Но от склонившейся над картами старухи на меня повеяло настоящим Даром, пусть и слабеньким.

Когда мы вошли, она подняла голову и что-то сказала по-томальски. Мой спутник ответил на том же языке, указывая на танцовщицу, которую ему пришлось тащить сюда почти силой. Его ответ встревожил старуху ещё больше. Она с трудом встала, подошла ко мне и пристально посмотрела мне в глаза.

О способностях томалэ завораживать взглядом ходило много баек. Особенно охотно рассказывали их те, кто по собственному ротозейству расстался с деньгами. Настоящих знающих, способных заморочить, заворожить бездарного, было не больше, чем хороших гадалок. Судя по всему, хозяйка домика была не только гадалкой, но и знающей. И она не просто смотрела, а испытывала, пытаясь понять, стоит ли всерьёз воспринимать моё обвинение. Я встретила её взгляд спокойно и уверенно, заставив старуху отвести глаза.

– С недобрыми вестями пришёл ты, изумрудный мой, – пробормотала она.

– Посмотри, знающая, и скажи, что я ошибся, – сказала я, показывая старухе следы порезов на руке танцовщицы.

Девица попыталась изобразить себя жертвой оговора, но лгать знающей было бесполезно. Не помогли красавице и слёзы, которыми она попыталась разжалобить нас с певцом. Но со зрителями ей не повезло. Певец застыл в растерянности, не зная, что предпринять, зато старуха лишь презрительно фыркнула.

– Даже плакать как следует не умеешь, – сказала она с усмешкой.

И я была с ней полностью согласна. Вся эта сцена попахивала фарсом, и не витай в этом домике предчувствие беды, можно было бы позабавиться. Но сейчас было не до забав.

Мне предстояло разобраться кто, когда и зачем проводил магические ритуалы в Версаново.

На первый вопрос точного ответа я так и не получила, поскольку танцовщица не знала своего соучастника, и не могла даже с точностью сказать, мужчина это был или женщина.

– Ты что, и в самом деле не смогла отличить мужчину от женщины? – ехидно спросила старуха.

Танцовщица вспыхнула.

– С ног до головы в плаще, да капюшон, да маска, – оскорблено сказала она. – Поди, разбери.

– Какая маска?

– Птичья… Клюв крючком, перья торчком.

Это уже что-то.

– А голос? – требовательно спросила старуха.

– Для мужчины – высокий, для женщины – низкий.

Похоже было, что неизвестный злоумышленник прибегал к помощи амулета, скорее всего, а исказителя звуков, причём слабенького. Но это всё мелочи. Куда интереснее оказалось упоминание о свечах. Среди ритуалов магии крови, как учили в Аспиднике, большинство проводились в темноте, разбавляемой только светом свечей, высота и цвет которых менялись от ритуала к ритуалу.

– А какие свечи он зажигал? – спросила я у танцовщицы.

– Никакие, – буркнула она.

– Как? Неужто не было ни одной свечки? – удивилась я.

– Нет, – ответила девица, но старуха тут же стукнула палкой по полу. Через пару минут и три стука палкой мы выяснили, что для ритуала неизвестный использовал семь больших чёрных свечей. Потом танцовщица подтвердила, что у злоумышленника было два ножа – тонкий острый нож с белой костяной рукояткой, и другой, с широким длинным лезвием, с деревянной рукояткой, выкрашенной в чёрный цвет. Другими словами, он использовал всё то, что следовало использовать для вызова мятежной души из-за Грани.

Чёрным ножом он что-то нарисовал на земле, потом белым порезал руку девицы и собрал её кровь в серебряный кубок, который осторожно поместил в центр рисунка.

– И что было дальше? Он зажёг свечи?

– Да, – ответила танцовщица.

– Он пробормотал что-то, и свечи, вспыхнув, погасли? – спросила я. Угасшие свечи были признаком присутствия вызванного духа, и чем сильнее был дух, тем больше гасло свечей.

– Да, – упавшим голосом ответила девица.

– Сколько свечей погасло? Две? Три? – продолжала расспрашивать я.

– Все, – ответила танцовщица.

– Все? – ошеломлённо переспросила я. Погасить семь больших свечей обычному духу не под силу. Это мог сделать только тёмный Страж, вырванный с Грани, отделяющей Этот свет от Того.

