О ЖЕНИТЬБЕ КНЯЗЯ ВЛАДИМЕРА
В стольном в городе во Киеве,
Что у ласкова сударь-князя Владимера
А и было пированье-почестной пир,
Было столованье-почестной стол.
Много на пиру было князей и бояр
И русских могучих богатырей.
А и будет день в половина дня,
Княженецкой стол во полустоле,
Владимер-князь распотешился,
По светлой гридне похаживает,
Черныя кудри росчосавает,
Говорил он, сударь ласковой Владимер-князь,
Таково слово:
«Гой еси вы, князи и бояра
И могучие богатыри!
Все вы в Киеве переженены,
Только я, Владимер-князь, холост хожу,
А и холост я хожу, неженат гуляю,
А кто мне-ка знает сопротивницу,
Сопротивницу знает, красну девицу:
Как бы та была девица станом статна,
Станом бы статна и умом сверщна,
Ее белое лицо как бы белой снег,
И ягодицы как бы маков цвет,
А и черный брови как соболи,
А и ясный очи как бы у сокола».
А и тут большей за меныпева хоронится,
От Меньшова ему, князю, ответу нету.
Из'~тово было стола княженецкова,
Из той скамьи богатырския
Выступается Иван Гостиной сын,
Скочил он на место богатырское,
Скричал он, Иван, зычным голосом:
«Гой еси ты, сударь ласковой Владимер-князь,
Благослови пред собой слово молвити,
И единое слово безопальное,
А и без тое палы великия.
Я ли, Иван, в Золотой орде бывал
У грознова короля Етмануила Етмануиловича
И видел во дому ево дву дочерей:
Первая дочь — Настасья королевишна,
А другая — Афросинья королевишна;
Сидит Афросинья в высоком терему,
За тридесять замками булатными,
А и буйныя ветры не вихнут на ее,
А красное со(л)нцо не печет лицо;
А и то-та, сударь, девушка станом статна,
Станом статна и умом свершна;
Белое лицо как бы белой снег;
А и ягодицы как маков цвет;
Черныя брови как бы соболи;
Ясны я очи как у сокола,
Посылай ты, сударь, Дуная свататься!».
Владимер-князь стольной киевской
Приказал наливать чару зелена вина в полтора ведра,
Подносить Ивану Гостиному За те ево слова хорошия,
Что сказал ему обрушницу.
Призывает он, Владимер-князь,
Дуная Иваныча в спальну к себе
И стал ему на словах говорить:
«Гой еси ты, Дунай сын Иванович!
Послужи ты мне службу заочную:
Съезди, Дунай, в Золоту орду
Ко грозному королю Етмануилу Етмануиловичу
О добром деле — о сватонье
На ево любимой на дочери,
На чес(т)ной Афросинье королевщдне,
Вери ты моей золотой казны,
Бери три ста жеребцов
И могучих богатырей».
Подносит Дунаю чару зелена вина в полтара ведра,
Турей рог меду сладкова в полтретья ведра.
Выпивает он, Дунай, чару тоя зелена вина
И турей рог меду сладкова.
Разгоралася утроба богатырская,
И могучия плечи росходилися
Как у молода Дуная Ивановича,
Говорит он, Дунай, таково слово:
«А и ласково со(л)нцо, ты Владимер-князь!
Не нада мне твоя золота казна,
Не нада три ста жеребцов
И не нада могучия богатыри,
А и только пожалуй одново мне молодца,
Как бы молода Екима Ивановича,
Которой служит Алешки Поповичу».
Владимер-князь стольной киевской
Тотчас сам он Екима руками привел:
«Вот-де те, Дунаю, будет паробочок!».
А скоро Дунай снарежается,
Скоря тово богатыри пое(зд)ку чинят
Из стольнова города Киева
В дальну орду Золоту землю.
