эскимосов Арктики, бушменов Калахари и индейцев

Амазонии.

Несомненно, в первобытном обществе помимо

механизма подражания, унаследованного от животных,

действовал и чисто человеческий, именуемый психологами

механизмом мнения труппы. Эксперименты,

проведенные социологами в содружестве с психологами,

наглядно показали силу его действия. Если вся социальная

группа будет утверждать нечто, явно противоречащее

восприятию или выводам индивида, то он, вопреки

своим личным ощущениям и выводам, присоединится к

мнению группы, особенно если она для него

авторитетна. По существу, это своеобразная трансформация

механизма подражания, которая существует лишь в

человеческом коллективе, пользующемся членораздельной

речью. В своей известной книге «Я и мы» советский

психотерапевт В. Л. Леви по этому поводу замечает:

«Вот непосредственный механизм, по которому

человек— дитя своего времени и своего места; мы

начинаем понимать, каким образом в поколениях держатся

заблуждения, которые кажутся такими нелепыми:

коллективные заблуждения имеют силу закона...»

Механизмы подражания и мнения группы, как и

механизм первой информации, играли роль

стабилизирующего фактора, позволяли сохранять неизменным

основное содержание мифа. Подражательное поведение

в ряде случаев могло приводить к групповым

галлюцинациям,, особенно у людей эмоциональных. Особую

роль в создании мифов, в поддержании их авторитета

играл контингент лиц, наделенных особым

психическим складом, стоящих на грани психопатии, а очень

часто и перешагнувших эту грань. В более поздние

эпохи они стали своего рода посредниками между

миром мифов и миром действительности — шаманами,

колдунами, заклинателями. Внушаемостью,

впечатлительностью, фантазией обладают в той или иной мере все

люди, но нашим предкам эти качества были

свойственны в большей степени, чем нам. По-видимому, прежде,

как и ныне, были люди, более подверженные внушению,

впечатлительные, более склонные к фантазированию,

чем все остальные члены общины или ллемени. Для них

в большей степени, чем для остальных, являлись

реальностью персонажи мифов, а для некоторых грань

между реальным и воображаемым исчезала полностью.

и они становились наиболее сведущими лицами в

области мифологии.

Известно, что люди с отклонениями от нормальной

психики почитаются в «первобытных» обществах как

«священные безумцы», их слова трактуются как

пророчества, глас божий, изъявление воли высших сил. А то,

что мы узнаем об обрядовой стороне «первобытных»

верований, «можно во всей реальности увидеть в

психиатрических больницах, где люди цивилизованные,

люди весьма образованные проявляют в

патологическом состоянии то, что у примитивных народов

является объектом подлинных верований», — справедливо

заметил известный русский этнограф Л. Я. Штернберг в

своей фундаментальной работе «Избранничество в

религии». Ибо «в религии индивидуальность

патологическая играет такую же роль, как и индивидуальность

нормальная. Видения во время галлюцинаций,

сообщенные окружающим, принимаются последними с

полной верой в их реальность».

Использование патологических состояний психики

для контакта с мифическими предками, миром духов

свойственно всем первобытным верованиям. Но,

собственно говоря, это же состояние берут на вооружение и

любые религии. Вспомним видения Мухаммеда,

основателя ислама; Лютера, узревшего черта; шведского

мистика Сведенборга, разговаривавшего с духом

Вергилия и посылавшего свой дух, отделенный от тела,

путешествовать на Меркурий, Марс, Юпитер, где тот

вступал в беседы с обитателями этих планет; иудейских

пророков, утверждавших, что устами их говорит сам

господь; христианских святых, воочию видевших и

слышавших ангелов-хранителей и бесов-искусителей и

многих других «избранников», духовидцев, пророков,

святых, юродивых, божьих людей. В наши дни они нашли

бы понимание не столько у благоговейно внимающих

им верующих, сколько в кабинете врача-психиатра. В

первобытном обществе люди с подобным складом

психики, вероятно, были главными творцами, интепретато-

рами и хранителями мифов.

Потребность объяснить мир с течением времени

развивалась. Можно попытаться наметить вехи на пути

развития объяснения без исследований, которое

привело к созданию мифологии, мифологического

мировоззрения.

Сумев объяснить редкие, необычные явления с

помощью фантастических образов, первобытный человек по-

лучил своеобразную технологию, позволяющую ему

таким же образом объяснять и многое другое в

окружающем мире. И персонифицироваться, отождествляться с

фантастическими образами стали не только редкие,

вызывающие стр.ах явления — извержения, затмения,

землетрясения, но и частые, хотя не каждодневные, такие,

как грозы, бури, наводнения, лесные пожары. А следом

за ними, по-видимому, и такие частые, но совсем

нестрашные явления, как, например, радуга, дождь, облака

необычной формы, ибо и они возбуждали любопытство

и потребность в исследовании неожиданностью своего

появления и непонятностью. Разумеется, исследовать их

человек не мог, поэтому и они получали объяснение

без исследования.

Известно, что современные «первобытные» народы,

как когда-то наши древние предки, олицетворяют и

обожествляют не только редкие и сравнительно частые

явления природы, но и те объекты природы, которые

они могут наблюдать ежедневно, например, солнце и

луну, огонь в очаге и воду, ветер и звезды. Что же

заставляло древних делать это, если тут нет встречи с

пугающей неизвестностью? По всей вероятности, все та

же, но уже значительно развившаяся потребность в

объяснении словом через миф. Она развивалась и

расширялась вместе с развитием сознания, мыслительных

способностей, языка и речи, и на каком-то этапе человек

ощутил потребность объяснять и такие явления,

которые прежде он видел всегда, но воспринимал как бы

автоматически, — светят солнце и луна, дует ветер,

ночью появляются звезды. Но вот возникает новая

потребность— объяснить не только редкое и опасное, а

вообще все вокруг, ибо оно также оказывается непонятным.

Куда исчезают солнце и луна? Откуда дует ветер?

Почему звезды светят ночью? И в сферу мифа постепенно

включился окружающий мир, со всеми его редкими,

частыми и каждодневными явлениями.

Древний человек одушевил, то есть дал душу,

обожествил, все известные ему явления природы, небесные

светила, землю и воду, огонь и ветер, животных,

предметы труда и быта. Поэтому столь многочисленны

божества у «первобытных» племен. Ни о каком едином боге

не могло быть и речи.

«В начале истории объектами этого отражения

являются прежде всего силы природы, которые при

дальнейшей эволюции проходят у разных народов через

самые разнообразные и пестрые олицетворения», — писал

Ф. Энгельс в произведении «Анти-Дюринг». Эта форма

религиозных представлений называется анимизмом, от

латинского слова аштуз — дух, душа.

Параллельно с расширением круга олицетворенных

явлений и объектов шли процессы усложнения и

углубления сюжетов ранее созданных мифов. В конечном

итоге окружающий мир стал для наших предков чем-то

вроде большой социальной группы, состоящей из

многочисленных олицетворений разнообразнейших явлений

природы, социальной группы со всеми ее внутренними и

внешними отношениями и связями. Внешний мир в

понятии первобытных людей отражал структуру их