Мастер Чэнь

Быть высоким

— А когда мы вернемся, то все вместе пойдем искать дом предков, ты слышал? — грозно сказала Анна. — То есть послезавтра. Не может такого быть, чтобы никто его не знал. Что за секреты такие.

Дальше процедура развивалась по отработанной схеме. Они обычно это делают так: старшая, Анна, имеет дело со мной и представляет смету путешествия. Только необходимое. А именно, на метро от станции «Кавур» до «Терминатора», или, как его там, в общем — до вокзала. Оттуда на скоростном поезде до Флоренции и обратно. Скромный обед. Два музея (цены были вытащены из интернета накануне). Скромная чашка кофе. Умножить на два. В общем, под это все клянчатся деньги. Младшая, Настя, тем временем идет к маме Алисе и клянчит деньги у нее, но другие. На дополнительные удовольствия. Например, на ведьму, одетую в лоскуты, юную, с дерзким лицом, в черной профессиональной шляпе — я в данном случае говорю о том, что на самом деле было привезено двумя нашими девицами из Флоренции.

Мы с Алисой их поделили, вернее, это за нас сделала природа. Старшая, очень высокая, темноглазая и темноволосая — моя. Так странно, но я иногда смущаюсь, глядя на нее, мне кажется, что передо мной — зеркало, но неправильное. Таким бы я был, если бы родился женщиной — пугающе, до жути красивым. Но я не такой. А она… как же она хороша и сама этого не понимает.

Младшая же, Настя, в данный момент проходящая под ником «Ричард», — наоборот, совсем невысокая, светловолосая, с глазами цвета моря, с хрупким и нежным лицом — это же зеркало Алисы. («Не та Алиса, которая в Стране чудес, а лиса Алиса, которая с котом Базилио в Стране дураков», поясняла обычно она.)

А друг на друга эти наши с Алисой девицы вообще не похожи.

И всем хорошо.

Утром они долго собирались и уходили, делая вид, что двигаются на цыпочках и нас не будят. Но вот ухнула, хлопнула мощная дверь квартиры, и стало тихо.

Очень тихо.

И мы снова заснули, спали долго, зная, что в квартиру никто на свете не войдет и что нам очень нужно спать, спать и спать.

А потом я проснулся и потянулся к мобильному. Да нет же, он все это время был включен.

— Никто не позвонит, — сказала Алиса строгим и заботливым голосом. — И тебе этого не надо. У тебя и так все хорошо.

— Да, — согласился я.

— Ты в Риме, — напомнила она. — У самого Форума. На улице… как?

— Сант Агата деи Готи. Вместо «а» в слове «санта» ставится хвостик, — терпеливо напомнил я.

— Спасибо. Потрясающая улица. Слушай, ты ведь можешь меня тут оставить. Ты же не словил мой вирус. Я буду лежать, спать, читать. Мне не надо никуда идти. Я уже в центре Рима. Хочешь, пойди и купи себе хоть всего Паваротти. Ну, вот купи его. Ты наверняка знаешь где.

— Вниз, к кварталу с рыцарями и мостиком, пройдя под мостиком — к фонтанам Тревии, мимо фонтанов по узкой улице влево к большому стеклянному пассажу, там тоже влево, на втором этаже, — сообщил я.

— Так. И это называется — ты впервые в жизни в Риме. Потрясающе. Ты дашь когда-нибудь своей голове отдых? Потом, когда все снова будет хорошо, тебе все будут звонить. А сейчас Новый год.

— Он.

— Слушай, пойди в любой хороший отель. Спроси, где палаццо твоих предков. Найди его. Оно же где-то здесь, в этих переулках, все так говорили.

— И никто не знал точно.

— А ты узнаешь. На обратном пути принеси мне пиццу, ясно, откуда. И не спеши. Сделай себе хорошо. Ты заслужил.

Пауза.

— Ты из-за меня не поехал во Флоренцию. И мне даже не стыдно.

— К черту Флоренцию. Я уже в самом центре Рима и ничего не делаю. И не хочу.

— А ты понимаешь, что рискуешь в этот раз вообще не найти это палаццо? Ты же всю жизнь мечтал.

— Зато я спокойно посижу с тобой. Предки бы поняли. Они такие вещи отлично понимали.