И поехали удалы добры моладцы,
А и едут неделю споряду
И едут неделю уже другую,
И будут оне в Золотой орде
У грознова короля Етмануила Етмануиловича;
Середи двора королевского
Скакали молодцы с добрых коней,
Привезали добрых коней к дубову столбу,
Походили во полату белокаменну.
Говорит тут Дунай таково слово:
«Гой еси, король в Золотой орде!
У тебе ли во полатах белокаменных
Нету Спасова образа,
Некому у те помолитися.
А и не за что тебе поклонитися».
Говорит тут король Золотой орды,
А и сам он, король, усмехается:
«Гой еси, Дунай сын Иванович!
Али ты ко мне приехал
По-старому служить и по-прежнему?».
Ртвечает ему Дунай сын Иванович;
«Гой еси ты, король в Золотой орде!
Ая як тебе приехал
Не по-старому служить и не по-прежнему,
Я приехал о деле о добром к тебе,
О добром-то деле — о сватонье:
На твоей, сударь, любимой-то на дочере,
На чес(т)ной Афросинье королевичне,
Владимер-князь хочет женитися».
А и тут королю за беду стало,
А рвет на главе кудри черныя
И бросает о кирпищет пол,
А при том говорит таковое слово:
«Гой еси ты, Дунай сын Иванович,
Кабы прежде у меня не служил верою и правдою,
То б велел посадить во погребы глубокия
И уморил бы смертью голодною
За те твои слова за бездельный».
Тут Дунаю за беду стало,
Разгоралась ево сер(д)ца богатырское,
Вынимал он свою сабельку вострую,
Говорил таково слово:
«Гой еси, король Золотой орды!
Кабы у тя во дому не бывал,
Хлеба-соли не едал,
Ссек бы по плеч буйну голову!».
Тут король неладом заревел зычным голосом,
Псы борзы заходили на цепях,
А и хочет Дуная живьем стравить
Теми кобелями меделянскими.
Скричит тут Дунай сын Иванович:
«Гой еси, Еким сын Иванович,
Что ты стал да чево гледишь?
Псы борзы заходили на цепях,
Хочет нас с тобой король живьем стравить!».
Бросился Еким сын Иванович,
Он бросился на широкой двор,
А и те мурзы-улановья Н
е допустят Екима до добра коня,
До своей ево палицы тяжкия,
А и тяжкия палицы, медныя литы,
Оне были в три тысячи пуд;
Не попала ему палица железная,
Что попала ему ось-та тележная,
А и зачел Еким помахивати,
Прибил он силы семь тысячей мурзы-улановья,
Пять сот он прибил меделянских кобелей,
Закричал тут король зычным голосом:
«Гой еси, Дунай Иванович!
Уйми ты своего слугу вернова,
Оставь мне силы хоть на Семены,
А бери ты мою дочь любимую,
Афросинью королевишну».
А и молоды Дунай сын Иванович
Унимал своего слугу вернова,
Пришел ко высокому терему,
Где сидит Афросинья в высоком терему,
За тридесять замками булатными.
Буйны ветры не вихнут на ее,
Красное со(л)нцо лица не печет,
Двери у полат были железныя,
А крюки-пробои по бу(л)ату злачены.
Говорил тут Дунай таково слово:
«Хоть нога изломить, а двери выставить!».
Пнет во двери железныя,
Приломал он крюки булатныя,
Все тут полаты зашаталися,
Бросится девица, испужалася,
Будто угорелая вся,
Хочет Дуная во уста цаловать.
Проговорит Дунай сын Иванович:
«Гой еси, Афросинья королевишна!
А и ряженой кус, да не суженому есть!
Не целую я тебя во сахарныя уста,
А и бог тебе, красну девицу, милует:
Дастанешьса ты князю Владимеру».
Взял ее за руку за правую,
Повел из полат на широкой двор,
А и хочут садиться на добрых на коней,
Спохватился король в Золотой орде,
Сам говорил таково слово:
«Гой еси ты, Дунай Иванович,
Пожалуй подожди мурзы-улановья!».
