— Прелестно. Я сяду на прилавок, осторожно приподниму юбку, приспущу трусики, раздвину ноги. Встаньте на колени, осмотрите тщательно.

— И в самом деле, как ротик кинозвезды. А какие алые!

— Если честно, то это не есть их натуральный цвет. Я подкрашиваю их помадой. Обожаю наводить красоту. Я буду идеальной супругой! Если вы пригласите меня к себе, то увидите, какая из меня отличная хозяйка. Не успеете и слова вымолвить, как я наведу порядок. Прикажу пробить лишние окна, чтобы выгнать затхлый воздух. Заменю мебель. Натру паркет. Повешу яркие занавески. Мы будем спать на медной кровати. Ежеутренне я буду выносить за вами горшки, чтобы в точности запомнить цвет мочи. Я заведу в садике, конечно же, заброшенном, шиповник и гевею, настоящего жирафа, дерево с вороньим гнездом, часы с маятником, вделанные в ствол, рождественскую иллюминацию, искусственный туман и, наконец, гипсового гнома. Вы ведь холостяки?

— Именно так.

— Я гляжу вам в глаза: вы сгораете от жажды пригласить меня. Хорошо, я согласна. Эту ночь я проведу с вами. Вы не представляете, что значит для женщины найти три родственные души, чистые и скромные, как ваши! Мой анус сжимается, следуя ритму сердца! Я так взволнована, что пускаю шумные ветры! О, какой стыд! Что вы подумаете обо мне?..

— Не беспокойтесь, сеньорита. Этот звук прекрасен, как мотоциклетный выхлоп.

— О сеньоры, как я хотела бы оказаться среди вещей, которые вам по нраву! Но вот что: я люблю вас и потому ненавижу. Вы — моя величайшая радость и величайшее горе. Я хочу вас, как простая сука, и готова навлечь на себя Господень гнев, лишь бы заполучить вас. Вы стали основой моей души, воздухом моей жизни, огненным мечом, что превращает меня в черного зверя. С каждым поцелуем из моего лона выходят куски сердца. Я люблю не только форму ваших тел, но и тень, отбрасываемую ими. Вы прекрасны, как хлеб, но мне достанутся одни крошки. Ради бога, снизойдите до меня. Я буду лизать вам зад, чтобы повстречать Ангела Сознания. Пусть мои ласки достигнут ваших колыбелей. Я стану целовать ваши башмаки. Вы для меня — как отпущение грехов. Верьте, прошу вас: быть и добиваться — разные вещи. Я есть, но не добиваюсь вас. И все же я наводняю вашу жизнь. Вместе мы зажжем светильник во тьме мироздания!

Да, это так: весной цветок распускается для всего мира, но ты его не видишь — и никогда не увидишь. Ты останешься перед исписанным снизу доверху холмом, не понимая смысла надписей; на наших лбах несуществующими знаками будет начертано послание — ты его не прочтешь. И все же станешь упорствовать: «Я знаю, что в нем говорится: вы уйдете утром, а я останусь здесь. Камни под холмом пустили корни. Все пускает корни во мне, даже очки. Ваши орудия растут в моем животе, подобно деревьям, ветви их пронзают меня, листва забивает легкие. Сжальтесь. Ваши имена вырезаны во мне навсегда». А потом мы встретимся в аптеке: тебя, чьи руки скрещены, клюют куры. Изо рта, словно хобот, высовывается ветка, на ней — каменные листья, на листьях вырезаны наши фальшивые имена. Как нам хотелось бы захотеть остаться лицом к лицу с тобой, получая от тебя собачью любовь! Как мы желали бы пожелать сколь возможно глубоко (если в нас вообще есть глубина, что сомнительно) протянуть тебе тонкий хрустальный бокал и добыть твоей менструальной крови! Позволь нам захватывать, направлять, украшать, пожирать! Оставить отпечаток раскаленного семени в твоих яичниках! Стоя на коленях, глядеть, как твой живот набухает и рождается младенец, и еще, и еще, согласно расположению звезд! Обвить в кружении, озарившись, твое беспрестанное кружение вокруг нас! Загнать вселенную в твой тихий уголок, подарить тебе тысячи жаб, воспевающих твою красоту, сломать твой детский колчан — пусть твои движения станут по-мужски уверенными, ты отрежешь мужские признаки богу-быку! Помочь твоей мухе стать драконом, сопровождать тебя в твоей изумительной слепоте, где ты — лишь неистощимый вопль, обращенный к никогда не бывшему солнцу! Как бы мы жаждали, прикрыв лица собачьими личинами, притянуть тебя к себе и скитаться среди мебели, ища следов, которые совсем не следы, — тени, скользящие в плотном предрассветном мраке, увлеченные в бессмысленный поход на Юг, разбитые неистовым желанием превзойти пределы, назначенные человеку, словно змеи, ползущие по смертному ложу, со ртом, раскрытым в жутком безмолвном крике, — путь гибели и возрождения, непростой отрезок времени, когда, скинув старый панцирь, мы ждем появления нового, и в наших прозрачных глазах светится запредельное стремление не быть вовсе — или быть в избытке! Мы знаем, что ты ждешь сотни месяцев, как отражение, как отпечаток; истончившееся тело, служа тенью для которого (точно срезая мозоль в груди, сдирая с себя кожу и плоть, ты уничтожила собственное имя; словно планета с чистой водой, ждущая иссохшего рта, ты глядишь на путников, и вся твоя кровь приливает к языку), мы не можем проникнуть в сердцевину твоих замыслов. И хотя ты — самая утонченная, самая сильная, самая хрупкая, самая страшная, самая прекрасная из всех известных нам женщин, — мы не можем попасть в ловушку, изображая видимость жизни. У нас уже есть очки, шляпы, плащи; мы не можем облачиться в заемные личины. В этом мире, рядом с тобой, мы — никто!

