ЦАРЬ САУЛ ЛЕВАНИДОВИЧ
Царь Саул Леванидович
Поехал за море синея,
В дальну орду, в Полувецку землю,
Брать дани и невыплаты.
А царица ево проводила
От первова стану до второва,
От второва стану до третьева,
От третьева стану воротилася,
А сама она царю поклонилася:
«Гой еси ты есми, царь Саул,
Царь Саул Леванидович!
А кому мене, царицу, приказываешь,
А кому мене, царицу, наказываешь?
Я остаюсь, царица, черовоста,
Черевоста осталась на тех порах».
А и только царь слово выговорил,
Царь Саул Леванидович:
«А и гой еси, царица Азвяковна,
Молода Елена Александровна!
Некому я тебе, царицу, не приказаваю,
Не приказаваю и не наказаваю,
А то коли тебе господи сына даст,
(В)спой-(в)скорми и за мной ево пошли,
А то коли тебе господи дочеря даст,
(В)спой-(в)скорми, замуж отдай,
А Любимова зятя за мной пошли:
Поеду я на двенадцать лет».
Вскоре после /ево царице бог сыпа даст,
Поп приходил со молитвою,
Имя дает Костентинушком Сауловичем.
А и царское дитя не по годам растет,
А и царско дитя не по месяцам,
А которой ребенок двадцати годов,
Он, Костентинушка, семи годков.
Присадила ево матушка грамоте учиться,
Скоро ему грамота далася и писать научился.
Будет он, Костентинушка, десяти годов
Стал-та по улицам похаживати,
Стал с ребятами шутку шутить,
С усатами, с бородатами,
А которые ребята двадцати годов
И которые во полутридцети;
А все ведь дети княженецкие,
А все-та ведь дети боярские,
И все-та ведь дети дворянския,
Еще ли дети купецкия.
Он шутку шутит не по-ребячью,
0[н] творки творил не по маленьким:
Которова возьмет за руку,
Из плеча тому руку выломит;
И которова заденет за ногу,
По гузна ногу оторвет прочь;
И которова хватит поперек хребта,
Тот кричит-ревет, окарачь ползет,
Без головы домой придет.
Князи-бояра дивуются И все купцы богатыя:
«А что это у нас за урод растет?
Что это у нас за выблядочок?».
Доносили оне жалобу великую
Как бы той царице Азвяковне,
Молоды Елены Александровны.
Втапоры скоро завела ево матушка во теремы свои,
Тово ли млада Костентинушка Савуловича,
Стала ево журить-бранить,
А журить-бранить, на ум учить,
На ум учить — смиренно жить.
А млад Костентин сын Саулович
Только у матушки выспросил:
«Гой еси, матушка,
Молоды Елена Александровна,
Есть ли у мене на роду батюшка?».
Говорила царица Азвяковна,
Молоды Елена Александровна:
Гой еси, мое чадо милая,
А и ты, младой Костентинушка Саулович!
Есть у тебе на роду батюшка,
Царь Саул Леванидович,
Поехал он за море синея,
В дальну орду, в Полувецку землю,
Брать дани-невыплаты,
А поехал он на двенадцать лет,
Я осталася черевоста,
А черевоста осталась на тех порах.
Только ему, царю, слово выговорила:
«А кому мене, царицу, приказываешь и наказываешь»?
Только лишь царь слово выговорил:
«Некому я тебе, царицу, не приказаваю и не наказаваю,
А то коли тебе господь сына даст,
Ты де вспой-(в)скорми,
Сына за мной пошли;
А то коли тебе господи дочеря даст,
Вспой-(в)скорми, замуж отдай,
А Любимова зятя за мной пошли».
Много царевич не спрашивает,
Выходил на крылечко на красное:
«Конюхи-приспешники!
Оседлайте скоро мне добра коня
Под то седелечко черкес(с)кое,
А в задней слуке и в передней слуке
По тирону по каменю,
По дорогу по самоцветному,
А не для-ради мене, молодца, басы, —
Для-ради богатырские крепости,
Для-ради пути, для дороженьки,
Для-ради темной ночи осенней,
Чтобы видеть при пути-дороженьки
Темна ночь до бела света».
