- Грустно! - вырвалось у меня. - Но с этим трудно что-то поделать, mia cara. Такие вещи не в силах человека. Мы можем вмешаться лишь до рождения, но не после.

  - Но не после... - повторила она и сделала большой глоток, осушив бокал. Глаза ее сверкнули злым огнем. - Но любить ее им, Хуан, никто не запрещал! Просто любить! Заботиться! Хотя бы изредка проверять, как там она, а не пролистывать бесстрастные скупые еженедельные отчеты докторов в своем кабинете! Да, понимаю, возможно, ему было не до этого, все-таки глава такого большого государства! Вокруг вершились великие дела, творилась история...

  - ...Но только Мария Веласкес сидела в своих четырех стенах, день за днем! - сорвалась она. - Гуляя одними и теми же маршрутами, видя рядом с собой одних и тех же людей! И так год за годом, Хуан, год за годом!

  Императору было стыдно выпустить ее из дворца, Чико! Просто показать кому-то! При том, что она все понимала и понимает! Она нормальная! Просто она... Она!.. Не такая!..

  По щекам Паулы потекли слезы, после чего она разревелась, выгоняя из себя плачем все, что скопилось, как оказалось, за очень-очень долгое время. Я счел за лучшее остаться на месте, не утешать ее - не сейчас.

  Паула выдохнула и одним залпом опрокинула бокал, который я незаметно подлил, и перешла к главному.

  - Однажды она забеременела. Я не знаю от кого. Говорят, это был шофер, водитель из прислуги, нагло воспользовавшийся ее неадекватностью. Так это, или не так, проверить невозможно - дело этого человека хранится в личном сейфе в кабинете императора и имеет гриф: 'Особой важности'. Но кто бы это ни был, через время у Марии Веласкес родилась дочь. Я.

  Пауза.

  - Я действительно племянница императора Себастьяна, Хуан, - вновь сверкнули ее влажные от слез глаза. - Я действительно ненавижу этого человека за то, что была ему напоминанием о сестре все годы своей юности. И я действительно приняла присягу на верность Лее Веласкес. Что ты еще хочешь обо мне узнать?

* * *

  Прошло около получаса, пока она не выплакалась и не успокоилась. Я гладил ее по голове, прижимая к себе, и понимал, что вообще ни черта не понимаю в жизни. Не знаю, ни что говорить, ни что в этой ситуации делать. У меня есть определенный опыт, перечень вопросов, в которых худо-бедно разбираюсь, но это катастрофически мало. Наконец, Па... Мерседес подняла голову.

  - Ты мне веришь?

  'Веришь'? Я чуть не вспыхнул: за кого она меня считает? Для того, чтобы врать ТАК нужно быть слишком хорошей актрисой, А Па... то есть Мер... А эта девушка - явно не актриса. Боец - да. Скрытница? Еще какая! Но ни в коем случае не актриса.

  - Им знать это не нужно, - продолжила 'неактрисса'. - И пожалуйста, не называй меня Мерседес. Ты привыкнешь и проговоришься, кто-нибудь услышит.

  - Ты же сказала, Гортензия вне опасности?

  Па... Все-таки Паула пожала плечами.

  - Я не готова перевоплощаться. Я не для того сбежала и пытаюсь начать жизнь сначала, чтобы возвращаться в ту же точку. Быть никому не нужной неинтересной принцессой, которую никто не любит из-за ее титула. Быть Паулой мне спокойнее. Поверь.

  - Да верю я, о, господи!.. - все-таки выплеснулось из меня. - А мама, значит, у тебя жива?

  Кивок.

  - Но вы с нею не видитесь.

  Девушка убрала лицо в пол.

  - Мне нельзя возвращаться. Они не простят присягу Лее и больше не выпустят. Лея же настаивать не будет - я нужна ей как ламе пятая лапа. Потому нет, мы не видимся, и не знаю, увидимся ли.

  - Но хоть общаетесь?

  Лицо напарницы озарили всполохи нечеловеческого страдания.

  - Она не узнаёт меня, Хуан. И перестала узнавать задолго до моего... Отлета.

  Сеньорита передо мной отчаянно боролась со слезами.

  - Я же говорю, она... Не в порядке. И для нее Мерседес - ее маленькая малышка, которую она качает на руках

  Гортензия говорит, в последнее время стало только хуже, она не помнит меня совсем. Почти не выходит из мира иллюзий.

