Я врубаюсь, дружно думали в голове у Фреда два голоса, пока он слушал, как его корефан излагает Донне всю ситу-евину. И не забудь сказать, чтобы она чего-нибудь захватила, а то мне совсем хреново. Может она мне типа товар подбросить? Или хоть подкачать, как она это делала? Он протянул руку к Хэнку, но не достал — рука почему-то оказалась слишком короткой.

— Когда-нибудь и я тебя так выручу, — пообещал он Хэнку, когда тот повесил трубку.

— Хорошо. А теперь просто посиди, пока машина не подъедет. Я сейчас позвоню. — Хэнк снова позвонил и на сей раз заговорил совсем в другом тоне: — Гараж? Мне нужна немаркированная машина и сотрудник в штатском. Что у вас там под рукой?

Они, внутри шифрокостюма, смутного пятна, дружно закрыли глаза, чтобы ждать.

— Может так случиться, — сказал Хэнк, — что тебя придется доставить в больницу. Тебе совсем скверно; возможно, Джим Баррис тебя отравил. На самом деле нас интересовал Баррис, а не ты; сканирование дома с самого начала было нацелено на Барриса. Мы надеялись заманить его сюда — и нам это удалось. — Хэнк помолчал. — Вот почему я прекрасно знал, что все его кассеты и остальное барахло — фальшивка. Но Баррис завязан на что-то очень серьезное. Серьезное и зловещее. И это связано с оружием.

— А я кто? — вдруг громогласно вопросил Фред.

— Мы должны были подобраться к Джиму Баррису и пристроить его на нары.

— Бляди! — рявкнул Фред.

— Мы организовали дело таким образом, что Баррис — если его действительно так зовут — все сильнее и сильнее подозревал, что ты — тайный агент полиции, собирающийся либо его упечь, либо использовать для следующего шага наверх. В конце концов он…

Зазвонил телефон.

— Порядок, — вскоре сказал Хэнк. — Просто посиди немного, Боб, Фред, как угодно. Расслабься. Мы все-таки взяли гада, и он настоящая… как ты тут нас назвал? Знаешь, дело того стоило. Правда? Чтобы заманить Барриса в ловушку? Такую гниду — чем бы он ни занимался?

— Ага. Стоило. — Он едва мог говорить; механически скрежетал.

Они сидели вместе.

Почти на подъезде к «Новому Пути» Донна свернула с дороги, откуда видны были рассыпавшиеся внизу огни. Но у Боба Арктура уже начались боли; Донна это видела и понимала, что времени осталось совсем чуть-чуть. Она хотела еще немного с ним побыть. Она слишком долго ждала. Слезы бежали у него по щекам, его уже начинало выворачивать наизнанку.

— Посидим несколько минут, — сказала она Бобу Арктуру, ведя его через кусты и сорняки по песчаной почве, закиданной пивными банками и прочим мусором. — Я…

— У тебя гашишная трубка с собой? — сумел вымолвить он.

— Да, — ответила она. Им надо было держаться в стороне от дороги, чтобы не засекла полиция. Или по крайней мере достаточно далеко, чтобы успеть припрятать гашишную трубку, если мент все-таки к ним направится. Донна увидит, если на расстоянии по-тихому остановится полицейская машина с выключенными фарами и если к ним направится мент. Времени будет достаточно.

На это времени хватит, подумала она. Хватит времени, чтобы защититься от представителей закона. Но для Боба Арктура времени больше нет. Его время — по крайней мере измеряемое по человеческим стандартам — уже истекло. Теперь он перешел в другой вид времени. Вроде того времени, подумала Донна, какое есть у крысы — чтобы невесть зачем бегать взад-вперед. Бесцельно двигаться — туда-сюда, взад-вперед. Впрочем, он хотя бы еще может видеть огни — там, внизу. Хотя для него они, наверное, ничего не значат.

Наконец нашлось укромное местечко. Донна достала завернутый в фольгу кусок гашиша и закурила гашишную трубку. Тяжело осевший рядом Боб Арктур, казалось, ничего не замечал. Он весь испачкался, но она знала, что тут он ничего поделать не в силах. Скорее всего, он даже об этом не догадывался. Все такие, подумала Донна, когда переламываются.

— Вот. — Она нагнулась к нему, чтобы подкачать. Но он и ее не заметил. Сидел, скорчившись, терпя судороги в животе, блевал и пачкался, трясся. Безумные стоны складывались в какую-то жуткую песнь.

