– Сходишь в армию, паря, – будет, понимаете ли, семь на восемь харя, а когда станет харя семь на восемь, тогда и к нам, понимаете ли, милости просим!..

И все. И счастья юниору было не занимать.

Он сходил в армию по большому счету – на севера. Дедовщина? Так у детдомовского мэна – вся жизнь измена. И ухорезовская дедовщина ему – обычный пляжный режим: ударили – лежим. Еще раза дали – мы еще удале. Славу били крепко, так, что к лицу семь на восемь, словно сапожными гвоздичками, приколотили ему лютую ухмылку. С ней он и жил, готовился в академию. Иногда разыскивал меня, приходил поговорить о каверзах службы милицейского человека и почитать толковые словари. А бывшая жена ему – чай, кофе, хорошие манеры. Пигмалионила от всей своей души, а потом говорит, в таком барственном расположении:

– Хорошо! Раньше баре арапчат заводили, и мы своего дурачка завели! А вот машину купить не можем.

То есть иносказание. Намек на наши со Славой способности. Я говорю:

– Прочти любую хорошую сказку: дураками Русь сильна! И я делаю ставку на сильных!

Она уже невесть где, а Слава – вот он. Намедни он и позвонил мне:

– Чо, командир, говоришь, «мрет народ – вороне радость»?..

– Радость, радость… Что дальше-то, господин офицер?

– Чо?

– Радость, говорю! «Чо»! Дальше чо?

– А-а! Так тут такое дело, Петр Николаевич: великая тут в тебе есть нужда, римским папам легче дозвониться!..

И он стал рассказывать:

– Гы-гы-гы… Тут интересный, Петр Николаевич, случай с выносом тела Гоши Чимбы! Это авторитет такой. Я сейчас звоню по мобильнику, но стою одной ногой в могиле с боевой гранатой на шее… гы-гы-гы… Короче, поехал этот Гоша Чимба с бригадой воров в Кронштадтский Сон, агитировать! Да, понял? Там его быки стали выводить с митинга глухую бабку Нюсю Вертинскую! Понял? А она оглохла еще в середине девятнадцатого века во время расстрела на Ленских приисках! Гы-гы-гы! Они ей дали денег: иди, дескать, хлам, на печку! Сечешь масть? А она – ухом-то не ведет. Быки – они же веселые, ну и стволом-то давай ей в былую грудь-то тыкать! Тут ка-а-ак вороны налетели – в полнеба! Налетели в полнеба-то и давай ор-р-рать! Быки едальники распахнули – в небо смотрят: к чему атас? А бабка Нюся, Царствие ей Небесное, – бывшая красная партизанка! Гы-гы-гы! Хлесь! – батожком по стволу. А ствол-то, Петр Николаевич, не на предохранителе! Патрон досланный! В итоге: бац! – выстрел! Бабка с ног – и дух с нее вонь! Пошла тут канонада, ёпарэсэтэ-э-э, гы-гы-гы! В сумме, Петр Николаевич, четыре покойника: старушка, Чимба, один бык и один пресс-атташе! Мы с судмедэкспертом Вадиком и этим трупом Чимбой находимся в деревенском погребе – кругом лед, как на глобусе Антарктиды! Мы – заложники, три дни мать-то! Гы-гы-гы… Гы-гы… Братки говорят: надо авторитета отпеть! Легко сказать, да, Петр Николаевич? А поп-то священник – на два района! Наведет, говорят, за ним хвост потянется! А приезжай, мой ты дорогой профессор, продуди ты над ним псялтырю, Петр ты Николаевич! Да объясни ж ты им, как надо трупы перед десантом в рай закумуфлировать! Не приедешь – убьют ведь сперва меня, потом и тебя самого достанут, нехристи эти! Гы-гы-гы!

Не напрасно Славка словари читал.

– Слышу! – говорю. – Слышу… Ты что это все время гыгыкаешь? Не понимаю – отчего тебе смешно. Смешно тебе? Ты в истерике?

– Какие истерики? Смеетесь! Это я так дрожу, Николаич! Гы-гы-гы… Холодно же здесь, Николаич! И страшно! Гы-гы… Не знаю, что за мобилу они мне дали – моя из погреба ваще Китаевск не берет…

– А почему вы в погребе, а не в теплом морге, например?

– Мы и были поначалу в теплом районном морге! Да, в самом теплом! Мы сутки труп охраняли совместно с чимбиными братками! Совместно с трупом! Я ж говорю: его братки тайно хоронить решили! Без надлежащих почестей! Часть своих побитых в морге оставили – для дезориентации мстителей за старую свою матерь и праматерь, а вождя – вывезли! Гы-гы-гы… Но, Николаич, погибшая-то прабабка-то оказалась прамать-героиня! Секешь масть, Николаич? Все ее внукидзе и правнукидзе вооружились числом с хренову тучу, собрались в кучу и – мстить.

