* * *

Возвращаясь с кладбиша после похорон, Виктор всю дорогу молчал. Его мучила мысль о том, что

вместе с Ноделем оборвалась последняя живая ниточка, которая связывала его с теми дорогими ему

людьми, которые считали его... наследником.

* * *

Перед отъездом в отпуск, Виктор выточил на станке у себя в цехе звезду из нержавеющей стали,

припаял ее к пустой минной гильзе и установил на свежей могиле Ноделя. "Вернусь из отпуска,

поставим плиту с золотыми буквами", — подумал он.

* * *

Отпуск Виктора и Маши подходил к концу, когда "Правда" сообщила, что так называемое "дело

врачей-убийц" от начала до конца злостная и далеко идущая провокация.

— Едем сегодня же домой! — решительно сказала Маша.

— Но ведь у нас еще три дня...

— Наплевать! — крикнула она, мне не терпится посмотреть на рожи тех, кто обвинял тебя и

клеветал на Баллу. Сейчас же побегу на почту и пошлю ей поздравительную телеграмму.

— А ты знаешь ее адрес? Она ведь уехала куда-то к родным, — спросил Виктор.

— Знаю! — я побежала, а ты упаковывай чемоданы!

* * *

Через месяц после смерти Сталина оклеветанные врачи будут полностью оправданы. А в ночь с 3

на 4 апреля 1953 года их освободят и развезут по домам. Двое из них профессора Вовси и Этингер не

выйдут на волю, они скончались в тюрьме. Остальных будут встречать с цветами.

Военная Коллегия Верховного суда СССР, учитывая особую опасность и тяжесть преступления

Рюмина, приговорит его к высшей мере наказания — расстрелу.

Врача Л.Тимашук Президиум Верховного Совета СССР лишит ордена. Сотрудники МГБ,

причастные к этому "делу", будут уволены из органов госбезопасности и понесут суровое наказание.

Эпилог

Был май 1984 года. Виктор и Маша уже несколько лет жили в Москве в своей старой квартире на

Большой Ордынке. Здесь им удалось вновь поселиться благодаря тому, что в свое время заводское

начальство зарегистрировало в райисполкоме их квартиру как заводское общежитие для

приезжающих на завод командированных.. Виктору Георгиевичу недавно исполнилось шестьдесят, но

ушел он на пенсию два года тому назад — стали давать о себе знать старые раны:

...Побродив однажды по окрестным тупичкам и переулкам, Виктор Георгиевич почувствовал

сердцебиение и присел на скамейку в маленьком скверике церкви святого Климентия, которая по

преданию сохранилась здесь после великого московского пожара 1812 года. Сунув под язык валидол,

он стал любоваться давно знакомыми ему темно-голубыми главками старинной церкви, усыпанными

золотистыми звездами. Вдруг к нему подошел мальчик лет двенадцати и участливо спросил:

— Вам нехорошо? — Виктор взглянул на мальчика, увидел его встревоженное лицо и улыбнулся:

— Нет, нет! Все в порядке, мой друг. Благодарю.

Но мальчик не уходил. Он сел на скамейку рядом с ним, вынул из кармана какую-то книжку и,

делая вид, что читает, незаметно на него поглядывал. Виктор Георгиевич был ему за это признателен.

Они разговорились. Дружинин узнал, что мальчик заканчивает седьмой класс и живет через дом от

него.

— Я часто вижу, как Вы прогуливаетесь со своим доберманом-пинчером по кличке Карат.

Дружинин улыбнулся:

— Откуда ты знаешь его имя?

— А мне Ваша жена однажды сказала.

Игорь, так звали мальчика, оказался большим любителем книг и фантазером. Прощаясь с

мальчиком, Виктор Георгиевич дал ему свой телефон и пригласил наведываться в гости. Игорь стал

иногда бывать дома у Виктора Георгиевича. Дружинин давал ему из своей библиотеки книги, они

играли в шахматы. Иногда Виктор Георгиевич читал ему свой новый рассказ. В последнее время он

стал пописывать небольшие рассказы о своих школьных годах и о войне. Несколько его рассказов

были даже напечатаны в популярном журнале "Юность". Слушая его новый рассказ, Игорь всегда

задавал один и тот же вопрос.