Туг Донна вспомнила одного своего знакомого, который видел Бога. С ним тогда было примерно так же — он стонал и плакал. Правда не пачкался. Тот парень увидел Бога в обратной прокрутке после кислотного вояжа; он тогда экспериментировал с мощными дозами растворимых в воде витаминов. Ортомолекулярная формула которая предположительно должна была поддержать и усилить работу мозга резко ускорила его и синхронизировала. В результате парень вместо того, чтобы просто немного лучше соображать, увидел Бога. Вот уж было удивление.

— Думаю, — сказала Донна, — мы никогда не знаем, что нам уготовано.

Боб Арктур застонал и ничего не ответил.

— Ты знал одного чудака по имени Тони Амстердам?

Ответа не было.

Донна сделала затяжку и стала созерцать рассыпавшиеся внизу огни; она нюхала воздух и прислушивалась.

— После того как он увидел Бога ему стало по-настоящему хорошо, и было хорошо около года. А потом стало совсем плохо. Еще хуже, чем раньше. Потому что в один прекрасный день до него дошло, что больше он Бога не увидит. Ему предстояло прожить всю оставшуюся жизнь — десятилетия, может, лет пятьдесят — и больше не увидеть ничего, кроме того, что он все время вокруг видел. Того, что мы все видим. Ему стало еще хреновей, чем если бы он вовсе Бога не видел. Он рассказывал, что в один прекрасный день он просто взбесился — шизанул, начал проклинать все на свете и крушить у себя в квартире все подряд. Даже свой стереомагнитофон расколотил. Он понял, что дальше ему придется жить точно так же — ничего не видя. Без всякой цели. Быть просто комком плоти — скрипеть себе дальше, пить, жрать, гадить, спать, работать.

— Как и всем нам. — Это было первое, что сумел произнести Боб Арктур; каждое слово будто с трудом отрыгивалось.

— Именно так я ему и сказала, — подхватила Донна. — Я это особо подчеркнула. Мы все в одной лодке, и других это не обламывает. А он сказал: «Ты не знаешь, что я видел. Ты просто не знаешь».

Спазм буквально пронизал Боба Арктура. Когда судороги немного отпустили, он выдохнул:

— Он… рассказал, как это выглядело?

— Искры. Целый град искр. Типа как телевизор рванет. Искры поднимались по стене, летали в воздухе. А весь мир, куда ни глянь, был одно живое существо. И не было ничего случайного: все на свете соответствовало одно другому и случалось по причине, ради достижения некой цели в будущем. А потом он увидел дверной проем. Примерно неделю он видел его везде — у себя в квартире, на улице, когда шел или ехал в магазин. Проем всегда был одних и тех же пропорций, очень узкий. Он сказал, что проем был очень… очень приятный. Он именно это слово употребил. Он никогда не пытался туда пройти — просто смотрел на проем, потому что это было до жути приятно. Проем был очерчен ярко-алым и золотым светом, сказал он. Словно искры собрались по геометрическим линиям. А потом, после той недели, он уже никогда в жизни его не видел, и именно это в конце концов так его обломало.

Вскоре Боб Арктур спросил:

— А что было по ту сторону?

— Он сказал, — ответила Донна, — по ту сторону был другой мир. Он мог его видеть.

— И он… так туда и не вошел?

— Так я же и говорю. Потому он и расколотил к чертовой матери все у себя в квартире. Ему даже не пришло в голову туда войти. Ему просто нравился дверной проем, а потом он уже его видеть не мог, и было слишком поздно. Проем открылся для него на несколько дней, а потом закрылся и пропал навеки. Он снова и снова принимал целую кучу ЛСД и этих водорастворимых витаминов, но так больше и не увидел проема — так никогда и не нашел нужную комбинацию.

— А что было по ту сторону? — снова спросил Боб Арктур.

— Он сказал, там была вечная ночь.

— Вечная ночь!

— Там был лунный свет и вода — всегда одно и то же. Ничто не менялось и даже не двигалось. Чернильно-черная вода и берег — пляж на острове. Он был уверен, что это Греция — Древняя Греция. Он так прикидывал, что дверной проем был слабым звеном во времени и что он видит прошлое. А потом, позднее, когда он уже не мог видеть проема, он словно без конца катил по шоссе среди всяких грузовиков — и от такой жизни просто осатанел. Он сказал, что не может выносить весь этот шум и суматоху — как все кругом носятся взад-вперед лязгают и звенят. Но так или иначе, он не мог прикинуть, зачем ему показали то, что показали. Он всерьез верил, что это был Бог и что это был дверной проем в следующий мир, но в конечном итоге ничего, кроме каши в голове, это ему не принесло. Дальше он уже просто не выдерживал. Всякий раз, как он с кем-нибудь встречался, он очень скоро начинал рассказывать, как он все-все потерял.