- Листовки сбросил, гад! - услышала Варя Лидии голос. -

Ишь, мягко стелет. Только мы спать не собираемся.

Одна листовка упала возле постамента, и Варя несмело,

с пугливой предосторожностью подняла ее и прочитала:

"Русские женщины! Бросайте мартышкин труд,

расходитесь по домам, ждите нас и встречайте непобедимую

немецкую армию хлебом-солью. Началось решающее

наступление на Москву. Разгромленная под Вязьмой Красная

Армия не в состоянии сдержать миллион солдат и пятьдесят

тысяч немецких танков. Помните: вы роете не окопы, а могилы

для своих отцов, мужей, сыновей и братьев. Через несколько

дней наши войска пройдут по Красной площади..."

Варя с брезгливостью выпустила из рук листовку. У нее

было такое ощущение, будто она прикоснулась к чему-то

липкому, гадкому, омерзительному. В то же время что-то

тяжелое и тревожное легло на душу и больно сверлило мозг.

"Миллион солдат и пятьдесят тысяч танков... Немцы в Москве,

фашисты на Красной площади. Как это понять? Такое даже

представить невозможно. Это же будет конец. Конец всему,

чем жила, гордилась, во что верила, о чем мечтала. Это

смерть. Рабство - не жизнь. Рабство - позор".

Раздалась команда: "Кончай перекур!" И снова грызли

сырую землю тысячи лопат. Варя работала молча,

погруженная в тревожные, гнетущие думы. Но сосредоточиться

ей мешал звонкий говорок разбитной певички.

- Пугает, грозится. Думает, мы из пугливых, - возмущалась

подвижная пухленькая блондинка с густо накрашенными

губами. Варя восхищалась ее наивной самоуверенностью, и в

то же время ее словоохотливость несколько утомляла, а

иногда и раздражала.

Но вот Лида запела. Запела песенку, только недавно

появившуюся и ставшую неожиданно популярной. В те

суровые дни ее пели и солдаты на фронте, и девчата в тылу,

пели задушевно, вовсе не вникая в наивность слов. Песня

называлась "Синий платочек". У Лиды был хоть и слабый, но

приятный голос. Ее песенка настраивала Варины мысли на

определенный лад - Варя думала об Олеге: послезавтра она

проводит его на фронт, в добровольческий отряд. Простится. И

может, Олег будет воевать вот здесь, на Бородинском поле.

Даже, может, в этом окопе будет лежать с винтовкой или

пулеметом, поджидая фашистов. И вдруг она ужаснулась от

неожиданной мысли: а что, если все произойдет так, как

написано в листовке, - окоп этот станет могилой Олега? Или

еще безусого мальчишки Славика, или Глеба, который - Варя

знала - в эти дни формирует противотанковый артиллерийский

полк?

Продолжая машинально копать землю, она со все

нарастающей тревогой думала, задавая себе вопрос: так что ж

она копает - могилу или крепость, редут? А Лида уже

закончила песню и говорит под руку, словно угадывая Варины

мысли:

- Могилы... Еще чего захотели. Сами и найдут себе вот

тут могилу, как французы. Кто сказал, что история не

повторяется? Враки. История повторяется!

На шоссе появились два легковых автомобиля и

остановились на южной окраине Семеновского. Из машин

вышла группа людей и направилась сразу к бригаде, в которой

работала Варя. Впереди широко шагал полный круглолицый

мужчина в простеньких очках, за ним - генерал, два полковника

и еще трое в штатском. Поздоровались. Женщины прекратили

работу и полукольцом окружили приехавших. По тому, как

почтительно здоровались с подошедшими артисты, Варя

поняла: высокое начальство. Лицо очкастого ей казалось как

будто знакомым. Настойчиво вспоминала: где-то его видела.

Но где? Не вспомнила. А он уже разговаривал с окружившими

его женщинами, спрашивал, как с питанием, с ночлегом.

Сообщил, что здесь, на Можайском рубеже, москвички сегодня

работают последний день. Недоделанное закончат местные

жители.

