Насколько монументальным, возвышенным должен быть пластический словарь

произведения, чтобы, взяв, казалось, самый древний сюжет из сельской жизни -

сенокос, художник дал почувствовать зрителю грандиозность мирной панорамы,

величие звучащей тишины.

Напомним, что полотно было создано летом 1945 года. И тогда еще яснее

станет весь масштаб его гражданственности, вся звонкая правда этой

удивительной картины.

Философия холста становится для нас еще более убедительной, когда мы

узнаем, что изображенные на нем люди не просто натурщики, а близкие, родные,

товарищи Пластова, его односельчане, земляки. Картина соединяет самое

широкое обобщение с документальностью, подлинностью изображения.

Ведь юноша на переднем плане - сын художника Николай, женщина в белом

платке похожа на супругу Наталью Алексеевну, а два пожилых косаря - земляки

Аркадия Александровича - Федор Сергеевич Тоныпин и Петр Григорьевич Черняев.

В этой подлинности весь пафос творческой судьбы Пластова. Ведь с самых

первых шагов живописец ни разу не изменил своего однажды заведенного святого

порядка: каждый год писать с натуры жизнь родной Прислонихи, воспевать ее

людей, их радости и заботы. И если представить собранными в одном месте его

рисунки, многочисленные холсты, перед нами возникнет панорама жизни одного

села, доведенная талантом художника до звучания летописи, истории страны.

"Весна"... Сыплет редкий мягкий снежок. Мартовский, последний. Перед

нашим взором дворик деревенской бани. Молодая женщина одевает дочку,

курносую, обаятельную малышку, трогательно прикусившую нижнюю губу. Рыжая

челка торчит из-под теплого платка. Мать торопится. Шуршит под ногами

золотая солома. Звонко падает тяжелая капель. Зябко.

В этом холсте предстает во всем блеске талант Пластова. Недаром

посетители Третьяковки называют картину "Северной Венерой" - с таким

мастерством написано полотно. В свое время холст прозвучал как вызов

публике, отвыкшей от картин с обнаженной натурой... Опытные перестраховщики

даже назвали ее компромиссно: "Весна. Старая деревня".

Николай Аркадьевич рассказывал, как негодовал отец и как однажды, придя

в Третьяковскую галерею, он в сердцах сорвал с подписи под картиной слова

"Старая деревня" и оставил только "Весна".

Пластов... Никогда не забыть его открытого лица. Глаз, пронзительно

острых, порою лукавых, порою гневных. Улыбки светлой, почти детской. Мастер

был прост и внешне доступен. Он был очень трудолюбив, ненавидел щелкоперов и

верхоглядов, презирал ложь. Именно поэтому с его холстов глядит на

современника правда. Яркая, сочная и терпкая, такая, какая она есть. Его

полотна - это мир, населенный его любимыми современниками, малышами и

древними дедами, красивыми девушками и крепкими парнями. В его холстах щедро

светит солнце, льют дожди, зреют хлеба, идет снег, словом, это сама наша

жизнь, наш народ, Родина-Аркадий Пластов воспел в своих картинах труд

крестьянина, труд от зари до зари, труд, радостный плодами своими. Пахота,

жатва, молотьба, уборка картофеля, цветущие луга и тучные нивы, плодоносные

сады - целую энциклопедию сельских будней развернул перед нами мастер. Мало

у кого в истории живописи найдешь такое слияние природы и человека. Молодая

мать с малышом в саду, юноша прилег на меже рядом с зеленеющим хлебом,

старик сквозь слезы глядит на срубленную березу, детишки выбежали на

крыльцо, любуются первым снегом - все это холсты-символы, мудрые, глубокие

той бездной ощущений и ассоциаций, которые приходят не в уединении студии, а

даются опытом целой жизни в самой гуще народной. Пластов - чародей. Ведь

одно прикосновение его кисти заставляло вмиг раскрыться душистым венчиком

цветы, зазвенеть прохладные струи родника, зашелестеть березовые ветки. В

его полотнах дышат травы, поют птицы, шумит спелая рожь, живут, работают,

любят и мечтают люди. Мастер горячо любил свою Родину, и, когда доводилось

ему покидать ее пределы, он всегда брал с собой за рубеж пучок чабреца -

душистой богородской травы. Ему не хватало там, на чужбине, аромата

прислонихинских лугов и полей.

Художник часто говорил: "Себя надо не щадить". Это означало, что надо

работать.

Мастер писал:

"Я люблю эту жизнь. А когда из года в год видишь ее... думаешь, что

надо об этом поведать людям... Жизнь наша полна и богата, в ней так много

потрясающе интересного, что даже обыкновенные будничные дела наших людей

приковывают внимание, потрясают душу. Это надо уметь видеть, замечать...

...Не стыжусь признаться, люблю все, что вызвано к жизни солнцем, что

обласкано его теплым светом, а больше всего людей люблю".

Творчество Пластова - ярчайший пример подлинно жизненного современного

искусства, когда проблемы формы, традиций уже как бы перестают существовать,

когда мастер творит так же непосредственно, как творит сама жизнь, когда

произведение искусства словно вырастает из жизни, раскрывая нам ее, делая

нас по-новому зрячими, по-новому восприимчивыми к правде и красоте.

В одном из своих писем мастер говорит: "Ни одну картину я не написал,

не проверив тысячекратно то, что собираюсь написать, что это правда и только

правда и иного быть не может".

Естественно, что серьезная и глубокая убежденность в правильности

выбранного пути в искусстве не могла не потребовать от художника и

определенного строя всей жизни. Его сенокосы и жатвы, гумна с хлебом, стада,

пастухи, бесчисленные портреты крестьян воспевают труд, который наполнял всю

его жизнь, который он знал не со стороны, не отделяя себя в своем

непритязательном быту от того крестьянского мира, который так убедительно и

мощно воссоздан на полотнах.

Убежденно и последовательно многие десятилетия живет он не бок о бок,

не рядом, а внутри этого мира, следуя влечению сердца и пониманию роли

художника, жертвуя всеми соблазнами столичной благоустроенности ради той

правды жизни, которая была основой, смыслом и целью творчества. Отсюда

убежденность и страстная поэтическая достоверность всего, что вышло из-под

его кисти, отсюда десятки эскизов и сотни этюдов к каждой его вещи, сотни

ступеней, ведущих от правды факта, правды случайного к высокой правде

поэтического обобщения, к правде - гимну жизни.

Художник, создавший "эпопею крестьянского житья-бытья", писал: "Мы

раскуем в себе все то добро, что часто только дремлет на дне наших сердец,

пустим в бой всю смелость, на какую способны наши души, всю дерзость наших

мыслей, всю страсть желаний видеть, знать и любить все больше, все пламеннее

нашу действительность и нашего современника...

...Помимо обязательного для художника-реалиста знания жизни - головой и

сердцем, - ее полноты, разнообразия, сложности и поэтичности, этюды, то есть

непрестанное упражнение руки и глаза на натуре, дают в конце концов

необходимое чувство меры и легкость исполнения, верность и силу удара кисти,

что приводит к тому чудесному их контакту, когда ты можешь сказать: что

вижу, то умею".

Да, поистине Пластов видел и умел!

Ефрем Зверьков

Серебряное кружево ветвей. Бирюзовые, сиреневые тени. Нежные белые

стволы. Неяркое голубое северное небо. Синие дали. Бескрайние просторы

полей. Неброская красота Руси. Легкий озорной ветер тронул хрупкие листья

молодых деревьев и вмиг зазвенел, запел теплый прозрачный воздух,