А и только видь матушка видела:
Ставал во стремя вольящетое,
Садился во седелечко черкес(с)кое,
Только он в ворота выехал, —
В чистом поле дым столбом.
А и только с собою ружье везет,
А везет он палицу тяжкую,
А и медну литу в триста пуд.
И наехал чесовню, зашел богу молитися,
А от той часовни три дороги лежат:
А и перва дорога написана,
А написана дорога вправо,
Кто этой дорогой поедет,
Конь будет сыт, самому — смерть;
А другою крайнею дорогою левою, —
Кто этой дорогой поедет,
Молодец сам будет сыт, конь голоден;
А середнею дорогою поедет —
Убит будет смертью напрасною.
Втапоры богатырское сер(д)це разъерилася,
Могучи плечи расходилися,
Молодой Костентинушка Савулович
Поехал он дорогою среднею,
Доезжать до реки Смородины.
А втапоры Кунгур-царь перевозится
Со темя ли татары погаными,
Тут Костентинушка Савулович
Зачал татаров с краю бить
Тою палицою тяжкою,
Он бьется-дерется целой день,
Не пиваючи, не едаючи,
Ни на малой час отдыхаючи.
День к вечеру вечеряется,
Уж красное со(л)нцо закотается,
Молодой Костентинушка Саулович
Отъехал от татар прочь,
Где бы молодцу опочив держать,
Опочив держать и коня кормить.
А ко утру заря занимается,
А и младой Костентинушка Саулович,
Он, молодец, ото сна подымается,
Утрен(н)ей расой умывается,
Белым полотном утирается,
На восток он богу молится,
Скоро-де садится на добра коня,
Поехал он ко Смородины-реки.
А и тута татары догадалися,
Оне к Кунгуру-царю помета лися:
«Гой еси ты, Кунгур-царь,
Кунгур-царь, Самородович!
Как нам будет детину ловить:
Силы мало осталося у нас!».
А и Кунгур-царь Самородович
Научил тех ли татар поганыех
Копати ровы глубокия:
«Заплетайте вы туры высокия,
А ставьте поторчины дубовые,
Колотите вы надолбы железныя!».
А и тут тотары поганыя
И копали оне ровы глубокия,
Заплетали туры высокия,
Ставили поторчены дубовыя,
Колотили надолбы железныя.
А поутру рано-ранешенько,
На светлой заре рано-утре(н)ней,
На всходе Краснова солнушка
Выезжал удалой доброй молодец,
Млады Костентинушка Савулович,
А и бегает-скачет с одной стороны
И завернется на другу сторону,
Усмотрел их татарские вымыслы:
Тамо татара просто стоят,
И которых веслаухих — всех прибил,
И которых висячих — всех оборвал,
И приехал к шатру к Кунгуру-царю,
Розбил ево в крохи говенныя,
А достальных татар домой опустил.
И поехал Костентинушка ко городу Углич.
Он бегает-скачет по чисту полю,
Хоботы метал по темным лесам,
Спрашивает себе сопротивника,
Сильна-могуча богатыря,
С кем побиться-подраться и порататься.
А углицки мужики были лукавыя:
Город Углич крепко заперли
И (в)збегали на стену белокаменну,
Сами оне ево обмановают:
«Гой еси, удалой доброй молодец!
Поезжа(й) ты под стену белокаменну,
А и нету у нас царя в Орде, короля в Литве,
Мы тебе поставим царем в Орду, королем в Литву».
У Костентинушка умок молодешонёк,
Молодешенёк умок, зеленешонёк,
И сдавался на их слова прелестныя,
Подъезжал под стену белокаменну.
Оне крюки-багры заметовали,
Подымали ево на стену высокою
Со ево добрым конем.
