16 октября. Пасмурный день, все затянуто туманом, моросит дождь. Белесая дымка висит над домом, расступаясь время от времени, чтобы явить взору тоскливые болота, поблескивающие серебром на склонах холмов и далеких мокрых валунах, где от них отражается солнечный свет. Тоскливо не только снаружи, но и внутри дома. Баронет впал в хандру после бурного всплеска эмоций ночью. Я и сам чувствую тяжесть на сердце. Ощущение надвигающейся опасности, неясной и оттого еще более страшной, становится просто невыносимым.

И стоит ли удивляться, что мною овладели подобные чувства? Достаточно вспомнить длинную цепочку загадочных происшествий, которые указывают на то, что мы находимся во власти неких злых сил. Во-первых, смерть предыдущего хозяина Холла, которая произошла в точном и жутком соответствии с древней фамильной легендой. Потом непрекращающиеся рассказы селян о странном существе на болотах. Я лично дважды слышал звук, напоминающий далекий вой собаки. Но я не могу поверить, просто не может быть, чтобы все это действительно не имело объяснения с точки зрения законов природы! Невозможно себе представить пса-призрака, который оставляет отпечатки лап на земле или оглашает воем болота. Стэплтон или Мортимер могут поддаться этим суевериям, но если я и наделен каким-то качеством в изрядной мере, так это здравомыслием, поэтому ничто не сможет заставить меня поверить в подобные вещи. Поверить означает опуститься до уровня этих несчастных крестьян, которым не достаточно просто страшной собаки, им обязательно нужно приписать ей еще и адский огонь, извергаемый из пасти и глаз. Холмс не стал бы даже слушать подобные сказки, а я – его представитель. Однако с фактами не поспоришь. Два раза я сам слышал странный вой на болоте. Можно предположить, что там действительно обитает некая крупная собака. Это, безусловно, объяснило бы все, но где это животное прячется? Чем питается? Откуда оно взялось? Почему до сих пор никто не видел его днем? Надо признать, что рациональное объяснение оставляет не меньше вопросов, чем мистическое. Но не стоит забывать и о прямом человеческом вмешательстве в это дело: господин в кебе, которого мы видели в Лондоне, письмо с предостережением сэру Генри. Уж это наверняка относится к реальному миру, хотя за всем этим вполне может стоять как коварный враг, так и друг, пытающийся защитить. Где же этот друг или враг находится сейчас? Остался ли он в Лондоне или последовал за нами? Может быть, это… может быть, тот незнакомец, которого я увидел на вершине утеса?

Да, действительно, я видел его лишь краем глаза, но все же кое в чем я уверен наверняка. Раньше я этого человека здесь не встречал, хотя я уже знаком со всеми соседями. Он намного выше Стэплтона и намного тоньше Френкленда. Это мог бы быть Бэрримор, но когда мы уходили, он оставался в доме, и я готов поклясться, что дворецкий не пошел бы за нами. Выходит, этот незнакомец следит за нами так же, как следил в Лондоне. Значит, мы так и не отделались от него. Если бы только он попал мне в руки, все наши вопросы наконец были бы решены! Это та цель, на достижение которой я теперь должен направить все свои силы.

Первым моим побуждением было рассказать сэру Генри о своих планах. Вторым (и более мудрым) стало желание держать ухо востро и как можно меньше болтать языком с кем бы то ни было. Сейчас баронет молчалив и ходит по дому с потерянным видом. Тот звук на болоте произвел на него глубокое впечатление. Не стану тревожить его и без того расшатанные нервы. Но тем не менее я намерен предпринять определенные шаги, чтобы добиться своих целей.

Сегодня утром после завтрака случилось небольшое происшествие. Бэрримор попросил у сэра Генри разрешения поговорить с ним наедине, и они ненадолго уединились в кабинете. Я остался в биллиардной, но до моих ушей несколько раз долетал звук голосов, почти срывающихся на крик. Я прекрасно понимал, о чем идет спор. Через какое-то время баронет распахнул дверь и позвал меня.

– Бэрримор, видите ли, недоволен, – сказал он. – Он заявляет, что мы не имели права преследовать его шурина, поскольку Бэрримор сам, добровольно, посвятил нас в его тайну.

Дворецкий был очень бледен, но держался уверенно.

