– Я сражался во многих боях, благородные воины, и прошу вас представить себе, что будет с нашими войсками при всей их храбрости, если в этот решающий момент они узнают, что сам сегун убит в бою. Как раз потому, что нам будет так трудно сдержать натиск врага теперь, когда его силы втрое больше, чем прежде, для нас ещё важнее, чтобы с нашим сегуном не случилось никакого несчастья. Я прошу его светлость избавить нас от страха за его безопасность, а вас, благородные командиры, прошу, умоляйте сегуна, чтобы он не подвергал опасности свою высокую особу!

Когда Дзебу сел на место, участники совета негромко заговорили все сразу, соглашаясь с ним. Над заливом Хаката начинался рассвет. Глядя с берега вниз, Дзебу видел большие погребальные костры, на которых рабы сжигали сложенные штабелями трупы врагов. Тела убитых самураев уже были отвезены дальше от моря для более достойных похорон, также путем сожжения. Работники разбирали сломанные монгольские боевые машины, чтобы использовать их деревянные части. В некоторых местах вытаскивали на берег прибитые к нему волнами повреждённые корабли. Монгольские сампаны, затонувшие дальше от берега, были оставлены на месте, чтобы их громоздкие корпуса преграждали путь врагам, которые захотят высадиться на сушу. Еще дальше в заливе – флот захватчиков. Они уже подняли многие из своих парусов, и их корабли начинали движение к берегу. Были слышны визгливые голоса врагов, выкрикивавших боевой клич, и барабаны на кораблях начинали отбивать свой неудержимо накатывавшийся грозный напев. Дзебу снова переключил свое внимание на вожаков. Саметомо смотрел на него так, словно хотел убить.

Миура Цумиоши, старший по званию среди военных, обратился к молодому сегуну:

– Ваша светлость, мы считаем, что монах из Ордена зиндзя сказал верно: ваша гибель могла бы стать тем самым ударом, который ослабил бы дух наших воинов настолько, что позволил бы монголам прорвать наш строй. Мы нижайше просим вас отказаться от намерения участвовать в сражении.

Лицо Саметомо побагровело. Он был Верховным главнокомандующим этих воинов и всех самураев Страны Восходящего Солнца. Но на Священных Островах руководство никогда не бывало единоличным. И руководитель, пренебрегавший мнением своих подчинённых, быстро терял их поддержку. Саметомо понял, что Дзебу настроил против него весь совет, и потому резко кивнул и негромко проговорил, что принимает «предложение» командиров.

Вскоре после этого собрание закончилось. Дзебу почувствовал, что кто-то дергает его за рукав, обернулся и увидел Сакагуру, сына Моко, который, улыбаясь, кланялся ему. За эти два месяца, когда он почти каждую ночь водил галеры в налёты против монголов, молодой капитан похудел, и в его внешности появилось что-то волчье.

– Мастер Дзебу, я хочу попросить вас об одной милости. Я ещё не разу не имел возможности увидеть его светлость сегуна. Не могли бы вы представить меня ему, пока он здесь?

– Не думаю, что наш благородный сегун пожелает говорить со мной сейчас, – ответил Дзебу.

– Шике, я могу сегодня умереть. Может быть, у меня никогда не будет другого случая!

Когда Сакагура назвал Дзебу тем титулом, которым всегда называл его Моко, он был так похож на своего отца, что монах-воин решил помочь ему. Сделав капитану знак следовать за собой, Дзебу подошел к Саметомо, который молча и с сердитым видом проходил почти бегом между рядами кланявшихся ему командиров.

– Простите, ваша светлость, – окликнул его Дзебу, – позвольте представить вам капитана Хаяму Сакагуру. Именно капитан Сакагура планирует ночные атаки на галерах, которые дали такие хорошие результаты, и сам руководит ими.

Саметомо гневно взглянул на Дзебу, словно собирался сделать монаху-воину выговор за то, что тот посмел заговорить с ним. Но как только сегун повернулся к Сакагуре, выражение его лица изменилось. Между ним и капитаном было десять лет разницы, но оба были молоды и одного роста. Дзебу возвышался над ними, как башня. Сакагура низко поклонился сегуну.

– Ваш отец – старый друг моей семьи, капитан, – с улыбкой сказал Саметомо. – Ваши подвиги – просто чудеса. Сколько голов монгольских начальников вы привезли из налетов?

– Семнадцать, ваша светлость, – ответил Сакагура, и его зубы блеснули в довольной улыбке.

«Когда Сакагура рассказывал о своих боевых делах, он посмертно произвёл в начальство всех монгольских командиров, чьи головы добыл», – подумал Дзебу.