Идея заказать себе не две комнаты в отеле, а квартиру оказалась гениальной. Потому что улица Агаты — чудо, это узкая щель, на дно которой не проникает солнце. Какого она века? А невозможно сказать. Крыши и деревянные ставни наверху — ну, допустим, начала двадцатого. Камень стен под штукатуркой — может быть, девятнадцатого. А те нижние камни, которых мы касались руками, возвращаясь после очередного похода по городу, — глыбы с прозеленью, наклонной стеной уходящие вверх, — а это могло быть что угодно. Фундаменты замков, возведенных друг против друга в молчаливом противостоянии? Да почти наверняка. И не средневековых. А более ранних.

Если пройти по булыжнику влево и снова влево, то там будет такая же наклонная стена, напротив нее тот самый квартал, с рыцарской лавкой (доспехи, мечи), двумя ресторанами, канцелярским магазинчиком… И дальше, через десять минут, у огрызка башни, ставшего музеем, возникал спуск на Форум с его падшими колоннами. Древнее места не бывает. Мы живем прямо над Форумом, просто его отсюда не видно. Мы на холме, а он — там, внизу.

Но еще лучше выйти из подъезда (по гулкой лестнице до громадных ворот, в которых калитка на улицу) и двинуться по скользкому булыжнику в противоположную сторону, вправо и вниз. По Агате. На площадь, где фонтанчик, церковь и целых четыре ресторана. Включая «Чикко ди грано». То есть «пшеничное зерно».

Это знаменитая на весь город пиццерия, с печью пятнадцатого века, и мы просто пытались перепробовать там все пиццы, которые есть в меню.

А дальше, от площади и фонтанчика, начиналась улица «Машаколизей». Потому что именно там из-за угла выскочил большой, очевидно, русский и находившийся в состоянии взволнованности потный дядя, изобразил руками мельницу и заорал на всю площадь:

— Маша! Там Колизей!

И он именно там и был, и есть, как перегородившая улицу вдалеке призрачная аппликация из сине-серой бумаги. Розовое золото январского солнца прорывается сквозь двойной ряд полукруглых арок, нелогично огромных даже на таком расстоянии.

— Послушайте, — сказал я человеку с лопатой, когда у Алисы пришло время обеда, и я двинулся, как обещал, к «Чикко». — Вы говорите, эта печь пятнадцатого века. При всем уважении — дом все же восемнадцатого, ну максимум конца семнадцатого…

— Дом? — удивился человек с лопатой. — Возможно. Но печка точно пятнадцатого. Вы что думаете, ее при перестройках дома кто-то бы тронул хоть пальцем?

Я улыбнулся теплому алому пламени среди почерневших кирпичей.

— А вот вы мне скажите, синьор, — проговорил он, поглядывая туда же, на мою пиццу на раскаленном камне, — вы, как говорят в Америке, человек шести футов?

— Понятия не имею, — отвечал я чуть раздраженно, — что такое фут. Один метр девяносто четыре сантиметра — это я точно знаю.

— Самый высокий наш клиент за последнее время, — удовлетворенно сказал он. — Оп-па. Готово. И девочки у вас очень красивые. Обе. И жена.

Единственное, чем оказалась плоха идея с квартирой в обычном доме вместо отеля, — тут не было гостиничного дежурного, который со стопроцентной гарантией нашел бы (позвонил, вычислил по карте) палаццо Колонна.

В квартире были только мы, а соседи знали, что палаццо где-то совсем рядом, но… В итоге начало создаваться впечатление, что таких палаццо в Риме минимум два. А то и три, в общем, они везде. И если знать историю рода, то ничего удивительного в этом нет.

Нашему семейству объясняли туда дорогу из самых разных точек города. И мы шли. Но что-то все время мешало. Кошак на спускавшейся к площади Венеции лестнице, которого следовало сфотографировать. Припадок голода и общие усилия по борьбе с ним. Алиса, которая схватила вирус еще дома, уничтожала его таблетками и проходила в день по два десятка километров вместе с нами.

— Болеть я буду дома, — упрямо сообщала нам она, — поскольку в Риме у нас всего-то…

Но когда дочери твердо сообщили, что хотят еще и во Флоренцию, и едут прямо завтра, она сдалась:

— Вот я и буду болеть дома. На Агате. Один день. Езжайте в свою Флоренцию, оставьте только еды. Мне будет хорошо.