  - А привезти ее сюда... - вздохнул я, говоря сам с собой, но она восприняла это как вопрос:

  - Через миллионы километров космоса и отсутствие гравитации?

  - Как же ты живешь с этим? - вырвалось у меня.

  Она подобралась.

  - Вот так и живу. Гортензия иногда прилетает, рассказывает новости. Передает дядины письма, которые я при ней сжигаю, не распечатав. Мне нельзя домой, и потому я связала всю свою оставшуюся жизнь с Венерой.

  - С Венерой, Хуан! - воскликнула она, и в голосе ее вдруг прорезались нотки истинной аристократки - величие, гордость и привычка повелевать. - Я никуда не денусь отсюда, буду с тобой до конца, и я не какая-то бомжиха-беспризорница!

  - Ты о чем? - не понял я, внутренне напрягаясь.

  - Я - принцесса! - воскликнула она. - Причем самая что ни на есть законная и легализованная! Отличная партия для племянника королевы и внука адмирала Веласкеса!

  И вновь огонь в глазах. ТАКОЙ огонь, что стало не по себе. И наверняка станет не только мне.

  - Паулита, солнышко... - Я поперхнулся. - Переведи!

  - Они задумали афёру с Фрейей, - зло продолжила девушка. - И она не выгорит. Просто потому, что Фрейя тебя не любит, а ты не любишь ее. Но у тебя будет гораздо больше возможности влиять на политику, если твоей супругой стану я. Я - Веласкес, член клана, принцесса, да и ты - представитель семьи, хоть и бастард. Никто из знати не посмеет и пикнуть, когда тебя поставят на самый высокий из возможных постов. На котором ты сможешь если не задвинуть королеву, то оградить от дурного нашептывания.

  Я - твоя лестница в небо, Хуан, - закончила она. - И я... Я люблю тебя!..

  Сказав последние слова, будто украдкой, она вновь подалась вперед и, сотрясаясь в рыданиях, уткнулась мне в грудь. Да уж, ну и денек сегодня!

  - Прости, что ТАК, - пролепетала она, - но я не могла открываться, как сопливая девчонка. Я должна была понять, убедиться. - Она подняла мокрое от слез лицо. - Я должна была быть уверена, что это именно ТО чувство, понимаешь? Я не эта дуреха Гюльзар, я не могла ошибиться!

  Я снова поймал себя на мысли, что совершенно не знаю, ни что говорить, ни что делать. Полное стопроцентное бессилие. Тогда, как что-то сказать и сделать придется, потому, что это правда. Красноволосая, как бы ее ни звали, не врет. Она не СЧИТАЕТ, что любит, как некоторые, а именно ЛЮБИТ. И ради этого, чтоб понять сие, и были устроены в свое время различные стены и табу.

  - Ты не смотри, что я такая... Прошла огонь и воду, - шмыгнула она, не поднимая головы. - Может на мне печати и негде ставить... Только и ты ведь не монах.

  - Об этом я думаю меньше всего, - погладил я ее по голове.

  - Я не буду больше. Правда. Я искала тебя давно... Не представляешь, как долго я тебя искала! - Она вновь подняла голову и встретилась со мной глазами. - Я хотела, чтобы ты избил этих подонков-братцев там, на Земле! И поставил на место их дружков! А потом дал окорот тетушке - не представляешь, как она меня ненавидит! Больше Гортензии, хотя я ей всего лишь племянница. Я хотела, чтобы ты защитил меня там, на Земле, и мне не пришлось бы убегать... Но ты встретился мне слишком поздно!..

  Я прижимал ее, ласкал, внутренне одергивая себя от любой реплики. Слушать! Только слушать! Любое слово разрушит этот неуловимый миг, когда я могу понять, что творится у нее в душе! Ведь я столько времени мечтал это сделать...

  Гюльзар не мастер коконов. Мастер коконов не Гюльзар.

  - Я видела тебя во сне, - продолжила она. - Лет с четырнадцати. Мы учились тогда в той дурацкой школе, где ходили в платьях, как у монашек. Гортензия говорила, что это нормально - всем девочкам снятся такие сны, особенно ТАМ. Но я знала, что не всем. Мы не занимались с тобой любовью, в этих снах ты... Просто был. И защищал меня. Я сильная, и всегда была сильной! Чемпионка префектуры, призер первенства Венесуелы... Стрельба, контрас... Но я знала, что ты сильнее! И ты защитишь!..