А Павлов, убедившись, что жизни его пока ничто не угрожает, притворялся покорным и испуганным. Он знал, куда направляется экспедиция. Знал, что у него в запасе несколько недель времени, и что он сможет, воспользовавшись удобным случаем, подумать о мести. Только теперь Павлов мог полностью оценить огромный опыт заговорщиков, как он про себя называл участников экспедиции. В чужой, незнакомой стране, пользуясь только не слишком точной картой и компасом, они быстро шли к цели, старательно обходя населенные пункты. Путешественники берегли лошадей, экономили продовольствие, уничтожали следы вечерних костров, использовали встречавшиеся болота и каменистый грунт, чтобы замести за собой следы.

Перейдя вброд реку Уркан, участники экспедиции прошли у подножия хребта Тукурингра, миновали по дороге расположенные южнее у тракта два поселка. Переправившись вторично через Уркан, путешественники очутились на старом тракте. Участники экспедиции пришпорили лошадей. Теперь они в течение одного дня прошли довольно большой участок пути и только четыре раза встретили небольшие караваны туземцев.

Смуга не опасался случайных встреч с представителями местного населения. В этой части Восточной Сибири, которая простирается с запада на восток на расстоянии свыше трех тысяч километров, а с юга на север – больше чем на две тысячи пятьсот километров[67], редко встречались представители царской администрации. Наши путешественники, одетые в бараньи полушубки, меховые шапки и валенки, не возбуждали к себе лишнего интереса со стороны туземцев, а в случае необходимости Вильмовский, пользуясь документами Павлова, мог выдавать себя за чиновника для особых поручений при губернаторе.

К вечеру путешественники заметили на горизонте дым, поднимавшийся из труб. Это был последний поселок перед Становым хребтом на тракте. Поэтому Смуга вскоре направил экспедицию в сторону от дороги. Участники экспедиции разбили бивак в пойменном лесу на берегу одного из притоков Зеи. Здесь они расположились на дневку. Перед переправой через Становой хребет надо было дать лошадям хорошенько отдохнуть. Через Становой хребет они намеревались пройти между истоками рек Алдана и Гонама, которые стекают с ледников этой горной цепи.

Переход через горы был чрезвычайно утомителен как для людей, так и для лошадей. Дорога то взбиралась на крутые горные перевалы, то спускалась в дикие ущелья, или вела через быстрые ручьи, берега которых соединяли мостки из шатких бревен. Иногда приходилось переправляться через горные потоки вброд по камням. Смуга все время требовал спешить. Он надеялся, что в Якутии им удастся обменять измученных лошадей или купить других. Он знал, что якуты, в особенности живущие вдоль тракта, занимались не только разведением крупного рогатого скота и овец, но и лошадей, известных своей неприхотливостью и выносливостью.

Как нам уже известно, боцман не любил путешествий по горам, поэтому на трудном участке пути он то и дело тяжело вздыхал и жаловался. Не отходя ни на шаг от Павлова, он не мог вести с Томеком свободную беседу и подшучивать над ним. Поэтому, когда усталые путники увидели перед собой обширную панораму Алданского плоскогорья, боцман вздохнул с облегчением.

Вильмовский остановил коня; его примеру последовали остальные. Путешественники очутились у порога Восточной Сибири, в те времена малоизвестной, почти безлюдной и таинственной страны.

Якутия – это настоящее царство тайги и самой суровой в мире зимы. Если взглянуть на Якутию с высоты птичьего полета, то в разгар здешнего короткого лета взору представится бескрайнее море темной зелени, окруженное с юга зеленовато-желтой полоской степей, занимающих в основном горные склоны, а с севера – Ледовитым океаном с тундровыми берегами, тянущимися тоже полосой, шириной около трехсот километров. Среди моря лесов, покрывающих Якутию, словно мощные острова поднимаются горные хребты, покрытые растительностью рыжеватого цвета и светло-желтым ягелем; иногда это совершенно голые, черные, серые, желтые и красные скалы. Пейзаж разнообразят длинные голубые ленты широких рек и многочисленные горные озера.