И отправляет король своих мурзы-улановья
Везти за Дунаем золоту казну.
И те мурзы- улановья
Тридцать телег ординских насыпали
Златом и серебром и скатным земчугом,
А сверх того каменьи самоцветными.
Скоро Дунай снарежается,
И поехали оне ко городу ко Киеву.
А и едут неделю уже споряду,
А и едут уже другую,
И тут же везут золоту казну.
А наехал Дунай бродучей след,
Не доехавши до Киева за сто верст,
Сам он Екиму тут стал наказывать:
«Гой еси, Еким сын Иванович,
Вези ты Афросинью королевишну
Ко стольному городу ко Киеву,
Ко ласкову князю Владимеру
Честно-хвально и радостно,
Было бы нам чем похвалитися
Великому князю во Киеве».
А сам он, Дунай, поехал по тому следу,
По свежему, бродучему.
А и едет уж сутки другие,
В четвертые сутки след дошел
На тех на лугах на потешныех,
Куда ездил ласковой Владимер-князь
Завсегда за охотою.
Стоит на лугах тут бел шатер,
Во том шатру опочив держит красна девица,
А и та ли Настасья королевишна.
Молоды Дунай он догадлив был,
Вымал из налушна тугой лук,
Из колчана вынул калену стрелу,
А и вытянул лук за ухо,
Калену стрелу, котора стрела семи четвертей.
Хлес(т)нет он, Дунай, по сыру дубу,
А спела ведь титивка у туга лука,
А дрогнет матушка-сыра земля
От тово удару богатырскова,
Угодила стрела в сыр крековистой дуб,
Изломала ево в черенья ножевыя,
Бросилася девица из бела шатра, будто угорелая.
А и молоды Дунай он догадлив был,
Скочил он, Дунай, со добра коня,
Воткнет копье во сыру землю,
Привязал он коня за востро копье,
И горазд он со девицею дратися,
Ударил он девицу по щеке,
А пнул он девицу под гузна, —
Женской пол от тово пухол живет,
Сшиб он девицу с резвых ног,
Он выдернул чингалишша булатное,
А и хочет взрезать груди белые.
Втапоры девица возмолилася:
«Гой еси ты, удалой доброй молодец!
Не коли ты меня, девицу, до смерти,
Я у батюшка-сударя отпрошалася:
Кто мене побьет во чистом поле,
За тово мне, девице, замуж идти».
А и тута Дунай сын Иванович
Тому ее слову обрадовался.
Думает себе разумом своим:
«Служил я, Дунай, во семи ордах,
В..семи ордах семи королям,
А не мог себе выжить красныя девицы,
Ноне я нашел во чистом поле
Обрушницу-сопротивницу».
Тут оне обручалися,
Круг ракитова куста венчалися.
А скоро ей приказ отдал собиратися
И обрал у девицы сбрую всю:
Куяк и панцырь с кольчугою,
Приказал он девице нарежатися
В простую епанечку белую.
И поехали ко городу ко Киеву.
Только Владимер стольной киевской
Втапоры едет от злата венца,
И приехал князь на свой княженецкой двор,
И во светлы гридни убиралися,
За убраныя столы сажалися.
А и молоды Дунай сын Иванович
Приехал ко церкви соборныя,
Ко тем попам и ко дьяконам,
Приходил он во церкву соборную,
Просит чес(т)ныя милости
У тово архерея соборнова —
Обвенчать на той красной девице.
Рады были тому попы соборныя,
В те годы присяги не ведали,
Обвенчали Дуная Ивановича.
Венчальнова дал Дунай пять сот рублев
И поехал ко князю Владимеру;
И будет у князя на широком дворе,
И скочили со добрых коней с молодой женой,
И говорил таково слово:
«Доложитесь князю Владимеру
Не о том, что идти во светлы гридни, —
О том, что не в чем идти княгине молодой:
Платья женскова только одна и есть епанечка белая».