Мало время замешкавши,
И связали ему руки белыя
В крепки чембуры шелковыя;
И сковали ему ноги резвыя
В те ли железа немецкия,
Взяли у нево добра коня
И взяли палицу медную,
А и тяжку литу в триста пуд;
Сняли с нево платье цветное царское
И надевали на нево платье опальное,
Повели ево в погребы глубокия,
Место темной темницы,
Только ево посадили, молодца,
Запирали дверями железными
И засыпали хрещом, пески мелкими.
Тут десятники засова лися,
Бегают оне по Угличу,
Спрашивают подводы под царя Саула Леванидовича,
И которые под царя пригодилися.
И проехал тут он, царь Саул,
Во свое царство в Алыберское,
Царица ево, царя, стретила,
А и молоды Елена Александровна.
За первом поклоном царь поздравствовал:
«Здравствуй ты, царица Азвяковна,
А и ты, молода Елена Александровна!
Ты осталася черевоста,
Что после мене тебе бог дал?».
Втапоры царица заплакала,
Сквозь слезы едва слова выговорила:
«Гой еси, царь Саул Леванидович!
Вскоре после тебе бог сына дал
Поп приходил со молитвою,
Имя давал Костентинушком».
Царь Саул Леванидович
Много ли царицу не спрашивает,
А и только он слово выговорил:
«Конюхи вы мои, приспешники!
Седлайте скоро мне добра коня,
Которой жеребец стоит тридцать лет!».
Скоро тут конюхи металися,
Оседлали ему тово добра коня,
И берет он, царь, свою сбрую богатырскую,
Берет он сабельку вострую
И копье морзамецкое,
Поехал он скоро ко городу Угличу.
А те же мужики-угличи, извощики,
С ним ехавши, россказовают,
Какова молодца посадили в погребы глубокия,
И сказывают, каковы коня приметы
И каков был молодец сам.
Втапоры царь Саул догадается,
Сам говорил таково слово:
«Глупы вы, мужики, неразумныя,
Не спросили удала добра молодца
Ево дядины-вотчины,
Что он прежде того
Немало у Кунгура-царя силы порубил,
Можно за то вам ево благодарити и пожаловати,
А вы ево назвали вором-разбойником,
И оборвали с нево платье цветное,
И посадили в погреба глубокия,
Место темной темницы!».
И мало время поизойдучи,
Подъезжал он, царь, ко городу Угличу,
Просил у мужиков-угличов,
Чтобы выдали такова удала добра молодца,
Которой сидит в погребах глубокиех.
А и тут мужики-угличи
С ним, со царем, заздорили:
Не пущают ево во Углич-град
И не сказавают про тово удала добра молодца,
Что-де у нас нет такова и не бывало.
Старики тут вместе соходилися,
Оне думали думу единую,
Выводили тут удала добра молодца
Из тово ли погреба глубокова
И сымали железа с резвых ног,
Развязали чембуры шелковыя,
Приводили ему добра коня,
А и отдали палицу тяжкую,
А медну литу в триста пуд
И ево платьица царское цветное.
Нарежался он, младой Костентинушка Саулович,
В тое свое платье царское цветное,
Подошел Костентинушка Саулович
Ко царкю Саулу Леванидовичу,
Стал свою родину рассказавати.
А и царь Саул спохватается,
А берет ево за руку за правую
И целует ево во уста сахарныя:
«Здравствуй, мое чадо милая,
Младой Костентинушка Саулович!».
А и втапоры царь Саул Леванидович
Спрашивает мужиков-угличов:
«Есть ли у вас мастер заплечной с подмастерьями?».
И тут скоро таковых сыскали
И ко царю привели.
Царь Саул Леванидович
Приказал казнить и вешати,
Которые мужики были главные во Угличи,
И садилися тут на свои добры кони,
Поехали во свое царство в Алыберское.
И будет он, царь Саул Леванидович,
Во своем царстве в Алыберском со своим сыном
, Младом Костентинушком Сауловичем,
И съехалися со царицою, обрадовалися,
Не пива у царя варить, не вина курить, —
Пир пошел на радостях,
А и пили да ели, потешалися.
А и день к вечеру вечеряется,
Красное со(л)нцо закатается,
И гости от царя разъехалися.
Тем старина и кончилася.