Итак, несколько удивительных последующих дней и ночей, подобно тому как Наполеон, маленький корсиканец, двигал батареи и дивизии, превращая карту Европы в карту боевых действий, отец Браун, маленький человечек в рясе, бросил в бой все армии, всю боевую технику полицейских сил короны. Полицейские участки и почтовые отделения работали сутки напролет, на улицах останавливали транспорт, перехватывались письма, в сотни мест летели запросы, и все с одной целью: напасть на след безымянного и безликого человека в свободном плаще без рукавов и с билетом до Эдинбурга.

Тем временем работа велась и по другим направлениям. Полный отчет о вскрытии еще не был составлен, а все уже знали, что причиной смерти было отравление. Естественно, в первую очередь под подозрение попала вишневая наливка, что в свою очередь бросило подозрение на гостиницу.

– Скорее всего, это управляющий, – мрачно произнес Гринвуд. – Лично мне он кажется похожим на какого-то мерзкого червяка. Понятно, это может быть и кто-то из обслуги, бармен например. Тоже неприятный тип. Он вполне мог что-то не поделить с Рэггли, при его-то вспыльчивости. Хотя старик отходчив был. Но все равно, как я уже сказал, основная ответственность, а следовательно, и основное подозрение ложится на управляющего.

– Я знал, что подозрение в первую очередь падет на управляющего, – сказал отец Браун. – Как раз по этой причине я его не включил в число подозреваемых. Видите ли, мне кажется, что не только мы догадывались о том, что под подозрение попадут в первую очередь управляющий и работники гостиницы. Именно поэтому я и говорил тогда, что здесь так легко совершить убийство… Впрочем, я думаю, если вы и его проверите, хуже не будет.

Инспектор отправился к управляющему, но вернулся на удивление скоро. Своего друга он застал просматривающим какие-то бумаги, это было нечто вроде досье на Джона Рэггли, в котором описывалась его бурная жизнь.

– Странный вышел допрос, – доложил инспектор. – Я-то думал, что мне придется несколько часов провозиться с этим скользким угрем. У нас ведь на него ничего нет, так что по закону мы и предъявить ему ничего не можем. А он, только меня увидел, заволновался, задергался, будто голову потерял, и давай все выкладывать, даже без моих вопросов. Думаю, он так испугался, что выложил всю правду.

– Я знаю, – кивнул отец Браун. – Он точно так же потерял голову, когда обнаружил мертвого, предположительно отравленного, Рэггли в своей гостинице. И потерял он ее настолько, что не нашел ничего лучшего, кроме как украсить труп турецким кинжалом, чтобы свалить вину на «черномазого», как он бы его назвал. Трусость – вот все, в чем можно его обвинить. Ему бы никогда в жизни не хватило духу воткнуть нож в живого человека. Думаю, он натерпелся страху, даже когда втыкал его в мертвеца. Больше всего он испугался того, что его обвинят в том, чего он не делал, и что он окажется в глупом положении, что, собственно, и произошло.

– Думаю, не мешало бы и с барменом потолковать, – заметил Гринвуд.

– Наверное, – пожал плечами клирик. – Хотя я не думаю, что это кто-то из гостиничных… Наверное, убийца действовал в расчете на то, что именно их станут подозревать в первую очередь… Лучше взгляните на это. Вы видели, что они тут собрали на Рэггли? Интересная жизнь у него была, надо сказать. Хоть роман пиши. Или биографию.

– В делах подобного рода я всегда просматриваю все, что может повлиять на ход следствия. – Инспектор тряхнул головой. – Он был вдовцом, но когда-то из-за жены повздорил с одним человеком, шотландцем, агентом по продаже земельных участков. Рэггли его здорово отделал. Говорят, он ненавидел шотландцев, возможно, это и было причиной… А, я понимаю, почему вы улыбаетесь. Шотландец! А наш подозреваемый собирался в Эдинбург.