А втапоры Владимер-князь он догадлив был,
Знает он, ково цослать:
Послал он Чурила Пленковича
Выдавать платьица женское цветное.
И выдавали оне тут соян хрущетой камки
На тое княгиню новобрачную,
На Настасью-королевичну,
А цена тому сояну сто тысячей.
И снарядили оне княгиню новобрачную,
Повели их во полаты княженецкия,
Во те гридни светлыя,
Сажали за столы убраныя,
За ества сахарныя и за питье медяные.
Сели уже две сестры за одним столом,
А и молоды Дунай сын Иванович
Женил он князя Владимера
Да и сам тут же женился,
В том же столе столовати стал.
А жили оне время немалое.
У князя Владимера, у солнышка Сеславьевича,
Была пирушка веселая,
Тут пьяной Дунай расхвастался:
«Что нет против меня во Киеве такова стрельца
Из туга лука по приметам стрелять!».
Что взговорит молода княгиня Апраксевна:
«Что гой еси ты, любимой мой зятюшка,
Молоды Дунай сын Иванович!
Что нету-де во Киеве такова стрельца,
Как любезной сестрице моей Настастьи-королевичне».
Тут Дунаю за беду стало,
Бросали оне жеребья,
Кому прежде из туга лука стрелять,
И досталось стрелять ево молодой жене
Настасьи-королевичне,
А Дунаю досталось на главе золото кольцо держать,
Отмерели место, на целу версту тысячну,
Держит Дунай на главе золото кольцо,
Вытягала Настасья колену стрелу,
Спела-де титивка у туга лука,
Сшибла с головы золото кольцо,
Тою стрелкою каленою.
Князи и бояра тут металися,
Усмотрйли калену стрелу,
Что на тех-та пер ушках лежит то золото кольцо.
Втапоры Дунай становил на примету свою
молоду жену,
Стала княгиня Апраксевна его уговаривати:
«Ай ты гой еси, любимой мой зятюшка,
Молоды Дунай сын Иванович!
Та ведь шутачка дошучена».
Да говорила же ево и молода жена:
«Оставим-де стрелять до другова дня,
Ес(ть) — де в утробе у меня могуч богатырь.
Первой-де стрелкой не дострелишь,
А другою-де перестрелишь,
А третью-де стрелкою в меня угодишь».
Втапоры князи и бояра
И все сильны-могучи богатыри
Ево, молода Дуная, уговаривали.
Втапоры Дунай озадорелся
И стрелял в примету на целу версту в золото кольцо,
Становил стоять молоду жену.
И втапоры ево молода жена
Стала ему кланятися и перед ним убиватися:
«Гой еси ты, мой любезной ладушка,
Молоды Дунай сын Иванович!
Аставь шутку на три дни,
Хошь не для меня, но для своего сына
нерожденнаго;
Завтро рожу тебе богатыря,
Что не будет ему сопротивника».
Тому-то Дунай не поверовал,
Становил свою молоду жену Настастью-королевишну
На мету с золотым кольцом,
И велели держать кольцо на буйной главе.
Стрелял Дунай за целу версту из туга лука,
А и первой стрелой он не дострелил,
Другой стрелой перестрелил,
А третьего стрелою в ее угодил.
Прибежавши Дунай к молодой жене,
Выдергивал чингалишша булатное,
Скоро [в]спорол ей груди белыя, —
Выскочил из утробы удал молодец,
Он сам говорит таково слово:
«Гой еси, сударь мой батюшка!
Как бы дал мне сроку на три часа,
А и я бы на свете был
Попрыжея и полутчея в семь семериц тебя».
А и тут молоды Дунай сын Иванович запечалился,
Ткнул себя чингалишшем во белы груди,
Сгареча он бросился во быстру реку.
Потому быстра река Дунай словет,
Своим ус(т)ьем впала в сине море.
А и то старина, то и деянье.