– А чего ж теперь его охранять?

– Эх ты, Николаич! Охраня-а-ать! Они все, как один, с нательными крестами! Как люди, воры-то эти! Руки, ноги, голова. Тела, правда, во фраках.7 И говорят: надо, мол, по православному обычаю человека погреб… погреб-сти или как там у вас? Тело обмыть надо? Надо. Челюстя подвязать надо? Надо. А где бабку взять? Одна была знающая женщина на всю округу – баба вот эта Аня-селькупка, так они ее неумышленно – что? Мочканули! Ты – второй знаток из всех известных в нашем рыгионе! Они, братки, тебя и затребовали. Остальных днем с огнем – и не отыщешь! Боятся! Кто не слышал про твой талант эвакуатора – кинь в него эргэшку! Они говорят иномарку ему – тебе, значит – купим, если приедет вместо бабки. Или катафалку закажем, если не приедет! Пусть, мол, выбирает! Гы-гы-гы…

– Скажи им, что мужчину должен обмывать мужчина. Пусть нагреют воды и теплой губкой крестообразными движениями оботрут тело своего шефа…

– Да погоди ты, Николаич! Какие теплые губки? Тут тебе что: первая брачная ночь? Дак, вот, слушай! К утру, Николаич, смотрим: матка боска чесноковка-а-а! Нас там, в районном морге, сыновья бабкины и ее внуки окружают! Она же героиня – их больше и больше ползет! Глядь: уже полурота! Все с обрезами – артиллерия, ма-а-ть моя Палагея! Я говорю Вадику: выдай же ты браткам эту падаль, эту Чимбу, на пару часов раньше – и линяем рука об руку! У тебя, говорю, зарплата семьсот рублей! За нее смерть примать? Вот и пиши: «…от воздействия факторов внешней среды…» – и тэдэ. Гы-гы-гы… Вадик им и выдал под заказ! Ему без разницы! Под давлением силы! Они прикрылись нами с Вадиком и сманеврировали в деревню! Вот перевезли тайно в хороший чей-то братский погреб. Приезжай, а? Тихонько отчитайся, бабло получи – и свободен! Братки настаивают, чтоб скорей, пока все бабкины потомки не сбежались! Братки смотрят на Гошу Чимбу – и помирать-то им вроде не в дугу! Они тут даже у судмедэксперта Вадика документы проверили, у меня тоже проверили! Вадик говорит: что ж вы, кстати, раньше, когда шеф еще дышал, как сом, и пел, как плейер, бдительность не проявили? Так они его чуть не урыли. Гы-гы-гы… А тебя уже мы с Вадиком удостоверим!.. Гы-гы-гы… А то они нас уроют! Я чо гранату-то на шею повесил? Для самозащиты! Самсо – самозащита с оружием!..

– Слава, ментовская ты рожа, как говорят в сериалах! Степной ты наш Чехов, откуда они знают, что ты меня знаешь?

– Да ты что, гуру, что ты, родной? Город-то наш какой? В погребе – чихни, а на-гора – эпидемия, ну!

– Ладно, второгодник… Координаты погреба, район?

– Район? От Китаевска – километров тридцать, а от крайцентра – сто двадцать с лихом! А район-то тут, Николаич, Верх-Чумышкинский! Жуть! Могила, а не погреб… Хотя… Гы-гы-гы… Телефон, кажись, разряжается… Войнушку, короче, услышите – рулите на звуки боя!.. Семьдесят семь. ЭсКа.

«Спокойный был район, – думаю я. – Это в Китаевске скоро покойник на покойника с косами пойдут! А там было тихо…»

Сердце щемит.

– Перезвони, Слава!

Я телефонировал батюшке Глебу с тем, чтобы взять благословение. Батюшка благословил:

– Христос разбойника взял в Царствие Небесное. Поезжай, Петр Николаевич, Господь с тобой! Буду молиться за тебя, но осторожней там, гляди-и-и! Сам-то я… ты знаешь: без сил…

И поехал я на машине, присланной братками.

Едем. Проселочных дорог давно не чистят. Осенью можно с грехом пополам переплыть океаны грязи. А зима – конец навигации. Степь… Леса нет. Уголь не завозят. Люди даже кизяка наготовить не могут – коров не осталось. У «скорой помощи» нет денег на бензин. А зачем медикам «за спасибо» гонять по деревням на драндулетах с красными от стыда крестиками, когда можно сачкануть в отапливаемом помещении? Народный художник Чупахин жил в деревне. Он погиб от инфаркта, поскольку «скорая» ответила на вызов, что нет бензина. Потом было установлено, что бензин был – просто колдуны в белых халатах не хотели ехать по холоду.