– Это тоже вероятно, – заметил отец Браун. – Скорее всего, у него, кроме личных, были и другие причины не любить шотландцев. Как это ни покажется странным, но вся плеяда этих непримиримых тори (ну, или как там они назывались?), я говорю о тех, кто противостоял коммерческому движению среди вигов, все они терпеть не могли шотландцев. Коббет их не любил, доктор Джонсон их не любил, Свифт описывал их акцент с убийственным сарказмом. Даже Шекспира обвиняли в подобном предубеждении. Но предубеждения великих чаще всего основываются на их убеждениях. Так что, я полагаю, в нашем случае тоже была какая-то причина. Ведь Шотландия раньше была краем бедных земледельцев, а потом превратилась в богатый промышленный район. Шотландцы – народ хваткий и трудолюбивый. Они думали, что несут с севера блага промышленного развития, но им просто не было известно, что на юге испокон веков люди жили сельским хозяйством. Их предки тоже были крестьянами, но не цивилизованными… Так что, думаю, спешить с выводами не стоит.

– Вряд ли вы услышите что-то новое от Шекспира или доктора Джонсона, – усмехнулся офицер полиции. – То, что Шекспир думал о шотландцах, вряд ли поможет следствию.

Отец Браун повел бровью, будто новая мысль удивила его.

– А знаете, теперь, когда я об этом подумал, – сказал он, – может статься, что и Шекспир поможет следствию. Шотландцев он упоминал не часто, а вот валлийцев не раз поднимал на смех.

Инспектор испытующе посмотрел на своего друга, поскольку заметил то напряженное выражение лица, которое обычно свидетельствовало о напряженной работе мысли.

– К чему вы клоните? – сказал он. – До сих пор не было повода вести поиски в этом направлении.

– Понимаете, – терпеливо начал объяснять отец Браун, – в самом начале вы говорили о фанатиках. Фанатик может сотворить что угодно, верно? Так, я полагаю, вчера в этом «баре-салоне» мы с вами имели честь лицезреть одного из величайших, одного из самых крикливых и тупоголовых фанатиков наших дней. Если упрямый осел, с одной единственной мыслью в голове, может стать убийцей, то я скорее возложу вину на моего преподобного брата проповедника трезвости Прайс-Джонса, чем на всех факиров Азии. Поверьте, этот его жуткий стакан молока действительно стоял на стойке бара бок о бок с загадочным стаканом виски.

– И вы полагаете, это каким-то образом связано с убийством? – с сомнением в голосе произнес Гринвуд. – Знаете что, я уже не понимаю, шутите вы или говорите серьезно.

И пока он продолжал всматриваться в лицо священника, пытаясь понять смысл того непонятного выражения, которое оно приняло, неожиданно и пронзительно зазвонил стоящий за баром телефон. Подняв крышку стойки, инспектор Гринвуд быстро шагнул внутрь, снял трубку, стал слушать и вдруг издал вопль. Вопль этот был обращен не к его невидимому собеседнику, а ко всей вселенной. После этого он стал прислушиваться еще внимательнее, то и дело возбужденно крича в трубку: «Да-да… Приезжайте немедленно и его везите сюда, если получится… Прекрасная работа… Поздравляю!»

После этого он вышел из-за стойки с таким сияющим видом, будто к нему вернулась молодость, плюхнулся на свое прежнее место, уперся руками в колени, посмотрел на друга и сказал:

– Отец Браун, я не понимаю, как вам это удается. Похоже, вы знали, что он убийца еще до того, как все остальные поняли, что он был человеком. Ведь он был никем, ничем, всего лишь маленьким расхождением в показаниях. Никто в гостинице его не видел, и даже мальчишка на лестнице не мог ничего сказать о нем с уверенностью. Он был не более чем тенью сомнения, основанного на лишнем грязном стакане. Но мы взяли его, и это именно тот человек, которого мы искали.

Отец Браун переменился в лице и встал, машинально собирая наверняка бесценные для будущих биографов мистера Рэггли бумаги, да так и замер, глядя на сыщика. Возможно, Гринвуд решил, что его друг не верит, поэтому поспешил добавить:

– Да-да, мы взяли Быстрого! И знаете, он и в самом деле оказался таким шустрым, что не дай Бог. Особенно, когда решил сделать ноги. Мне сказали, его задержали на рыболовном судне, он плыл на Оркнейские острова[40]. Но это точно тот, кто нам нужен. Шотландский агент, занимающийся земельными участками, любовник жены Рэггли. Это тот человек, который пил шотландский виски здесь в баре, а потом умчался на поезд до Эдинбурга. Если бы не вы, никто бы о нем и не вспомнил.