– Я, возможно, погорячился, сэр, – сказал он. – В таком случае прошу меня простить. Но я очень удивился, когда утром услышал, как вы, джентльмены, вернулись домой, и узнал, что вы хотели поймать Сэлдена. Ему и так приходится нелегко, а я, выходит, подложил ему свинью.

– Если бы вы все рассказали нам добровольно, это было бы совсем другое дело, – заметил на это баронет. – Вы же, вернее даже ваша жена, заговорили, только когда мы нажали на вас хорошенько и вам уже не было смысла отпираться.

– Я не думал, что вы решите этим воспользоваться, сэр Генри… действительно не думал.

– Этот человек опасен для окружающих. По болоту разбросаны одинокие дома, а вашему родственничку человека зарезать – раз плюнуть. Достаточно один раз увидеть его лицо, чтобы это понять. Вот дом мистера Стэплтона, например. Его же и защитить-то некому! Никто не будет чувствовать себя в безопасности, пока этот субъект расхаживает на свободе.

– Я голову даю на отсечение, что Сэлден не собирается соваться в чужие дома, сэр. В этой стране он больше никого не тронет. Уверяю вас, сэр Генри, через несколько дней все будет готово и он уедет в Южную Америку. Ради всего святого, сэр, не рассказывайте полиции, что Сэлден все еще прячется на болоте. Они ведь уже даже перестали его там искать. Он просто отсидится там, пока прибудет корабль. Если вы расскажете о нем, у нас с женой тоже будут неприятности. Умоляю, сэр, не сообщайте полиции.

– Что вы на это скажете, Ватсон?

Я пожал плечами.

– Если Сэлден уберется из страны, налогоплательщики вздохнут спокойно.

– А вы не считаете, что он может еще что-нибудь натворить, прежде чем навсегда уедет отсюда?

– Он не пойдет на такую глупость, сэр. Мы обеспечиваем его всем необходимым. Сэлден же выдаст себя, если совершит преступление.

– Это точно, – сказал сэр Генри. – Что ж, Бэрримор…

– Благослови вас Господь, сэр. Я вам очень благодарен! Если бы его схватили, моя бедная жена не перенесла бы этого.

– Выходит, мы укрываем преступника, а, Ватсон? Но после всего услышанного я, пожалуй, не могу поступить иначе. Решено, Бэрримор. Вы можете идти.

Благодарно закивав, дворецкий попятился к двери, но внезапно остановился и, подумав секунду, шагнул назад.

– Сэр, вы были так добры к нам, я чувствую, что должен как-то отплатить вам. Мне кое-что известно, сэр Генри. Может быть, стоило рассказать об этом раньше, но только я узнал обо всем уже после допроса. Об этом я не рассказывал еще ни одной живой душе. Это имеет отношение к смерти несчастного сэра Чарльза.

Мы с баронетом вскочили на ноги.

– Вам известно, как он умер?

– Нет, сэр, это мне неизвестно.

– Тогда что же?

– Я знаю, зачем он ходил к калитке в такое время, сэр. Он встречался там с женщиной.

– С женщиной? Он?

– Да, сэр.

– А имя ее вы знаете?

– Нет, сэр, ее имени я вам назвать не могу, но я знаю ее инициалы. Это Л. Л.

– Откуда вам это известно, Бэрримор?

– Видите ли, сэр Генри, утром в день смерти ваш дядя получил письмо. Он всегда получал много писем, потому что славился своей отзывчивостью. Люди, попавшие в беду, часто обращались к нему за помощью. Но в то утро, совершенно случайно, вышло так, что сэр Чарльз получил всего одно письмо, поэтому я и обратил на него внимание. Письмо это пришло из Кум-трейси, и написано оно было женской рукой.

– А дальше?

– А дальше я забыл о нем, сэр, и никогда бы не вспомнил, если бы не моя жена. Пару недель назад она убирала в кабинете сэра Чарльза… после его смерти там никто ничего не трогал… и в глубине камина увидела пепел, оставшийся от сожженного письма. Оно сгорело почти полностью, сохранился лишь маленький кусочек, нижний край страницы, на котором еще можно было разобрать буквы. Там было написано: «Прошу вас как джентльмена, умоляю, сожгите это письмо и будьте у калитки в десять часов». И внизу инициалы: «Л. Л.»