Зимой эта обширная страна как бы впадает в летаргический сон. Почва начинает подмерзать еще в сентябре; в октябре почти вся Якутия бывает покрыта снегом. Все реки и озера замерзают. Ночи становятся все длиннее и длиннее... Животворное солнце только на краткий миг всходит над бескрайней страной. Когда наступает ночь, исчезают птицы, животные прячутся в норах. Вся жизнь замирает в оковах суровой зимы, стихают даже ветры. Только время от времени в тайге слышится треск деревьев, лопающихся от мороза.

Если бы существовал демон зимы, то он, пожалуй, именно эту страну избрал бы своим царством. Ведь здесь зима почти никогда не кончается. Она только отступает в глубину скованной вечным льдом земли в период от апреля до августа и уходит к вершинам Саянского, Верхоянского и Черского хребтов[68], где даже летом снег никогда не тает. Часто после жаркого дня земля ночью покрывается белым инеем, или выпадает град. Именно здесь, в Восточной Сибири, на Оймяконском нагорье, между восточной оконечностью Верхоянского хребта и хребта Черского, находится полюс холода[69] северного полушария.

Смуга внимательно прислушивался к рассказу Вильмовского о географическом положении страны и господствующей там погоде. Приближалась середина августа. Мимолетные дожди предвещали конец короткой в этих краях осени и предупреждали о том, что через четыре или пять недель здесь наступит суровая, сухая зима, длящаяся около семи месяцев. С вершины холма Смуга разглядел у подножия гор обширную долину и несколько столбов дыма, медленно вздымавшихся к небу, что указывало на близость человеческого жилья.

– В путь! – воскликнул он, погоняя лошадь нагайкой.

Путешественники направились вниз по склону в видневшуюся как на ладони долину. Смуга ехал рядом с Вильмовским и потихоньку вел с ним беседу. Уже настоятельно необходимо было поменять измученных долгой дорогой лошадей. По предположениям Смуги, они подъезжали к летнему якутскому поселению. Встреча с туземцами в этом безлюдном районе не могла повлечь за собой неприятностей для экспедиции. Не было нужды и опасаться, что кто-нибудь из местных жителей узнает Павлова. До сих пор его деятельность проходила только на юге Сибири между Иркутском и Хабаровском.

Согласовав с Вильмовским тактику, которую следует применить при встрече с местным населением, Смуга выехал вперед. У выхода из котловины стояли живописные, серебристо-белые ураса, в которых якутские пастухи живут летом на пастбищах. Ураса с древнейших времен является местной формой дома. Строится ураса из тонких, длинных жердей, обкладываемых снаружи берестой. Одинаковые по размеру листы укладываются наподобие черепицы и старательно сшиваются волосом. Ураса лишена окон; небольшой дверной проем закрывают шкурами домашних животных. Внутрь такого дома свет поступает только через дымовое отверстие в крыше.

По своей форме и покрытию из серебристо-белой бересты с красивым и нежным естественным узором, ураса напомнили Томеку индейские типи. Однако у него не было времени восхищаться стройными формами якутских домов, потому что к путешественникам уже приближались люди.

Это были якуты. Их легко отличить по очень смуглой коже лица, напоминающей по цвету медь, и по глазам, не так раскосым, как у монголов и тунгусов (эвенков). Лица якутов, почти лишенные волос, как правило, оживляются лишь под влиянием волнения или гнева, обыкновенно же остаются спокойными, словно вытесанными из камня. Некоторые из якутов носили на головах суконные фуражки, у других твердые, черные волосы были перевязаны цветными платками или ремешками. Якуты одеты были в «соны» из вельвета, то есть в кафтаны, достигающие колен, подшитые сукном. На ногах у них были длинные кожаные штаны. Старики были подпоясаны кожаными поясами, за которыми с левой стороны держали нож в ножнах, а с правой – огниво и мешочек с губкой. За мягкими голенищами остроносых сапог из конской шкуры торчали – трубка и кисет с табаком.