- А мы, значит, по домам? - бойко и даже как бы с

вызовом сказала Лида и тряхнула в воздухе листовкой.

Очкастый взял у нее листовку и, не читая ее, ответил:

- К сожалению, еще не по домам. Придется снова

поработать на трудовом фронте. Только поближе к Москве.

- Александр Сергеевич, - перебила его уже немолодая,

седовласая женщина, - неужели и здесь его не остановим? На

Бородинском поле? Неужто пустим в Москву? До каких же

пор?..- В Москву не пустим, Елена Захаровна. Остановим и

разобьем, - твердо и очень спокойно ответил Щербаков, и в его

каком-то обыденном негромком голосе прозвучала

уверенность, словно речь шла о чем-то бесповоротно

решенном, что не подлежало никаким сомнениям. Он смело

встретил укоризненный взгляд седовласой женщины, затем, не

глядя в листовку, которую держал в руках, сказал уже в сторону

Лиды: - Пугают слабонервных и паникеров... вот такими

бумажками.

- И я говорила, товарищ Щербаков, пугают. А мы не

боимся, - порывисто перебила его Лида. - Закончим копать

окопы и сами возьмем винтовки. А что? Их миллион идет на

Москву, а нас будет пять миллионов.

Варя догадалась: Александр Сергеевич Щербаков -

секретарь Московского областного и городского комитетов

партии, секретарь ЦК.

- Узнаю москвичей. - В ответ на Лидины слова Щербаков

заулыбался широкой ободряющей улыбкой. Потом пухлое

болезненное лицо его стало серьезным. В прикрытых очками

глазах вспыхнула беспощадная решимость. Он скомкал в

кулаке листовку и швырнул ее в сторону. Продолжал твердым,

спокойным тоном: - Положение, товарищи, очень серьезное, и

мы не собираемся нисколько приуменьшать опасность. Перед

нами на дальних подступах к столице стоит сильный и

жестокий враг. Будут кровопролитные бои, решающая битва. И

мы ее выиграем.

Здесь, на подмосковных рубежах, на историческом

русском поле, фашисты найдут свою могилу. Вы ее вырыли, а

ваши мужья и братья закопают в нее непрошеных гостей.

Спасибо вам от защитников Москвы, спасибо от Московской

партийной организации за самоотверженный героический труд,

за ваш подвиг. Вы создали перед врагом подлинный бастион.

Он говорил самые обыкновенные, простые слова, без

пафоса и эффектных жестов, но ясный и спокойный голос его

звучал так проникновенно и внушительно, что как-то сразу

располагал и внушал доверие. Варе казалось, что Щербаков

читает и ее мысли, и мысли Лиды, и, наверно, этой седой

женщины и говорит эти мысли вслух, и оттого, что говорит их

он, мысли эти приобретают особую весомость и силу.

Щербаков говорил неторопливо, а между тем он спешил:

сегодня нужно было доложить Верховному о готовности

Можайской оборонительной линии и о фортификационных

работах на ближних рубежах Москвы.

Немецкие самолеты появились после полудня. И

появились они внезапно из-за Утицкого леса со стороны

железной дороги. Их заметили не сразу, потому что шли они от

солнца. Сначала услышали гул моторов. И не успели подать

команду "Воздух!", как над головами работающих женщин,

словно смерч, пронеслись на бреющем полете два черных

креста, исторгая на землю свинцовый град. Варя инстинктивно

пригнулась в окопе и в тот же самый миг увидела, как стоящая

невдалеке от нее Лида взмахнула руками, точно собралась

лететь, и не опустилась, а упала, опрокинувшись на спину.

Варя первой подбежала к ней, наклонилась:

- Что с тобой, Лида? - И тут же увидела на розовой

кофточке темное пятно. Испугалась, растерянно посмотрела

на подбежавших женщин. Лида лежала неподвижно, глядя в

небо застывшими и как будто удивленными глазами.

Елена Захаровна взяла ее руку, нащупывая пульс, затем

приложилась ухом к груди. Воцарилась натянутая как струна,