– Я горд встречей с вами, – торжественно произнес Саметомо. – Даже быть простым гребцом на одной из ваших галер почётно!

Сакагура поклонился, потом кивком подозвал слугу, которого Дзебу до сих пор не замечал, и тот подал капитану мешочек из блестящего шёлка малинового цвета. С низким поклоном Сакагура протянул этот мешочек Саметомо.

– Разрешите преподнести вашей светлости небольшой подарок в знак моего почтения.

Саметомо, не скрывая своего любопытства, открыл мешочек и вынул оттуда деревянную статуэтку – изображение сидящего мужчины с обритой головой, который держал в одной руке гумбай – круглый боевой веер, который носили при себе полководцы, а в другой – буддистские четки. Лицо, выражавшее суровость и непреклонное упорство, было чётко очерчено – это была тонкая работа. Поза была традиционной, но в этой маленькой фигурке из тикового дерева чувствовалась мощь, которую мог передать только одарённый мастер. По вееру можно было понять, что скульптура изображала Хачимана – бога войны и покровителя рода Муратомо. Статуэтка не была раскрашена: у скульптора был хороший вкус, и он понял, что теплые тона самого дерева были достаточным украшением для его работы.

– В этой вещи много жизненной силы, – сказал Саметомо. – Я очень благодарен вам за этот подарок. Кто вырезал его?

– Я, недостойный, сделал это сам, ваша светлость, – кланяясь, ответил Сакагура.

– Вы не только великий капитан, но и выдающийся скульптор!

– Это своё малое умение я унаследовал от отца. Если вы помните, он был плотником до того, как вы, ваша светлость, милостиво соизволили произвести его в самураи.

– Ваш отец строит корабли, а вы прославляете свою самурайскую семью тем, как управляете ими, – сказал Саметомо. – Я благодарю вас за подарок, а теперь я хотел бы сказать несколько слов наедине этому монаху из Ордена зиндзя.

Дзебу почувствовал в его голосе сдерживаемый гнев. Сакагура поклонился и отошел от сегуна. Саметомо бережно положил изображение Хачимана обратно в мешочек и передал его одному из стоявших рядом слуг. Затем сегун повернул к Дзебу лицо, потемневшее от ярости, словно бог войны овладел им.

– Я никогда не прощу вам то, что вы сделали сегодня. Встреча с Сакагурой только напоминает мне, какие геройские дела совершают другие молодые люди, а я не могу сделать ничего, как эта деревянная статуя!

Дзебу опустился на колени перед Саметомо: он чувствовал, что не сможет спорить с сегуном, глядя на него сверху вниз.

– Осмелюсь предположить, ваша светлость, что эта статуя преподнесет вам урок. Божество сидит: от величайших символов нашей веры и нашего народа не ожидают, чтобы они бросались в огонь сражения.

Саметомо был готов расплакаться.

– Я не статуя! Я человек и хочу сражаться, чтобы спасти от гибели свою родину! Главари не позволяют мне планировать войну, идти в бой они мне тоже не позволяют! Ничего не могу сделать!

– Вы не можете сражаться где хотите и как хотите, – ласково сказал Дзебу и, откинувшись на пятки, поднял взгляд на Саметомо. – Этого не может никто. Народ, чьи воины не подчиняются приказам, проигрывает войну. Или вы думаете, что из всех воинов один сегун – исключение? Вы должны выполнять обязанности, которые накладывает на вас ваше место в обществе, как и любой другой человек. Ейзен и ваша мать говорили мне, что в детстве у вас была необыкновенно просветленная душа. Но светильник, зажжённый однажды, не может гореть вечно: в него надо постоянно подливать масло. Вы понимаете, о чём я говорю?

– Я понял, что вы можете читать мне проповеди, как любой другой монах, – ответил Саметомо, прожигая Дзебу полным вражды взглядом. – Но вы не такой, как другие монахи. Вы уже не авантюрист в монашеской одежде! Вы любовник моей матери и передаете военным записки от неё. Да, я прекрасно вижу, чего вы хотите: чтобы я оставался беспомощным, как деревянная фигурка, которую вы сможете переставлять, куда хотите. Вы убили моего деда, вы замешаны в убийстве моего родного отца и второго отца, приёмного. И всё же моя мать спит с вами. Откуда та власть, которую вы имеете над ней? Это позор на всю страну: мать сегуна делит постель с монахом-воином, в чьих жилах течёт кровь наших врагов! Счастье для меня и для вас, что я в долгу перед вами за то, что вы спасли мне жизнь: не зря говорят, что мужчина не имеет права жить под одним небом с убийцей своего отца!