушка провела рукой по глазам, снова наполнившимся слезами. - У меня и то нервы расстроились. С тех пор все голова болит… Как-никак все-таки отец умер. Но что можно поделать!

- Дела покойного в последнее время шли совсем плохо, - пробормотал Галиб-эфенди.

Тетушка Эмине бросила на него гневный взгляд: это ж надо, даже в такой трагический момент говорить о каких-то там «делах»!

Омер почувствовал, что ему по-настоящему жаль девушку. Он вспомнил о своем отце, который умер четыре года назад. Омер тогда учился в одном из закрытых лицеев Стамбула. Он плохо знал своего отца, и хотя вспоминал о нем лишь тогда, когда получал деньги или собирался домой на каникулы, известие о его смерти потрясло Омера. Он вдруг ощутил, что ему недостает чего-то, ощутил пустоту, как будто сидел спокойно в комнате и вдруг одна из стен исчезла. Он не мог поверить в смерть отца, словно калека, у которого вчера были целы руки и ноги, не может поверить, что сегодня их уже нет.

- Хоть бы ей удалось доучиться, - задумчиво произнес Омер.

Галиб-эфенди моментально очнулся от дремоты и выпалил:

- Посмотрим, позволит ли ей состояние их дел продолжить ученье! '

Тетушка вторично смерила супруга гневным взглядом и подумала, как время меняет людей! Вот и в Талибе не осталось и следа от былой беспечности и приличествующей благородному человеку щедрости; эта щедрость уступила место мелочному скряжничеству. Если бы не жена, он давно отказал бы в куске хлеба гостям и землякам. Но Эмине-ханым все свои силы, всю свою волю тратила на то, чтобы оттянуть наступление этого часа. «Пусть я кровью буду харкать, но скажу, что кизил жую. Лучше всем домом поститься, чем краснеть перед гостями за угощение», - любила повторять Эмине. Однако поститься всем домом пока не приходилось.

От выпитой водки Омер ощущал странную тяжесть во всем теле. Он несколько раз зевнул. Заметив это, стоявшая в углу на коленях Фатьма моментально вскочила.

- Ваша постель готова, бей.

- Устал я сегодня, - сказал, потянувшись, Омер.

- Раз так, и я пойду, - с укоризной в голосе проговорила тетушка Эмине. - Смотри только не уходи утром, не повидавшись с нами… На сей раз я обижусь. Да пошлет Аллах нам всем спокойную ночь.

По скрипучей лестнице поднялся Омер в комнату, отведенную ему под ночлег. Второй этаж дома выступал над первым, и от этого казалось, будто комната зависла над улицей. Широкая постель была расстелена прямо на полу. Сначала Омер стал нащупывать выключатель, но потом передумал: уличный фонарь, висевший прямо перед окном, давал достаточно много света.

У двери стоял обтянутый тканью табурет. Омер обессиленно опустился на него. Голова раскалывалась, во рту горчило. Чувство смутной тревоги не отпускало его. Он огляделся по сторонам.

Ничто не переменилось в этой комнатке, которую Омер помнил почти с детства. Она была обставлена дешево, но своеобразно. Диван с разбитыми пружинами и четыре скрипучих табурета стояли на прежних местах. И все тот же красивый, но уже совсем ветхий ушакский ковер (Ушак - город в Турции, славящийся производством шерстяных и шелковых ковров) покрывал пол. На софе у окна лежали все те же батистовые покрывала и подушки, набитые морской травой; на стенах висели священные надписи из Корана, взятые под стекло и оправленные в рамки. И со всеми этими вещами мирно уживался столик с патефоном и набором модных пластинок в потрепанных конвертах.

Мысли Омера вернулись к тетушке Эмине. Она, несмотря на печаль и слезы, не позабыла подвести сурьмой глаза и нарумянить щеки. Его двоюродная сестра Семиха, эта беспечная толстушка, давно почивала в своей комнате. Омер подумал, как, в сущности, похожи эта комната с разностильной обстановкой и хозяйки этого дома. Если заглянуть к ним в душу, то и там можно обнаружить в самом близком соседстве изречения из Корана и бойкие фокстроты.