Кто же из стражей попал в ловушку призыва? Зверь? Палач? Надо срочно слать вестника в Канцелярию. Готового у меня нет, но за час сделаю, к утру он доберётся до столицы. Пусть присылают Золотых Аспидов. И через два дня те будут здесь вместе с ревизорами из Канцелярии. Вот пусть и разбираются. А я – не Аспид, я – Уж, хоть и Золотой.…

Через два слоя иллюзий несложно казаться спокойной, но сердце моё бешено стучало, когда я равнодушно произнесла:

– Потом свечи вспыхнули снова. Какого цвета были огни? Синего? Жёлтого?

Девица на мгновение заколебалась, раздумывая, солгать или нет, а потом неуверенно ответила:

– Кажись, зелёного.

– Не лги, – прервал её стук старухиной палки.

Танцовщица с ненавистью посмотрела на соплеменницу.

– Белого они были, белого!

Значит, Охотник. Значит, судьба была милостива, приведя сюда единственного из стражей, которого привлекает азарт погони, а не мучения добычи.

– Ты видела их не единожды? – я могла и не спрашивать. На запястье танцовщицы я различила два заживших Знака Боли и один свежий, обеспокоивший меня куда больше.

– А что худого, в том, что я смотрела на огоньки? – нагло улыбаясь, ответила девица.

– Действительно, что худого в призыве тёмного Стража? – Спросила я, позволив улыбке скользнуть по лицу иллюзии.

– Какого – такого тёмного стража, господин хороший? – попыталась удивиться танцовщица.

Но старуха сердито оборвала её:

– Хватит кривляться, Роза!

И добавила что-то по-томальски, отчего лицо красавицы исказила злобная гримаса.

Злится и боится. Но недостаточно, чтобы заговорить. Попробуем надавить посильнее.

– А ты знаешь, что полагается за пособничество чёрной магии?

Девица молчала, опустив голову.

– А ведь тебе было страшно. Больно и страшно, – продолжала я. – Но ты терпела. Ради чего?

Что тебе пообещали за участие?

Роза продолжала молчать.

– Деньги? Цацки? – начала перечислять я, внимательно следя за выражением лица танцовщицы. – Красоту, что не увянет до самой смерти?

– А что худого, если я до смерти останусь красивой? – с вызовом спросила танцовщица, поняв, что дальнейшее запирательство бессмысленно.

Как аккуратно неизвестный сформулировал своё обязательство! Мог и на крови поклясться, мысленно посмеиваясь над дурёхой. Усмехнулась и я самой обидной из усмешек Анатоля.

– А ты знаешь, когда умрёшь? – спросила я. – А то обидно, знаешь ли, приложить столько усилий ради того, чтобы умереть молодой.

И тут Роза поняла. Она упала на колени и завыла, вцепившись руками себе в волосы. Но я не нашла в себе и капли сочувствия к обманутой мерзавке, которая ради красоты и молодости готова была обречь на страшную смерть десятки, а то и сотни ни в чём неповинных людей. Ведь явись на призыв неизвестного не Охотник, а Зверь, Версаново обезлюдело бы раньше, чем нерадивый инуктор успел бы послать за подмогой. К тому же меня беспокоили свежие порезы на её запястье. И потому я продолжала, не обращая внимания на её вой:

– Весьма разумная предосторожность. Я бы тоже поторопился избавиться от свидетеля. И когда же с тобой собирались рассчитаться? Девушка вздрогнула, как от удара, и дрожащими губами прошептала:

– После Яшки.

Эти два слова не сказали мне ничего, но певец побледнел, а старуха вцепилась скрюченными пальцами в волосы Розы, заставляя девушку поднять голову:

– Что ты сделала с моей девочкой, мерзавка?!

Отчаянье в глазах танцовщицы сменилось безумным блеском:

– Спит твоя Яшка на камне вызова. И никто уже ей не поможет, потому что наступает час Волка. И Дикий Охотник вот-вот придёт за ней!

Вот оно! Это то, что я подозревала, чего страшилась с того момента, как увидела свежий Знак Боли. Но Роза трижды ошиблась. Во-первых, она ошиблась со временем. Час Волка наступает после часа Быка, а последний только начался. Во-вторых, зря пугала она безысходностью. Не зря карты обещали Яшке помощь бубнового короля. И уж совсем напрасно танцовщица попыталась сбежать.