Шагая от одного кульмана к другому, геолог спрашивал у младших по возрасту специалистов что-либо по теме их работы. Интересовался личностью коллеги: «Откуда приехали? Где учились?» За этими расспросами — неутоленная жажда собственных изысканий, прерванных жесткой рукой Ильяса… «Вот бы где мне искать свою судьбу, невдалеке от дома, — появлялась горькая мысль. — Здесь осталась несбывшаяся мечта… А ведь я, не кто другой, набрел впервые на Шокпар, учуял здесь руды, сделал первые шаги к открытию!.. Сейчас мои последователи прощупывают границы залегания кладов, ставших реальностью. А сколько надежд похоронено здесь! Сколько горьких минут пережито. Лишь мы с Бакбаем не отступили, не сдались трудностям… Бакбай — счастливчик! Он перетерпел обиды, оказался упрямее. А я не совладал с характером, швырнул на стол генерального заявление об уходе! Ведь я уже ходил по отысканным сокровищам, крутился над залежами, словно собака у входа в нору живого зверя… Скоро всему Союзу станет известно месторождение полиметаллов по имени Шокпар. Что ж, поздравим истинных открывателей!»

Радость переполняла сердце Казыбека. Но тут же из глубины сознания поднимались другие мысли — злые, потаенные, скверные. Острыми когтями царапали они душу, мешали заниматься главным, зачем приехал. Странное дело, люди здесь словно забыли фамилию Казтуганова… Нигде, даже в пояснениях к схемам, нет упоминания о том, кто привел разведчиков на эти места. Будто не существовало этого первого! Некто ревнивый или завистливый наложил на его имя проклятие, запретил упоминать, вывел из обихода. Предположим, есть такой человек, на свете в любые времена рождались завистники, злопыхатели. Но ведь за что-то надо ненавидеть другого? В чем причина? Не в тебе ли самом, Казыбек? Ты ведь сам отрешился от начатого дела! Не захотел перетерпеть приступ гнева Кудая, выдержать его осаду… Тебя не устраивали масштабы поисковых работ, ты хотел получить от руководства объединения все сразу… Логика в таких желаниях была. Мало быть правым. Надо уметь доказать свою правоту.

Не смог, не сумел!

Теперь хоть лопни от зависти, терпи обиду, радуйся удаче других, оказавшихся более стойкими. Спасибо за то, что не загубили замысла, довели поиски до желанного открытия!

Знакомство с хозяйством партии проверяющие продолжали на другой день. С утра Казтуганов с Крыловым пошли в кернохранилище. Здесь в просторном бревенчатом помещении, пахнущем сосной, в закрытых ящиках лежали керны. Мажит Сулеев, гордясь собою, показывал членам комиссии план размещения каменного материала.

Каждый отсек представлял разведочный профиль. Ящики пронумерованы краской с обозначением номера скважины, интервала между пробами. И здесь у Бакбая был порядок, как у доброго хозяина. О таких говорят: культурный разведчик.

Откуда-то вынырнул Бакбай. Быстро отыскал нужный ящик и вручил уполномоченному министра расколотый надвое цилиндрик пробы, гладко отполированный с боков. Эта часть цилиндрика состояла почти сплошь из галенита. Казыбек мог оценить действия геологов. Вторая половина керна отправлена в лабораторию.

— Держи, Казыбек-ага! Можешь самому Ералиеву передать такой вот небольшой покамест привет от нас. А лучше — оставь себе на память. Ты ждал такого подарка от Шокпара, вместе ждали. Получи его и не сомневайся больше!

— Я и не сомневался! — отчетливо произнес Казыбек в наступившей тишине.

Бакбай не лез в карман за словом. Мог любого собеседника заговорить до смерти, а сегодня он был просто в ударе. Никому не давал слова вставить. Сам отвечал на вопросы проверяющих. Прибывший утром начальник экспедиции казался среди других лишним. Курманбай Серикович откровенно любовался удалью Бакбая, давал лишь небольшие пояснения. Казыбек заметил: между ними словно черная кошка пробежала. Однажды Бакбай, забыв о приличии, заспорил с Сериковым с употреблением грубых слов.

Напряженность между Курманбаем Сериковичем и Сержановым раньше Казыбека, похоже, уловил Шибынтаев. Главный геолог объединения, улучив момент, отозвал Серикова в сторонку, обратил к нему строгий взгляд, требуя объяснения… Тот вкрадчиво оповестил:

— Не волнуйтесь, Таир Унисьянович! Бакбай деньги принял. Обещал разбросать между своими. Поартачился малость. С кем не бывает. Деньги есть деньги! Редко кто от них отвернется, если сами в руки идут.