Подождите, дети мои; если это и неправда, то все же так красиво! А красота есть отблеск Правды. Нет-нет, вы нисколько не изменились, пребывая в вечном детстве. Вам еще рано видеть влюбленные пары. Может быть, все по-другому. Своим возвращением вы губите нас. Жизнь отливает известково-белой волной и проливается на землю отвратительным месивом. Четыре наших реки несут мертвых бегемотов. Дома изрыгают из себя мебель многокилометровым потоком: стулья, кровати, вешалки, колыбели, конторки. В окнах видны горожане, сдирающие кожу со своих лиц. Эти кровавые маски, уносимые ветром, падают на голову прохожим, на лошадей, на голубей. Девочка стряхивает старческую кожу, попавшую ей на туфельку. В темных углах слышен стук когтей. Пчелы соорудили лабиринт из меда. Тем, кто прилипает к его стенам, опустошают глазницы и устраивают в них маленькие соты. Нет ни улиц, ни проулков. Земля покрылась глинистой массой. Воздух распался на пластины, которые двигаются вплотную к почве, обрезая нам ступни. Женские груди взрываются. Лишь от вас зависит, сохранится ли это непрочное равновесие. Идемте выше по течению времени, забудьте пока брачные дела. Признать существование другого — значит отказаться от себя; но в тот момент, когда нужно отдавать, вы принимаетесь искать. Вы еще неспособны отвергнуть Ничто, и пустоту тоже. Солнце умирает, теперь оно — точно уголек. Скорее, туда, дальше, к школьным годам. Вот старая учительница — она так вас любит.

— Дети!

— Сеньора, вы здесь? Как вы нашли нас в этом сумраке?

— Да что вы, сейчас ведь солнечный день! Повсюду цветы. По земле бегут пахучие тропки.

— Неправда, сеньора. Вы знаете, что дорог и проходов не осталось. Все вокруг — болото. Разве не видите, как мы тонем?..

— Нет, мои родные ученики: все залито светом. Вдохните аромат, разлитый в воздухе. Школа, как и деревья, растет из земли.

— Кто способен видеть в этом мраке?

— Уже светает. Пыльная буря кончилась. На крыше школы расцвел цветок с чашечкой семиметровой ширины. Пойдемте со мной, я научу вас быть невидимыми.

— Нам холодно. Поддувает. В стенах нет окон.

— Терпение. В подвале есть окно, которое выходит в землю. Школа растет, скоро окно окажется на поверхности, и мы увидим через него цветущую местность.

— Да, школа растет, но только вниз. Подвалы обратились в корни, мы спускаемся в темные галереи в поисках выхода. Какие - то неясные фигуры замышляют вторжение, мы слышим их смех и бег в темноте. Пока мы движемся, эти проворные твари роют ходы, и те расширяются до размеров тоннеля метро. В один прекрасный день они захватят верхние этажи школы, завладеют классными комнатами, и мы никогда больше не увидим солнца! Спасите нас, сеньора!

— Перестаньте страдать. Я знаю путь и выведу вас из подземелья!