— А это правда, или Вы все выдумали?

Однажды Игорь позвонил и взволнованно сказал, что должен срочно увидеться с Виктором

Георгиевичем. Он пришел со свертком под мышкой.

— Что произошло? — спросил Виктор Георгиевич, — почему ты так взволнован?

— Игорь молча развернул сверток и положил на стол мраморную доску. Вот! — торжественно

произнес он, — полюбуйтесь, дядя Витя! Мраморная доска Пьера Безухова!

— Кого?! — удивился Дружинин, с интересом взглянув на Игоря. — Графа Пьера Безухова!

Именно эту доску он собирался запустить в эту. . дешевку Элен!

— Где же ты это раздобыл? — после некоторой паузы, спросил Дружинин.

— Собирали металлолом. Нашел случайно в старом сарае.

— Н-о-о, почему ты считаешь, что она принадлежала Пьеру Безухову? — спросил Дружинин.

Игорь приподнял доску и показал ее тыльную сторону.

— Видите? — спросил он. Дружинин увидел гравировку " Гр. Безухов".

Было ясно, что эта роспись мастера. Не желая разочаровывать мальчика Дружинин ничего ему не

сказал, а усадил за стол и попросил Марию Васильевну (бывшую Машу) угостить их чаем с

вареньем. Когда Игорь успокоился, Виктор Георгиевич, осторожно подбирая слова, сказал:

— Ты ведь, Игорек, конечно, понимаешь, что Пьер Безухов... это художественный образ...

— Что Вы хотите этим сказать?! — встрепенулся мальчик.

— Я хочу сказать, — что Пьера Безухова, в сущности, не было... а, следовательно...

Игорь вскочил со стула:

— Как это "не было"?! Вы только подумайте, что Вы говорите!.. По Вашему и Тома Сойера не

было? И Гекка? А капитана Немо и Паганеля тоже не было? А д'Артаньяна? А Гавроша? А Пети и

Гаврика? — Игорь задыхался от волнения. — Нет! Вы не можете так думать. Вы же сами говорили,

что не выдумываете свои рассказы, что там написана правда!

Дружинину стало не по себе. Он понял, что сейчас Игорю нужны какие-то другие слова.

— Видишь ли, — начал он, — все зависит от таланта писателя,., если он сумеет нас с тобой

убедить, что его герои живые люди,., значит они живые... Я, например, убежден, что Григорий

Мелехов и Семен Давыдов — это правда. Я их даже встречал в жизни... и чеховского Беликова

встречал. И главначпупса Победоносикова из "Бани" Маяковского. И Остапа Бендера...

Игорь радостно улыбнулся:

— Ну вот видите... А Вы говорите... — Игорь помолчал и вдруг сказал: — Я хочу эту доску

послать народному артисту Сергею Бондарчуку, который играл в кино Пьера. Как Вы думаете,

удобно?

— Пошли, Игорек, обязательно пошли, — улыбнулся Дружинин, — я бы на его месте был в

восторге от такой посылки. Это отличная оценка его актерского таланта...

* * *

Когда мальчик ушел, Дружинин подошел к окну, раскрыл его и задумался. Под окном сидел с

гитарой его ровесник и давнишний приятель по дому, инвалид войны, одноногий Николай Карасев,

по-довоенному — Колька Карась. Недавно семья Карасевых получила извещение о том, что их

единственный внук, голубоглазый Шурик, погиб смертью храбрых в Афганистане. С той поры

Николай запил. И всякий раз, после распития "на троих" очередной бутылки водки, он садился на эту

лавочку и хмуро пел под свою старую дребезжащую гитару одну и ту же песню. Это была старая

утесовская: — "С одесского кичмана". До Дружинина донесся его хриплый голос:

...За что же мы боролись,

За что же мы сражались,

За что ж мы проливали свою кровь?

Они же ж там пируют, они же ж там гуляют,

А мы же ж — подавай им сыновьев...

Дружинин вздохнул и задумчиво прошелся по комнате. Потом он подошел к книжной полке, взял

старый однотомник "Войны и мира" и стал его перелистывать. Нашел то место, о котором говорил