Внешне так и произошло, как истолковал Сериков. Правда, денежки эти были поданы новому начальнику партии несколько в иной словесной облатке: «Премия за открытие». Не от Кудая, а министерская… Долго толковать над пачкой сотенных купюр не стали, сунули в руку, попросили расписаться. И он, Бакбай, не вдавался в подробности, жил на волне успеха. Премии доводилось и раньше получать.

Еще вчера, услышав по рации о выезде в Шокпар важных гостей, Сержанов отделил от даровой суммы две сотенные, накупил со склада всего, что оказалось на полках… Проверяющие, кем бы они ни оказались, набегаются по объектам, вспомнят о пустых желудках. К той поре будет накрыт стол. Имеется кое-что из местных деликатесов, чего не встретишь нигде, кроме Шокпара: жареный хариус, тройная уха, пельмени из маралового мяса. Снабженец доставил из леспромхоза свежих грибков. Ради гостей отважились на бутылочку, преступили сухой закон, соблюдаемый теперь уже по бакбаевским строжайшим нормам на буровых.

Накрытый в красном уголке стол ожидал приезжих людей да и старожилов лесного поселка.

Бакбай и здесь не уступил первого слова другим.

— Мы собрались, Казыбек-ага, ради вас! — объявил он. — Ради вашего возвращения в родные края. Ради успехов ваших вдали от Родины! За ваш ум и сметку я поднимаю тост! За первый камень, который вы, и никто другой, заложили на месте нынешнего поселка!

— Не спеши меня славить, Бакбай-жан! — сказал Казыбек. — Я ведь не сам по себе приехал. Вез вам, шокпарцам, подарок из африканских земель. Если уж вы, покорители Шокпара, позволили себе ради нашей встречи сделать небольшое отступление от сухого закона, позвольте и гостю вашему проявить некую вольность…

Казыбек извлек из портфеля небольшой пакет. Тут же освободил его от бумаги, бережно подняв загадочный для присутствующих подарок.

— Это самый обыкновенный керн… Однако тот, что принес мне удачу в чужой стороне. Здесь проба высокого содержания. Сейчас на месте прежних выработок сырьем снабжаются два предприятия. Они доживали свои дни перед закрытием. Я сохранил этот керн как талисман удачи. Без вас, друзья, не обрел бы веры в счастье поиска. Без закалки характера на Шокпаре не поиметь бы мне ценной находки в горах Алжира… Передаю нынешним героям Шокпара свой керн на хранение. Пусть он станет символом дальнейших поисков и непременных открытий для всех нас, для каждого истинного разведчика, где бы он ни оказался! Пусть счастливый керн Бакбая Сержанова и мой, привезенный издалека, лежат рядом. Как оставались всегда рядом наши с Бакбаем сердца!

Керн, прибывший издалека, тут же пошел по рукам. Разведчики нетерпеливо тянулись к нему. Каждый хотел сравнить качество заморской руды с нашей, уловить различие, если оно есть.

Все разом зашумели, наперебой высказывая друг другу свои впечатления. А Шибынтаев, сидевший справа от Казыбека, молча поглядывал на удачливого путешественника. Не в силах погасить любопытства, он искоса созерцал привезенный издалека керн. Сейчас он слегка даже гордился земляком, добившимся признания в другой стране, и чуточку собою: это под его рукой почти десять лет ходил Казтуганов. Неважно, каковой была выучка, человек одновременно с ним закалялся в полосе невзгод, вырабатывал характер.

«Казыбек уже тем хорош, — отмечал главный геолог, — что не помнит прежних обид, перешагивает через всякие случайности, возникающие между людьми… Не мстит, не держит в себе зла… Возмужал, осолиднел, не кипятится по пустякам, как прежде. Рассуждает обо всем по-мужски неторопливо. Это хорошо. Впереди — жизнь».

Шибынтаев вспомнил недавний телефонный разговор с сотрудником канцелярии министерства. Главный был потрясен сообщением о назначении Казтуганова личным посланником министра. Он глупо спросил тогда: «А кто такой Казтуганов? Где раньше работал?» В ответ услышал смех и подтверждение страшной догадки: «Да, ваш он, ваш кадр, неужто успели забыть?» Чуть не крикнул тогда в трубку: «Возьмите этот кадр себе обратно! Мы еле сдыхались его четыре года назад!» И сейчас главный наблюдал всю эту картину триумфального возвращения Казтуганова будто наваждение или видел дурной сон. «Поменьше бы таких снов, в котором сам выглядишь мокрой курицей!..»