Омер подошел к окну и распахнул его. Стояла влажная весенняя ночь. Он решил, что от прохладного воздуха головная боль утихнет.

По красноватому от городских огней небу бежали редкие облака, с соседних улиц долетал шум трамваев. Напротив по-прежнему возвышалась старая стена, окружавшая сад большого особняка. Это поразило Оме-ра. Он всегда приходил в изумление, когда замечал, что какая-нибудь вещь долгое время остается неизменной - ведь в его собственной жизни все так быстро менялось! Вдруг ему стало грустно. По небу бежали легкие облака. Мысли Омера, такие же бесформенные и неуловимые, как эти весенние облака, точно так же порой сгущались, принимая форму смутных воспоминаний, неопределенных надежд и стремлений.

Вдруг он поймал себя на том, что все это время разговаривал вслух, но, как ни старался, не мог припомнить, о чем. Где-то в глубине его мозга болезненно пульсировала одна точка, словно посылала какие-то сигналы. Но стоило прислушаться, как она тотчас затихала. Омер прислонился головой к раме. Глаза его были полузакрыты. Ветви деревьев, свешиваясь над стеной сада, мягко покачивались в темноте ночи, совсем как клубы низко стелющегося дыма.

Вдруг Омеру показалось, что не стало ни шума трамваев, ни электрического света, кругом зелено и ясно. Он идет по неширокой дороге, обсаженной тополями. Вдоль правой обочины бежит, пенится веселый арык, по левую руку тянутся бесконечные сады, виноградники, окруженные изгородью из кустов ежевики и шиповника. Виноградные лозы похожи на присевших на корточки людей, а молодые черешенки усыпаны пунцовыми ягодами. Дорога идет под откос и постепенно сужается, превращаясь в тропинку. Тополя и кусты подступают почти вплотную к Омеру, как две высокие зеленые стены. И вдруг он очутился на широкой поляне. Кроны огромных вязов и ореховых деревьев закрывают небо, и свет, просачиваясь сквозь листву, украшает переливчатым покрывалом поверхность небольшого водоема на краю поляны. Вот, оказывается, откуда бежит вода по арыку! Омер подходит к водоему. На другом его берегу высятся замшелые, увитые плющом скалы. Не слышно ничего, кроме шелеста листьев и сладкого шепота водяных струек: то ключи пробиваются сквозь песчаное дно.

Пронзительный скрежет трамвайных колес заставил Омера вздрогнуть. И сразу же его охватило мучительное желание узнать, где и когда он видел эту картину: дорогу, всю в зелени, воду и замшелые скалы. Он изо всех сил напрягал память, пытаясь вспомнить те места, где гулял еще в детстве. Напрасно. Он перебрал все, вплоть до лесов Дурсун-бея и сосновых боров Каздага, припомнил все места, мимо которых когда-либо проходил или проезжал. Был он один на этой зеленой дороге или с кем-нибудь? И этого он не помнил. Картина, которая только что привиделась ему, не могла быть причудой воображения - слишком конкретны и осязаемы были детали. Все это он уже видел когда-то. Но когда? Может быть, во сне? Нет, то был не сон. Он наяву видел виноградники, и деревца черешен. Он измучил себя, но так и не вспомнил, когда это было. Он отвернулся от окна.

С ним часто случалось подобное: читает какую-нибудь книгу, и вдруг покажется ему, что эти самые строки он уже читал когда-то, а вот где - припомнить не может. Или неожиданно во время разговора придет ему в голову, что он уже слышал от этого самого человека такие же слова, и, забыв о собеседнике, он начинает вспоминать, где и когда это было. Поначалу он приписывал все сновидениям, словно таинственная сила заранее приоткрывала перед ним будущее. Потом эта мысль смешила его своей нелепостью. Верно, однако, то, что некоторые слова, картины и события почему-то казались знакомыми. Он был убежден, что уже слышал, видел, переживал это, но не мог определить когда.

Омер устало опустил голову на батистовую подушку. В доме все затихло. Он закрыл глаза и мысленно прошелся по всем комнатам.